Солнце обреченных

Внезапно двери распахнулись и вбежала княгиня Юрьевская. Она рухнула на тело Александра Николаевича и, покрывая его руки поцелуями, зарыдала навзрыд: "Саша! Саша!". На княгине был розовый, с белым рисунком пеньюар, который немедленно стал красным от крови. Вслед за Юрьевской зарыдали все великие княгини.

Агония продолжалась почти час. Во дворец спешно примчался петербургский генерал-губернатор и подробно доложил о покушении – один преступник схвачен, второй, тяжело раненный, находится в тюремном госпитале. Его пытаются спасти, чтобы успеть допросить. Но шансов мало – скорее всего, он скоро умрет. Это был тот самый заговорщик, что бросил вторую, роковую для государя бомбу. Вместе с императором во время покушения пострадали восемь человек, в том числе четырнадцатилетний мальчик.

Наследник молча выслушал доклад и подошел Боткину.

– Есть ли хоть какая-нибудь надежда? – спросил он тихо.

– Никакой, – ответил Сергей Петрович и, чуть помедлив, добавил: – Но можно продлить жизнь его величества на час, если постоянно впрыскивать камфору…

Цесаревич отрицательно покачал головой и приказал камердинеру Трубицину вынуть из-под спины государя подложенные слугами подушки. Александр Николаевич захрипел, глаза его остановились.

Боткин сказал, обращаясь ко всем в кабинете:

– Государь кончается.

Семья и сановники приблизились к умирающему. Его глаза смотрели без всякого выражения, никого уже не видя. Или, может быть, государь что-то видел, но совсем иное, уже недоступное для простого смертного… Боткин взял окровавленную руку Александра Николаевича, послушал пульс. Потом распрямился и объявил твердым голосом:

– Государь император скончался.

Княгиня Екатерина Юрьевская громко вскрикнула и рухнула без чувств на пол. Все, крестясь, встали на колени, духовник начал читать молитву. Любимая собака императора, Милорд, ползавшая около окровавленного тела хозяина, жалобно и протяжно заскулила.

В 15 часов 35 минут пополудни с флагштока Зимнего дворца медленно пополз вниз черно-желтый императорский стяг.

Через пять минут, отдав необходимые распоряжения, Александр Александрович вместе с семьей покинул кабинет. За короткое время с ним произошла разительная перемена – он как будто родился заново. Навсегда исчез прежний цесаревич, любивший развлекать друзей маленького Никки, разрывая руками колоду карт или завязывая узлом железную кочергу. Появился новый император, Александр III, на плечах которого уже лежал груз государственной ответственности. Его могучая фигура распрямилась, в глазах светилась решимость.

– Ваше Величество, не будет ли каких-нибудь распоряжений? – обратился к нему генерал-губернатор

– Распоряжений? – переспросил Александр Александрович. – Конечно же, будут. Сегодня же собрать в Аничковом дворце кабинет министров, охрану столицы поручить гвардейским частям. Если будет необходимо, вызовите дополнительные войска.

Государь сделал знак рукой и вместе с женой Марией Федоровной покинул Зимний. Миниатюрная фигура императрицы, как всегда, подчеркивала могучее телосложение Александра Третьего.

Перед дворцом собралась толпа, охрана еле сдерживала натиск. Все хотели увидеть нового государя. Александр Александрович быстрыми шагами направился к своему экипажу, за ним семенила маленькая жена. Никки остался пока во дворце, под присмотром супруги великого князя Михаила Николаевича, Ольги Федоровны.

Когда царь сел в коляску, в толпе кто-то крикнул: "Ура государю!". Приветствие подхватили, оно покатилось по Дворцовой площади и ближайшим улицам. Александр Александрович помахал толпе рукой и захлопнул дверцу коляски. Экипаж покатился по мостовой, его сопровождала сотня казаков Донского полка. Их блестящие пики грозно горели в последних лучах мартовского солнца.

Из кабинета Александра Николаевича вынесли бесчувственную княгиню Юрьевскую и осторожно доставили в ее собственные покои. Придворные доктора наконец занялись телом скончавшегося императора.

Где-то в глубине дворца плакал маленький Гога, потерявший сегодня отца и лишенный внимания матери. Тихо скулил Милорд…

2 марта, понедельник

Аничков дворец

Обедать сели поздно, после шести пополудни. За столом, помимо Александра Александровича и Марии Федоровны, были лишь великие князья Константин и Михаил Николаевичи с женами, Александрой Иосифовной и Ольгой Федоровной. Детей, даже старших, решили не звать. Государь был мрачен и еле ковырял вилкой в еде. Он казался полностью погруженным в себя.

Мария Федоровна, стараясь отвлечь супруга от тяжелых мыслей, осторожно коснулась его руки и произнесла:

– Может быть, тебе стоит поговорить с Никки? Он целый день был один, надо бы поддержать его. Ведь он потерял любимого деда…

– С Никки? – очнулся государь. – Ах да, конечно, я зайду к нему чуть позже.

Александр Александрович скомкал салфетку, лежавшую на коленях, и произнес, ни к кому особо не обращаясь:

– Не понимаю! Просто не понимаю, чем им не угодил отец. Дал свободу крестьянам, самоуправление – земцам, реформировал полицию, суд, армию… Что еще было нужно? Требовали конституцию, но ведь она так просто не принимается, для этого необходимо время. Неужели они не понимают? Зачем охотились на отца, травили его, как дикого зверя? К чему подсылали убийц и взрывали Зимний? Наконец они добились своей цели, но что изменилось? Разве в России стало больше свободы?

Государь встал из-за стола, рванул ворот мундира, как будто было душно.

– Я получил записку от Лорис-Меликова, он сообщает, что найдена квартира, в которой готовилось покушение. При аресте один из заговорщиков застрелился, другой схвачен. А до этого в Петропавловской крепости, в своей камере, покончил с собой социалист Гольденберг. Еще один, Хищинский, пытался отравиться фосфором, а студент Броневский чуть было не повесился на простынях, вовремя заметили и сняли… Но разве могут их смерти что-либо изменить? Разве они вернут отца? И сколько еще понадобится смертей, чтобы все наконец поняли: России не нужна конституция, ей требуется хотя бы двадцать лет спокойствия и порядка. И я намерен добиться этого!

Александр Александрович стукнул кулаком по мраморному сервировочному столику, случайно попавшемуся под руку. Тот с глухим треском развалился на две части. Царь в недоумении посмотрел на обломки, постоял несколько секунд, потом вернулся на свое место. Он, кажется, немного успокоился.

– Дорогой, может быть, ты пойдешь приляжешь? – с тревогой спросила Мария Федоровна. – Я беспокоюсь за тебя…

– Я в полном порядке, – отмахнулся Александр Александрович. – Хотя, пожалуй, поднимусь к себе в кабинет – надо еще посмотреть кое-какие бумаги.

Он коротко простился с родственниками и вышел из столовой. В кабинете Александр Александрович сел за письменный стол, но к документам не притронулся. Взял фотографическую карточку отца и долго ее рассматривал. Александр Николаевич был запечатлен на ней в парадном мундире под руку с покойной императрицей.

"Бедная мама, – подумал Александр Александрович, – вот уж кто действительно заслуживает звания великомученицы! Столько лет "не замечать" отцовских любовниц, потом терпеть его оскорбительную связь с честолюбивой княгиней Юрьевской… Каждый день видеть ее в Зимнем дворце, слышать, как наверху, в комнатах, бегают ее дети. Но теперь, слава Богу, все кончилось. Юрьевскую немедленно отправим куда-нибудь за границу, лучше всего во Францию, подальше от двора (разумеется, с соблюдением всех приличий и с хорошим денежным содержанием), а ее любимчика Лорис-Меликова – тотчас же в отставку. Хватит, дослужился – довел страну до того, что в центре Петербурга, средь бела дня убивают самого императора! Наверное, председателем Государственного совета стоит поставить дядю, Михаила Николаевича – он не подведет, ничего лишнего не допустит. Приблизим Константина Петровича Победоносцева – хоть и не молод, но зато глубоко предан и либеральных идей на дух не выносит. К тому же человек в высшей степени нравственный и религиозный, как раз для должности председателя Синода. С остальными министрами разберемся позднее, кого-то – в отставку, как Лорис-Меликова, кого-то – в послы, а на их место – верных людей, думающих о престоле, а не о сомнительных реформах. А всех этих писак, говорунов и краснобаев, что кричали о свободе, – вон из столицы! Если не поймут по-хорошему, отправим в Сибирь. Там мигом научатся держать рот на замке и открывать его только для того, чтобы произнести "Боже, царя храни!". Социалистов – в Петропавловку и на каторгу, без всякой пощады! Надо остановить эту заразу во что бы то ни стало, иначе она погубит Россию, разъест ее изнутри, как ржавчина… Что толку от власти, если она не может справиться с бунтовщиками? Следует поступать так, как дедушка, Николай Павлович, – скрутить всех в бараний рог, чтобы почувствовали силу. Константин Петрович недаром говорил, что есть только три истинные ценности, за которые стоит держаться: самодержавие, православие и народность. Как он был прав! Теперь пришло время сделать эти символы новыми государственными ценностями. Заставим людей понять, что такое верность престолу, Богу и России".