Большая планета. Дилогия (Большая планета. Плавучие театры)

На третий день эскарп уже высился почти над головой. Изгибаясь великолепной дугой, трос канатной дороги поднимался к самому краю обрыва.

«Здесь спускаются, уезжая из Миртопрестола», — Глистра разговаривал сам с собой. Поворачивая голову, он прослеживал изгиб троса на фоне неба — все выше и выше, пока едва заметная нить не исчезала за кромкой мелового утеса: «Подниматься не так легко. Тащить туда гондолы волоком? Но спуск... Нэнси, помнишь, как мы летели в Галатуданскую долину?»

Девушка поежилась: «Здесь еще хуже...»

Они взошли на площадку под опорой канатной дороги, откуда должно было начинаться перемещение гондол волоком. Тропа вела налево, поднимаясь к обрыву по осыпи грязно-белых скальных обломков. Достигнув утеса, она круто поворачивала направо по выдолбленному уступу, огражденному цементированной каменной стенкой. Через двести метров уступ поворачивал налево, потом снова направо — налево — направо — налево — бесконечными зигзагами. Зипанготы терлись плечами о поверхность мелового утеса, в связи с чем приходилось перекидывать через седло находившуюся с той же стороны ногу. Мощные животные почти бежали вверх по уступу, скользя на шести лапах без каких-либо признаков усталости или напряжения.

Все выше и выше — налево, направо... Поверхность Большой Планеты словно падала вниз, расширяясь все дальше и дальше — и там, где взор землянина ожидал увидеть горизонт, отделяющий небо от саванны, снова простирались холмы и леса, а за ними другие, слегка более туманные леса и холмы... Где-то вдали, но вовсе не на горизонте, поблескивало озеро Пеллитанте.

Выше, еще выше! Ветер гнал вереницу облаков прямо на утес; тропу внезапно обволокли влажные серые сумерки. В ушах ревели порывы воздушных потоков, столкнувшихся с преградой и стремившихся вверх.

Они остановились на краю обрыва — там, где ветер хлопками выбрасывал в небо обрывки тумана, оставшегося от облаков. Известняковое плато выглядело так, будто его кто-то аккуратно подметал — ветер унес всю пыль. Серовато-белое, лишенное ориентиров плато тянулось на тридцать или сорок километров, плоское, как лист картона, после чего становилось крапчатым, изрисованным какими-то серыми тенями. На всем пространстве между краем обрыва и этими далекими тенями не было ничего, кроме троса и опор канатной дороги, установленных через двадцатиметровые промежутки и уходивших в никуда, уменьшаясь до неразличимости, как на схематической иллюстрации перспективы в каком-нибудь учебнике.

«Что ж, — сказал Глистра. — Здесь ничего и никого нет...»

«Никого?» — спросил Элтон, указывая на север вдоль края обрыва.

Клод Глистра обмяк в седле: «Реббиры».

Реббиры приближались по плоскому меловому нагорью подобно колонне муравьев — до них оставалось еще километров пять или шесть. По оценке Глистры, их было не меньше двухсот человек. Он глухо произнес: «Лучше убираться отсюда... Если мы поедем — не спеша — вдоль канатной дороги, может быть, они нас не тронут».

«Тогда поехали!» — заключил Элтон.

Зипанготы пустились на восток беззаботным шагом вперевалку, вдоль математически идеальной перспективы канатной дороги. Глистра то и дело беспокойно оглядывался на север: «По-моему, они едут к спуску...»

«Нет, они скачут сюда», — возразил Элтон.

Дюжина всадников отделилась от колонны — они заметили путешественников и явно спешили наперерез.

Глистра сжал зубы: «Придется удирать».

Он ударил коленями в бока зипангота. Животное застонало, всхрапнуло и понеслось вперед, вытянув навстречу ветру костистую морду на длинной шее.

Двадцать четыре тяжелые лапы топтали известняк. Сзади мчались реббиры в развевающихся на ветру черных плащах.

Глава 15

«Где я, что со мной? — думал Клод Глистра. — Разве это не сон?» Кошмарные шестиногие кони, кошмарные всадники-разбойники, кошмарное монотонное серовато-белое пространство, глубину которому придавали только столбы канатной дороги...

Он заставил себя очнуться, отбросить наваждение. Часто оглядываясь, он следил за реббирами. Теперь вся их армия пустилась вдогонку, словно зараженная возбуждением состязания. Первая дюжина всадников почти не приближалась. Глистра поглаживал ороговевшую шкуру зипангота, приговаривая не умоляющим, а почти дружеским тоном: «Давай, давай...»

Километры проносились за одинаковыми километрами — тяжелые лапы молотили серую плоскую равнину. Глядя вперед, Глистра заметил, что они уже почти достигли района крапчатых теней — белых солончаковых дюн, кристаллических, блестевших, как битое стекло.

Реббиры начинали догонять четырех беглецов. Снова оглянувшись, Глистра увидел картину, которая показалась бы волшебной в других, не столь ужасных обстоятельствах: ближайшие реббиры поднялись на ноги, чудесным образом сохраняя равновесие на спинах скачущих животных. И каждый из них, откинув на спину полы плаща, вставил стрелу в тяжелый черный лук.

«Пригнитесь! Стреляют!» — закричал Глистра и прижался грудью к плечу зипангота.

Над самой головой прожужжало древко стрелы. Впереди возвышались дюны. Глистра чувствовал, что топот лап его зипангота стал мягче, приобрел шаркающий характер — теперь они взбирались по сыпучему песку... Животное напряглось, дышало тяжело и хрипло. Зипанготы могли пробежать еще несколько километров — но в конце концов разбойники окружили бы четверых путешественников.

Вверх по дюне, вниз — в округлую мягкую впадину, снова вверх к молочно-белому хребту... А сзади десятки за десятками всадников в черных плащах переливались волной, как неумолимый прибой, по блестящим дюнам.

Дюны кончились, будто разбившись о склоны черных холмов вулканического стекла. Сзади раздавались хриплые воинственные крики, сливающийся в глухой грохот топот сотен лап... Беглецы повернули в старое кремнистое русло, где вода текла, может быть, раз или два раза в год. Опустив шеи, зипанготы спотыкались и пошатывались на острых обломках черного обсидиана.

С обеих сторон в узкую долину, образованную руслом, открывались еще более тесные боковые ложбины. Глистра повернул налево: «Сюда!» Он задыхался, сочувствуя хрипам измученного зипангота: «Скорее! Если мы скроемся из виду, может быть, нас потеряют...»

Он углубился в ложбину, за ним — Нэнси, бледная, с побелевшими мышцами вокруг рта, за ней — Бишоп и Элтон.

«Тихо! — предупредил Глистра. — Потеснитесь в тень...»

Со стороны основного русла послышался топот. Черные силуэты проносились мимо поворота в ложбину. Громкие боевые выкрики постепенно становились все тише.

Вдруг характер этих звуков изменился — самым зловещим образом. Возгласы стали вопросительными, разбойники спорили. Глистра обернулся, посмотрел вверх. Ложбина круто поднималась к хребту под почти невозможным углом.

Глистра подал знак девушке: «Наверх! Скорее!» Повернувшись к Бишопу и Элтону, он выдохнул: «За ней!»

Нэнси пришпорила зипангота. Животное двинулось вперед, жалобно всхрапнуло, остановилось на крутом подъеме, опустило голову-череп, начало поворачивать назад.

Натянув поводья, Нэнси отчаянно колотила зипангота коленями. Чихая и постанывая, животное выставило передние лапы выше головы и стало карабкаться по склону.

«Скорее! — повторил громким шепотом Глистра. — Они тут как тут!»

Бишоп и Элтон стали подниматься вслед за девушкой. Выкрики реббиров приближались. Глистра заставил своего зипангота атаковать подъем. Сзади появился реббир — меч в его вытянутой руке покачивался, как антенна на ветру.

Ложбину заполнили вплотную всадники с выпученными от возбуждения глазами и их черные толстокожие зипанготы. Крутой склон шуршал под массой карабкающихся лап и толкающихся плеч.

Нэнси добралась до хребта, за ней Бишоп, Элтон и Глистра.

Элтон знал, чтó оставалось сделать. Он смеялся — его зубы блеснули на солнце. Прицелившись из лучемета в голову зипангота опередившего товарищей реббира, он нажал на курок. Белесый череп черной твари разлетелся кровавыми брызгами. Зипангот вскинул передние лапы, как богомол, ненадолго задержался, балансируя на задних лапах, и свалился на поднимавшихся вслед за ним животных.