Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)

Шварц помнил, но смутно.

— Да, — сказал он. — Рад вас видеть. — Разговор получился не очень умным, но Шварц не мог придумать ничего лучшего, а маленькому человеку, казалось, было все равно.

— Меня зовут Паттер, — сказал он, протягивая влажную руку. — Прошлый раз мне не представилось особого случая с тобой познакомиться и поговорить — слишком уж мы спешили, но я рад, что представилась вторая возможность… Давай знакомиться.

— Я — Шварц. — Он коснулся ладони собеседника.

— Ты чего так спешишь? — спросил Паттер. — Куда-нибудь направляешься?

Шварц пожал плечами.

— Просто иду.

— Пешеход, а? Для меня это тоже годится. Я тоже круглый год провожу на дороге.

— Что?

— Ну, знаешь, нужно чувствовать жизнь острее. Вдыхай воздух и накачивай им тело, верно?.. На этот раз я слишком далеко зашел. В темноте одному идти не хотелось. Всегда рад компании. Ты куда идешь?

Паттер задал вопрос во второй раз, и Прикосновение Разума отметило этот факт особенно остро. Шварц не знал, сколько времени он сможет продержаться. Разум незнакомца был пронизан беспокойством. И никакая ложь не спасала. Шварц слишком плохо знал этот мир, чтобы с уверенностью лгать.

Он сказал:

— Я иду в больницу.

— В больницу? Какую больницу?

— Я был там, когда был в Чике.

— А, ты про институт? Это туда я отвел тебя тогда, после магазина? — Он почувствовал беспокойство и нарастающее напряжение.

— К доктору Шенту, — сказал Шварц. — Ты его знаешь?

— Слышал о нем. Большая шишка. Ты болен?

— Нет. Но время от времени мне нужно ему показываться. — Кажется ли такое объяснение достаточно разумным?

— Пешком? — сказал Паттер. — Неужели он не присылает за тобой машину? — Очевидно, сказанное достаточно разумным не было.

Шварц ничего не ответил — просто промолчал, и все.

Паттер тем не менее не унимался.

— Послушай, приятель, тут недалеко общественная Коммуна. Я закажу такси из города. Оно нас подберет по дороге.

— Коммуна?

— Конечно. Они вдоль всего шоссе раскиданы. Смотри, вот как раз одна.

Он сделал шаг в сторону от Шварца, и последний почувствовал, что кричит:

— Стоп. Не двигаться!

Паттер остановился. Голос его звучал холодно, когда он сказал, обернувшись:

— Что это с тобой, приятель?

Шварц обнаружил, что новый язык едва ли соответствует той быстроте произношения, с какой он выстрелил обойму слов:

— Я устал от этой игры. Я тебя знаю. Я знаю, что ты собираешься делать. Ты собираешься позвонить кому-то и сказать, что я иду к доктору Шенту. Меня будут ждать в городе, и когда я появлюсь, пошлют за мной машину. А ты попытаешься меня убить, если я решу бежать.

Лицо Паттера сделалось хмурым:

— Насчет последнего — тут ты не ошибаешься. — Слова эти не предназначались для ушей Шварца, но он услышал их не внешним слухом, а внутренним.

Вслух же Паттер сказал:

— Мистер, вы меня просто в краску вгоняете. Да вы сами меня одной рукой положите.

Но его рука явно двигалась к бедру.

И Шварц потерял над собой контроль. Он взмахнул руками в дикой ярости.

— Оставьте меня в покое, слышите?! Что я вам сделал?!. Убирайтесь!

Голос его поднялся до самых высоких нот, лоб прорезали морщины ненависти и страха перед этим существом — живым воплощением враждебности. Он собрал воедино все свои силы, стараясь избежать Прикосновения Разума, избавиться даже от дыхания его…

И это случилось. Внезапно и полностью оно ушло. Моментальное ощущение ошеломляющей боли — не его, а того, другого, — и потом пустота. Никакого Прикосновения Разума. Оно ослабло, подобно разжавшимся пальцам, и умерло.

Скорченное тело Паттера лежало на темной дороге. Шварц склонился над ним. Паттер был маленьким человеком, и перевернуть его не составляло труда. Должно быть, мучения были очень сильными, потому что даже сейчас морщины на его лице не разгладились. Шварц попытался послушать сердце, но не нашел его следов.

Он выпрямился вне себя от ужаса.

Он убил человека!

А потом его накрыла такая же волна удивления…

Не прикоснувшись к нему! Он убил этого человека одной лишь ненавистью, воздействовав каким-то образом на Прикосновение Разума.

Какими же еще силами он обладает?

Он обыскал карманы убитого и нашел деньги. Деньги! Они пригодятся ему. Потом оттащил тело к окраине поля и оставил его в густой траве.

Он шел пешком около двух часов. Другие Прикосновения Разума не беспокоили его.

Этой ночью он спал в поле, а следующим утром, прошагав еще два часа, достиг Чики.

Чика для Шварца была всего лишь деревней по сравнению с Чикаго, городом, который он помнил, а движение здесь казалось вялым и механическим. Но все равно Прикосновения Разумов были здесь многочисленными. Они ошеломили и взволновали его.

Какое обилие умов! Вялых и безразличных, острых и интенсивных. Разумы одних людей походили на крошечные взрывы, у других в мозгу не было ничего, кроме, быть может, приятного воспоминания о недавно закончившемся завтраке.

Сначала Шварц отворачивался или отказывался от каждого мимолетного прикосновения, но примерно через час он перестал обращать на них внимание.

Теперь он слышал слова, даже если они и не были произнесены вслух. Он чувствовал в себе нечто новое и поймал себя на том, что невольно вслушивается в мысли встречных людей. То были шелестящие, как будто сверхъестественные, фразы.

Он обнаружил в себе способность проникать в здания, не заходя в них, и вбирать в себя мелькающие за стенами мысли.

У большого, с каменным фасадом дома он внезапно остановился и задумался. Они (кем бы «они» ни были) охотились за ним. Он убил преследователя, но ведь должен кто-то остаться, кому этот преследователь хотел позвонить. Лучше всего для него было бы не появляться в городе в течение нескольких дней, но как это сделать?

Он проник в здание, перед которым стоял. Внутри ощущалось смутное Прикосновение Разума, которое могло бы означать для него работу. Там искали рабочих-текстильщиков, а он когда-то был портным.

Он вошел внутрь. Никто не обратил на него внимания. Он тронул кого-то за плечо.

— С кем мне можно поговорить насчет работы?

— Вон в ту дверь! — Прикосновение Разума, достигшее его, было полно раздражения и презрения.

Он прошел в указанную дверь; и худой, с острым подбородком парень засыпал его градом вопросов, указав пальцем на классификационную машину, которой нужно было говорить ответы.

Шварц принялся отвечать, с равной неуверенностью перемешивая ложь с правдой.

Зато уверенность служащего была все искупающей. Быстро посыпались вопросы:

— Возраст? 52. Гм… Состояние здоровья?.. Женат?.. Квалификация? Работа с текстилем? Зластоморин? Что вы имеете в виду — любого рода?.. У кого вы в последний раз работали?.. Четко повторите имя… Вы не из Чики, не так ли? Где ваши бумаги? Вам придется принести их сюда, если вы хотите, чтобы были предприняты какие-то меры… Каков ваш регистрационный номер?..

Шварц был ошеломлен. Начиная, он не предвидел такого конца. И Прикосновение Разума сидящего перед ним человека изменилось. Тот сделался подозрительным до предела и при этом очень осторожным. Доброта и дружелюбие в нем сменились такой враждебностью, которая становилась очень опасной.

— Я думаю, — нервно сказал Шварц, — что не подхожу для работы этого рода.

— Нет-нет, вернитесь. — Человек устремился за ним. — У меня есть кое-что для вас. Позвольте мне только проглядеть бумаги. — Он улыбался, но его Прикосновение Разума было теперь ясным и даже еще более недружелюбным.

Он нажал на кнопку звонка на столе.

Шварц, во внезапном приступе паники, бросился к двери.

— Держите его! — мгновенно крикнул тот, выскакивая из-за стола.

Шварц ударил по Прикосновению Разума, с яростью оттолкнул его своим разумом, и услышал за своей спиной стон. Он бросил быстрый взгляд через плечо. Служащий опустился на пол. Другой человек склонился над ним, резко выпрямился и устремился за Шварцем.