Миры Альфреда Бестера. Том 3

А знаете ли вы, что камни могут служить экзотической приправой? Представьте себе. Взять один фунт астероида Видманштеттена, размолоть до размера дробленого перца и посыпать этим свежую жареную кукурузу. (Упаси вас Бог от масла, соли, перца и вс. пр.) Вступая в связь с сахаром самой кукурузы, эта приправа создает необыкновенное вкусовое ощущение, природу которого все еще не могут разгадать химики-органики. Занятно, что от смеси с обычным сахарным песком ничего не происходит, что радует фермеров Канзаса. Куба тоже распускает гадости о Стэйтен-Айленде.

Ресторан «Франко-Порт» громаден, а кухня, где готовят всю эту экзотику, больше, разумеется, чем у обычных ресторанов, но есть в ресторане небольшой закрытый зал для особо утонченных гурманов, попасть куда сложнее, чем в кладовые Британского Банка. Сюда и привела Мадам своих гостей. Ее неприятно поразило, что их встретил не тот официант, что всегда, а новый и незнакомый тип. Она не опустилась до разговора с ним, а вызвала метрдотеля.

— Где мой Исаак?

— Мне очень жаль, Мадам, но Исаак обслуживает другие столики сегодня.

— Я привыкла к Исааку! Без него ужин — это всего лишь прием пищи.

— Он неделю работает в главном зале. Мадам.

— Его бросили толпе? Но почему? Он опозорился и заслужил наказание?

— Нет, Мадам. Он проиграл пари.

— Проиграл? Пари? Объяснитесь, сударь!

— Очень неохотно, Мадам. Официанты в кухне играли в «двадцать одно»…

— На деньги?

— Oui, Мадам. Исаак полностью проигрался — вот этому новичку. Тогда он поставил на кон вас.

— Меня?

— Oui. Мадам. На одну неделю. И снова проиграл. Поэтому Исаак в большом зале, а вас заполучил новый официант.

— Возмутительно!

— Но это комплимент, Мадам.

— Комплимент? Каким образом?

— Всем известна ваша благородная щедрость.

— Она не будет известна этому новому субъекту.

— Безусловно, Мадам, как вам будет угодно. Вы, однако, убедитесь, что он услужлив и почтителен без меры. А теперь, могу ли я piquer [45]вкус Мадам с tour de force [46]только сегодня сотворенным нашим выдающимся шеф-поваром?

— Что это?

— Queue de Kangourou aux Olives Noires.

— Как?

— Тушеный хвост кенгуру с маслинами. Оливковое масло. Коньяк. Белое вино. Бульон. Приправы: лавровый лист, тмин, петрушка, апельсиновая корка, обилие тертого чеснока и черных маслин без косточек. Обливается коньяком и поджигается — чтобы выжечь избыток жира и усилить аромат кушанья. Великолепное блюдо, удивительное в своем роде.

— Боже мой! Нам необходимо это попробовать!

— Вы не пожалеете, Мадам, и вам это подадут первой. Если вы одобрите и оцените кушанье, оно будет почтено вашим именем.

Метрдотель поклонился, обернулся к двери и щелкнул пальцами. Возник услужливый и почтительный без меры. Мадам подумала, что вид у него отменно изящный и утонченный.

— Освободи место под Queue de Kangourou, — приказал метрдотель.

Новый официант, выигравший Мадам, поклоном выразил ей свои извинения, встал бок о бок с ней и очистил центр стола быстрыми точными движениями. Он подготовил ровно столько места, чтобы поместилось ее тело, которое он подхватил, распростер на столе и подверг отменно изящному и утонченному изнасилованию с торца, одновременно услужливо и почтительно без меры наполняя бокалы оцепеневших гостей.

На треке в Овечьем Логе проходили гонки старинного городского транспорта, и стартовые площадки пестрели троллейбусами, автобусами, трамваями; там были даже прекрасно восстановленные угольные и рудничные вагонетки Союза горных рабочих. Украшали место старта и сотни зрительниц — их притягивали гонки и смерть. Этих женщин роднила манера одеваться — pour le sport [47]и общее для всех выражение лица — типа «а пошло оно все к черту».

Она сидела на бочке из-под горючего между стартовыми площадками «Мэдисон — Четвертая Авеню» и «Этуаль-Плас Блан-Бастилия», уделяя поровну внимание и время командам Гили и Парижа — те и другие все время сновали мимо нее, обмениваясь запчастями и советами. Все они были чем-то схожи — на всех измаранные tuta, из кармана сзади торчит любимый инструмент, по которому единственно и можно было их различать: разводной ключ, торцевой ключ, кувалда, пассатижи, штангенциркуль и даже домкрат. Старшие механики инструментов не носили — они были выше этого. Tuta водителей сверкали безупречной белизной.

Ее позабавил один из ребят, у которого здоровенный ломик оттягивал задний карман. Этот, с ломиком, столько времени толкался на обеих площадках, что она никак не могла угадать, он из Гили или Парижа; здоровенный крепкий парень, но лицо гладкое — еще молодой. Он забавлял ее тем, что, проходя мимо, не говорил ей «Tres jolie [48]» или «Привет, крошка, куколка». Вместо приветствия он врезал своим ломиком по бочке, которая отвечала мощным басовым гудением, — у нее прямо мурашки по спине бежали.

Объявили старт. Машины заняли места на треке. Гонщики и их помощники (теперь на всех была традиционная форма водителей и кондукторов) выстроились перед машинами. Раздался выстрел. Водители и кондукторы ринулись к своим трамваям, вскарабкались на сиденья, тронулись с места в яростном дребезге звонков, сопровождаемые азартными воплями и свистом членов команд и болельщиц.

Вдруг бочка загудела, мурашки побежали — ах, вот и он, с ломиком в руках, молча улыбается ей. Она улыбнулась в ответ.

Он легонько постукал ее по плечу ломиком и потянул к стоявшему на замену вагону «Этуаль-Плас Блан-Бастилия». Помог ей забраться внутрь, и она всему очень радовалась, пока не обнаружилось, что он — женщина, которая и принялась надругиваться над ней с помощью ломика (вместо дилдо).

Ее вопли слились со свистом, воплями и грохотом гонки.

В «ВГА», на Студии Двадцать-два Двадцать-два, ПоДи работала моделью для настройки съемочных камер. Она терпеливо сидела на высоком табурете, а вокруг наезжали и откатывались камеры, ловя в фокус ее кожу: под теплый тон которой они подстраивали цвет. Она была страшилкой, но с великолепной кожей и рыжими волосами. Если она не позировала перед камерой, то ее посылали по разным поручениям работников Студии 2222, так ее и прозвали госпожой ПоДи. Только в бухгалтерии «ВГА» знали, как ее на самом деле зовут.

Она спокойно ждала, восседая на своем табурете, пока ее пошлют за кофе, едой, бутафорией, костюмами — за чем угодно. Она скучала. Ей не особенно нравились постановки студии. «ВГА» принадлежала Армии Оледенения, и все ее программы были посвящены грядущему Судному Дню. «Как Ему пчела предстанет, коли Божий Хлад нагрянет?» (Авторские права зарегистрированы в 2169 Музыкоделами Скрябина-Финкеля — подразделением Музыкальной Компании Оледенения.) Все Хорошие Парни в постановках были надежными, верными, готовыми помочь, дружелюбными, вежливыми, добрыми, послушными, бодрыми, бережливыми, отважными, добродетельными и богобоязненными. Всех Плохих Парней Боженька поражал в языках пламени, и они умирали, выражая горькое сожаление о своей гнусной жизни в Гили.

На съемочной площадке находился дрессировщик. ПоДи так решила, потому что на руках у него лежал карликовый спаниель, да и вообще Студия 2222 постоянно распиналась о привязанности к животным и чистой любви мальчишки к своей собаке. Другое дело, что по виду этого парня ему больше бы пристало баюкать на ручках тигра. Его ростище и могутное сложение даже орангутанга заставили бы призадуматься, стоит ли с ним связываться.

Этот живой башенный кран подошел к ней и поклонился. Она кивнула в ответ. Табурет, на котором примостилась ПоДи, был высокий, но все равно макушкой она была как раз ему по грудь. Она слышала ровный рокот его дыхания — как океанский прибой. Спаниель тявкнул. От пульта завопил режиссер: