Троя

И вот уже пыльные ураганы остались позади, вокруг раскинулась черная ночь, усеянная искрами далеких светил, а по небу мчатся два маленьких спутника. К тому времени, когда колесница пересекает линию трех огромных вулканов, пыль почти рассеивается, и далеко внизу черты планетарного пейзажа ярко прорисовываются в отраженном сиянии звезд.

Ахеец уже знает, что жилище богов расположено в собственном непонятном мире (еще бы не знать после восьми месяцев сражений на красных равнинах за Брано-Дырой, как называли ее соратники-моравеки, у берегов теплого, лишенного приливов северного моря, совсем не похожего на земные), но герой и не подозревал, что мир Олимпа окажется настолько большим.

Пассажир и возница пролетают над бесконечным широким затопленным каньоном; глубокую тьму нарушают лишь яркие блики звезд на воде и несколько подвижных огоньков на много лиг внизу — по словам Гефеста, это фонари на каменоломных барках маленьких зеленых человечков. Не видя причин вдаваться в подробности, Пелид удовлетворяется туманным пояснением.

Внизу проносятся голые, а потом лесистые горные хребты, бесчисленные круглые углубления (покровитель огня нарек их кратерами) — неровные, выветренные, кое-где поросшие деревьями; в некоторых поблескивают озера. В лунном и звездном свете очертания особенно ярки, а края остры.

Повозка взмывает выше, свист ветра вокруг миниатюрной эгиды утихает, и Ахиллес вдыхает чистый воздух, производимый самой машиной. Содержание кислорода настолько высоко, что даже слегка пьянит.

Кузнец дает имена скалистым, горным и долинным пейзажам, которые разворачиваются далеко внизу. Калека напоминает ахейцу скучающего капитана барки, объявляющего остановки на реке.

— Жемчужная равнина, — произносит бессмертный. И несколько минут спустя: — Плато Меридиана. Терра Шеба. Вон та чащоба на севере носит имя Скиапарелли, предгорья прямо перед нами называются Гюйгенс. А сейчас поворачиваем на юг.

Запряженная четверкой горячих, слегка просвечивающих коней колесница не просто поворачивает, а ложится на бок на вираже. Руки Пелеева сына судорожно впиваются в край; между тем в его ощущениях дно повозки невероятным образом по-прежнему остается внизу.

— А это что? — произносит Ахилл через пару минут, глядя на огромное круглое озеро, почти заполнившее южный окоем.

Колесница начинает снижаться. Пыльная буря еще не рассеялась, вокруг опять завывают вихри.

— Бассейн Эллада, — бурчит покровитель огня. — Более тысячи четырехсот миль в поперечнике. У Плутона — и то меньше диаметр.

— Какого еще Плутона? — отзывается быстроногий.

— Это долбаная планета, неграмотная ты деревенщина, — рычит Гефест.

Кратковечный разжимает побелевшие пальцы, собираясь пустить руки в дело: поднять бессмертного калеку над головой, переломить его спину о колено и швырнуть увечного за борт. Затем косится на горные пики, на черные долины за много миль под ногами… Что ж, можно и подождать, пусть карлик сперва посадит машину. Темное озеро заполняет собою весь горизонт. Повозка пересекает изогнутую линию северного побережья и, снижаясь, летит над водой, озаренной сиянием звезд. На глазах Ахиллеса то, что с высоты нескольких миль казалось круглым озером, превратилось в маленький диск океана.

— Глубина здесь — от двух до четырех миль, — сообщает кузнец, как будто его кто-то спрашивал или слушал. — Вон те реки, текущие с востока, называются Дао и Хармакхис. Поначалу мы собирались поселить на здешних тучных долинах пару-тройку миллионов людей устаревшего образца (пускай себе, мать их за ногу, плодятся и размножаются, сколько влезет), но так и не удосужились повернуть сюда луч и расфаксовать всех закодированных. Честно сказать, Зевс и другие попросту забыли прежнюю, небожественную жизнь — она казалась им сном. Вдобавок Повелителю Молний и без того хватало забот: пришлось бороться с родителями, с бессмертными первого поколения — Кроном и его сестрой-невестой Реей — и сослать обоих через Брано-Дыру в далекие бездны Тартара.

Прочистив горло, Гефест нараспев, точно аэд, читает:

По мнению Ахилла, уж лучше бы он перепиливал лиру ржавым клинком. По обе стороны от колесницы простерлись волны; скалистые берега с невообразимой быстротой исчезли за краем окоема. На юге возникает одинокий скалистый остров.

— Зевс только потому добился своего, — не унимается хромоногий, — что вернулся к машинам «постов», пробивающим Брано-Дыры, покинутым на орбите Земли (я имею в виду настоящую Землю, а не вашу трахнутую терраформированную подделку), и вызвал Сетебоса с его яйценосным племенем, дабы сразиться с легионами Крона. Разумеется, сторукие чудовища с их энергетическим оружием и алчной страстью высасывать ужас из грязи одержали победу, а вот отделаться от этих тварей после войны оказалось труднее, чем вывести со штанов пятна дерьма. Да и потом, один из долбаных отпрысков рода титанов, мальчишка Япета, Прометей, оказался двойным агентом. Плюс на четырехсот двадцать четвертом году войны из Брано-Дыры явился клонированный в лаборатории стоглавый монстр Тифон. Вот на что не мешало бы посмотреть. Помню тот день, когда…

— Еще не прилетели? — перебивает его Пелид.

— Остров, — бормочет Гефест во время спуска, — имеет более восьмидесяти ваших лиг в длину и весь кишит чудовищами.

— Чудовищами? — переспрашивает мужеубийца.

Героя мало занимают подобные глупости. Он хочет немногого: выяснить, куда запропастился Зевс, заставить его приказать Целителю раскрыть чудесные баки для царицы амазонок и получить свою Пентесилею живой и невредимой. Все остальное не имеет значения.

— Чудовищами, — повторяет покровитель огня. — Первые дети Урана и Геи получились демоническими уродами. Зато могучими. Громовержец позволил им разместиться здесь, а не маяться вместе Кроном и Реей во мраке Тартара. Среди них есть и три детеныша Сетебоса.

Ахиллесу начхать на такие мелочи. Он смотрит на стремительно растущий остров, посередине которого вздыбился на утесе гигантский темный замок. В немногочисленных окнах между отвесно поставленными плитами пляшут оранжевые всполохи: можно подумать, крепость объята пожаром.

— В этих краях, — бубнит себе калека, — обитают последние циклопы. А также Эринии.

— Как, и фурии здесь? — произносит сын Пелея. — Я-то считал их мифическими героями.

— Нет, это не миф. — Стремительно развернув повозку, хромоногий направляет коней на открытое ровное пространство на черной скале у подножия центрального замка. Вокруг завиваются и дымятся темные тучи. В долинах с обеих сторон шевелятся странные тени. — Стоит их выпустить, злющие твари проведут остаток вечности, преследуя и карая грешников. Это они — «те, что скитаются во мраке, со змеями вьющимися в волосах, с багровыми глазами, что изливают потоки кровавых слез». [73]

— Давай уже сажай, — говорит быстроногий.

Повозка нежно садится у подножия колоссальной статуи на громадном уступе из черного камня. Слышен скрип деревянных ободьев, и скакуны пропадают из виду. Исчезает и загадочная мерцающая панель, с помощью которой Гефест управлял колесницей.

— Идем, — зовет Гефест и ведет Ахиллеса к широкой и на первый взгляд нескончаемой лестнице по ту сторону изваяния.

Бессмертный приволакивает на ходу больную ногу.

Ахеец не в силах оторвать взора от грозной скульптуры. Она изображает могучего мужчину не ниже трехсот футов ростом, на чьих сильных плечах покоятся земная и небесная сферы.

— Это Япет, — предполагает Пелид.