тема: "Псы любви"

День выдался ясный и невероятно теплый для апреля. Зягура сняла босоножки и, гулко топая, зашагала так быстро, что Семен еле за ней поспевал. Он шел, оставляя на утоптанном песке рядом с цепочкой короткопалых следов Зягуры ребристые отпечатки кроссовок, жмурился от солнца и любовался ее крепкой фигурой, обвитой коротким платьицем. Под ноги стелилась дорога, петляла среди березовых островков, ныряла в овражки, разрезала свежевспаханные и еще черные поля и, казалось, вела в никуда, истончаясь впереди змеиным хвостом. Было легко и приятно идти по этой незнакомой дороге, вдыхать запах свежей земли и слушать, как поскрипывает под ногами песок. Семена удивляло, что Зягура, обычно болтливая и суматошная, шла с торжественным молчанием и уверенно выбирала в развилках нужную ей тропинку, словно и правда знала путь в свою Зулумбию.

«Глупая Зягура! — ласково думал Семен. — Наверное, она опять видит что-то нереальное. Так волнуется, а скорее всего приведет меня к какому-нибудь пню, обсиженному древесными грибами, и будет утверждать, что это трон Зулумбии».

Дорога сделала резкий поворот, открыв покосившийся забор и трухлявый домишко с уныло обвисшими ставнями. Зягура толкнула калитку.

— Это здесь! Тут живет церемониймейстер Зулумбии. Во дворе под дощатым навесом лениво теребили сено удивительного персикового оттенка овцы и деловито бродили, склевывая что-то с земли, странные куры: коротколапые и вытянутые вверх, словно кегли. Из-за сарая выскочила вертлявая рыжая собачонка с острой мордой и звонко затявкала. Следом показался угрюмый мужик в ватнике. Увидев гостей, он рявкнул на собаку:

— Цыц, дура! Не видишь что ли, на кого лаешь? Простите глупого шакала, Ваше Зулумбийское Величество! Я безмерно счастлив приветствовать в своем доме августейшую особу!

Мужик стянул с косматой головы грубо связанную шапку и поклонился. Его длинные черные волосы, скатанные в войлочные дреги, взметнулись над головой пальмовой кроной и тяжело упали на плечи. Стоящая ближе всех овца неожиданно высоко вытянула шею, горделиво подняла голову и посмотрела на Семена огромными влажными глазами. По их восточному разрезу он узнал виденную когда-то в зоопарке ламу Гуанако.

Через несколько часов во дворе церемониймейстера собрались жители ближайших зулумбийских деревень. Семена усадили на выточенное из огромного пня высокое кресло с резной спинкой. «Хоть тут угадал. Не обошлось без пня», — порадовался за себя Семен и принялся с интересом рассматривать зулумбийцев. С виду колхозники как колхозники, разве что одеты слишком пестро, да лица у всех, словно кофейные зерна, темные с резкими африканскими чертами. Зулубийцы подходили по очереди, с поклоном ставили у ног Семена подношения и почтительно пятились назад.

Семен с детства обожал подарки, а столько ему ни разу еще не дарили. Чего тут только не было: корзины с сушеными фруктами и страусовыми яйцами, связка сушеных крыс и бочонок соленых лягушек; стреноженные коротколапые птицы киви, так похожие на кур, ручной крокодил в попоне из старого пальто с забинтованной мордой и парочка визжащих в мешке поросят, оказавшихся на поверку молочными бегемотиками. Шипел и рвался с цепи злющий пятнистый кот, скорбно молчал красно-синий попугай в кованой клетке. Ко всеобщему ликованию зулумбийцев, Семену пришлось сразу же надеть ожерелье из рыбьих хребтов и широченные желтые штаны, прицепить на пояс изогнутый нож в кожаном чехле и взять в руку резное копье. Вскоре возле него скопилась приличная куча мешков, свертков и корзин, увенчанная рогами антилопы и слоновым бивнем.

— Зяма, а бивень-то здесь откуда? Неужели, и слоны в ленинградской области водятся?

— Большой зуб много лет хранился в деревне. И откуда он взялся, никто не помнит.

— А что мы будем со всем этим добром делать? Может, обратно раздадим?

— Что ты! Отказываясь от подарка, ты наносишь зулумбийцу смертельную обиду, и он вешается на ближайшем дереве. Донесем до дому, а там пристроим куда-нибудь.

— Зям, ну хоть крокодила давай вернем, а?

Но Зягура только глаза испуганно выпучила глаза: молчи, дескать.

«Куда я этого крокодила дену?» — ломал голову Семен, глядя, как скачет вокруг тотемного столба шаман в злобной маске и рваном свитере. «Может, Пашке на день рождения подарить? Нет, Пашке не годится. День рождения у него не скоро, в ноябре, а полгода жить крокодилу в коммунальной ванне соседка не позволит…»

— Зяма, а не этот ли самый шаман тебя в жабу превратил?

— Этот. Он очень старый и крепкий шаман, много-много лет шаманит.

— Вот сволочь! Хочешь, я его казню? Или нет, просто откажусь от его кокосовых погремушек, и он сам удавится, хочешь?

— Что ты! Он же все согласно обычаям делал. Знаешь, сколько каждый год рождается Зулумбийских принцесс? Сотни! А должна остаться только та, которая сумеет найти для Зулумбии короля.

— Сотни? Из яиц вы что ли вылупляетесь?

— Нет, из икринок.

«Бред какой-то», — подумал Семен, но переспрашивать не стал, потому что у столба произошла смена состава. Там теперь под восхищенные хлопки и гул тамтама невероятно высоко подскакивала длинная худущая зулумбийка, наряженная в разноцветную птицу. И мысли Семена вернулись в свою колею. «Соседка сволочь! Даже канареек в квартире держать не дает, типа у нее аллергия на все живое. А тут киви… И кот с бегемотами…»

Шаман вынырнул из-за спинки трона и поднес к самым губам Семена деревянную миску с тягучим кроваво-красным напитком, приказал жестом — пить до дна. Семен, под ликующие возгласы, выпил залпом, прокатив обжигающую горечь по гортани, и сразу почувствовал, как закачалось и поплыло в голове. Дальнейшее он воспринимал смутно, словно смотрел сквозь воду. Ритм нарастал. Музыканты лупили в барабаны все неистовее, так, что охмелевший глаз не различал движения их быстрых ладоней, только тугая кожа тамтамов грохотала, как осыпающиеся со скал камни. Зулумбийцы, не в силах сдерживать на месте ноги, бросались в круг и там, отпустив тело во власть бешеной музыки, вертелись вокруг красно-черного тотема, выбивая ногами пыль из земли. От всего этого кружения и мелькания Семена затошнило и показалось, словно он сидит на карусели, а вокруг, сливаясь в разноцветное пятно, вертится обезумевшая окружающая реальность. По кругу, по кругу, галопом, словно рехнувшаяся цирковая лошадь. И только безмятежные и мудрые глаза сидящей рядом Зягуры не дают сорваться и упасть под оголтелые копыта. Вдруг рокот смолк, словно в мире, как в телевизоре, выключили звук. Толпа расступилась, пропуская вперед женщину-птицу с короной из ивовых прутьев в руках. Она приблизилась к Семену плавно и бесшумно, словно по воздуху скользнула, и бережно надела корявый венок ему на голову.

— Теперь ты король Зулумбии! — прошептала Зягура.

Провожали короля всем населением. На одну телегу погрузили подарки, на другую усадили Семена с Зягурой, и двинулись к электричке под рокот тамтамов и многоголосое пение. Телега подскакивала на ухабах в такт музыке, и

подпрыгивал пред глазами в обратной прокрутке утренний маршрут. Вроде, и тот самый, и в тоже время иной. И извилистая дорога, и синеющая в вечерних сумерках щетина леса, и одинокие плакучие березы на тонких голубовато-белых ножках стали удивительно неправдоподобными, словно много лет назад кто-то неряшливо накалякал на реальности бледно-зеленой гуашью неумелую картинку. И только сейчас Семен увидел, как проступает сквозь вылинявшую краску истинная природа вещей, так же, как на портретах американского художника из-под желтого парика и синих век сквозит фотография задумчивого лица. Как же он раньше не замечал, что вдоль дороги тянутся спутанные влажные тропики и дрожит воздух над остывающими от дневного солнца камнями, что ветер треплет пальмовые шевелюры, и над ними, распластав в воздухе бахромчатые крылья, парят хищные птицы и, позвякивая колокольчиками, возвращается домой стадо гнуторогих антилоп. Все это было таким знакомым и родным, словно собственная коленка, ободранная в пылу детских сражений. Вспомнилось, что все это Семен уже видел не раз, но страшно давно, как в другой жизни. Тогда, когда он сам едва доставал макушкой до пряжки отцовского пояса и получал от матери легкие и необидные шлепки кухонным полотенцем, солнце было точно таким же оранжево-красным, трава зеленой с отливом в синь, а каждый цветок размером с ладонь. Тогда ныряли в небе пугающе огромные черные птицы, и у домашнего кота дремали в лапах тигриные когти, а на цепи возле бабушкиного дома тосковал по лесу измученный несвободой волк. И кто потом объяснил ему, что не нужно бояться ворон, что не только волки, но и простые дворняжки бывают с серой шкурой, и отец на самом деле не может докинуть до неба мяч? И главное, зачем тогда его обманули? И почему он поверил этой лжи, а не собственным глазам? И только сейчас все вдруг вернулось на свои места, словно Семен, имея идеальное зрение, больше двадцати лет проносил прописанные по ошибке очки.