Торжество жизни

Степан был как в полусне. Ему даже не верилось, что это он, многократно стоявший на грани смерти, три с половиной года пробывший в фашистском подземном городе, почти взрослый, седой, вновь идет по улицам родной Алексеевки вместе со своими друзьями.

Как тяжелый призрак прошлого, выплыл профессор Браун, его испуганные блестящие глаза и мрачное:

"Гомо гомини люпус эст!"

Сейчас эти слова звучали столь дико, столь неправдоподобно, что Степан искренне и звонко рассмеялся.

Глава VI

Началось как будто бы с очень незначительного: Петренко зашел в лабораторию и попросил дать отчет об исследовании неизвестного препарата.

Великопольский растерялся. Несколько дней тому назад он заявил, что антивирус Брауна — бессмыслица. Что же ответить теперь? Сознаться, что ошибся? Но исследования еще не окончены. Не окажется ли через день-два, что препарат Брауна лишь временно тормозящее средство? Тогда вновь придется признавать ошибку.

Больше всего Великопольский боялся пошатнуть свою репутацию ученого. Добиться звания профессора, а позже, быть может, и академика, — вот в чем он видел смысл своей жизни. И эта цель казалась близкой. После войны вирусный отдел остался без руководства. Старых вирусологов не было, — институт организовывался заново. Среди молодых наиболее авторитетным и опытным казался доцент Великопольский, его и назначили заведующим отделом.

Великопольского считали энергичным, умным, способным. Но от себя не скроешь: то, что до поры до времени другим кажется талантом, — в действительности есть просто умение использовать в нужный момент тщательно заученные основные научные положения. Кандидатская диссертация далась ему ценой невероятных усилий, что уж говорить о докторской?

Изо всех сил тянулся Великопольский к профессорскому званию, — торопился, горячился, выдвигал гипотезу за гипотезой. Но не хватало ему глубоких систематических знаний: в студенческие годы не приучил он себя к напряженной повседневной работе. В аспирантуре спохватился, но было уже поздно… И теперь он чувствовал: рано ему быть руководителем, нужно засесть за учебу. Однако не хватало мужества заявить об этом, и не хватало настойчивости учиться по-настоящему. Урывками, штурмом он брал какую-либо отрасль науки и лелеял надежду, что именно так можно выйти из затруднительного положения. Дело продвигалось туго, а проклятое самолюбие заставляло становиться в позу непогрешимого. Вот и теперь… Ну что ответить Петренко?

И Великопольский решил: детальный отчет секретарю партбюро он даст позже, после завершения опытов, а сейчас можно обойтись общими фразами о недейственности препарата Брауна. Но Петренко настаивал:

— Какие именно и как именно вы проводили эксперименты?

— Ну… — Великопольский заколебался и назвал первое, что пришло в голову: — Я ввел препарат бешеной кошке. Никакого результата. Правда, возможно впоследствии окажется, что…

Он говорил, уклоняясь к теоретическим обобщениям, не допуская даже мысли, что секретарь партбюро может проконтролировать его. А Петренко, заметив смущение Великопольского, решил, что тот невнимательно отнесся к исследованию.

— Хорошо. Вы не возражаете, чтобы мы повторили этот опыт? — Петренко сел к столу и придвинул к себе микроскоп. — Вы не обижайтесь, но могло статься, что вы не учли какой-либо мелочи. Где препарат?

Великопольский побледнел. С его губ едва не сорвалось признание. Но он сразу же овладел собой: не стоит показывать себя лгуном. Петренко не вирусолог, а эпидемиолог, — пусть посмотрит на первую попавшуюся вакцину и уходит.

— Вот препарат! — Великопольский протянул Петренко предметное стеклышко. Там был не антивирус Брауна, а вакцина Великопольского против гриппа, — изготовленная месяц тому назад, бездеятельная, никчемная вакцина.

Долго и тщательно изучал Петренко вакцину под микроскопом. Наконец, не отрывая глаз от окуляров, сказал:

— Антон Владимирович, вы невнимательны. В вирусный препарат попали посторонние микробы. Я вижу, например, обыкновенных стрептококков.

Великопольский закусил губу. Этого еще не хватало! Его упрекают в неумении проводить опыты! Пусть что другое, — но эксперименты у него всегда совершенны и безукоризненны! Именно за это его так уважает академик Свидзинский… Однако ссылаться на давность изготовления препарата — нельзя. Это сразу раскроет все.

— Признаю свою вину, Семен Игнатьевич. Но… — Великопольский неестественно улыбнулся. — Но это загрязнение умышленное. Просто… я хотел исследовать, не действует ли препарат на стрептококков.

— Разве? — Петренко встал из-за стола и лукаво прищурил глаз. — А причем тут "бактериум коли"? Ведь их в препарате тоже несметная сила… Ну, да ничего. Это случается, когда очень торопишься. Вот что, Антон Владимирович, давайте мы с вами проведем опыт на животных. Согласны?

— Согласен. Сейчас приготовлю инструменты.

Лицо Великопольского пылало: попал, как кур во щи! Сейчас они сделают прививку препарата, и Петренко получит все основания считать его, Великопольского, никудышным экспериментатором! Вспыхнула злость: "Он считает меня каким-то мальчишкой! И вообще, что это за контроль?!"

Он уже направился к шкафу, чтобы извлечь заветную ампулу, но вдруг остановился. Беспокойная мысль пронзила его мозг: "А зачем, собственно, доказывать, что антивирус действует? Пусть для всех он останется фальшивым, никуда не годным препаратом. А тем временем можно будет изготовить новые вакцины невероятной силы. Кто узнает в этих вакцинах антивирус Брауна?"

Вслед за этой мыслью ринулись другие… И все они сводились к одному: антивирус показывать сейчас нельзя. Пусть позже, позже, позже…

— Антон Владимирович, вы готовы? — Петренко уже надоело ждать.

Великопольский вздрогнул:

— Сейчас, сейчас, Семен Игнатьевич. Вот ищу… — он сделал еще шаг к шкафу, а потом вдруг резко повернулся и пошел к столу. Там, на штативчике, среди многочисленных ампул, стояла одна, наполненная розовой жидкостью, — вакциной, изготовленной Великопольским задолго до появления Степана Рогова. Великопольский взял эту ампулу и сказал:

— Пойдемте, Семен Игнатьевич. Препарат Брауна я разбавил, чтобы удобнее было экспериментировать.

Петренко пожал плечами. Сегодня Великопольский вел себя очень странно.

Все опыты заканчивались неудачей. Да и что можно получить из бездеятельной вакцины, от которой сам Великопольский отрекся давным-давно?

Петренко не знал этого, и упорно продолжал исследования. Он хотел собственными глазами убедиться, что этот препарат не может быть ничем полезен. Таких отрицательных "подтверждений" он увидел даже чересчур много и наконец сказал:

— Прекратим, Антон Владимирович. Откровенно говоря, я удивлен. От Брауна следовало ожидать большего, — ну, хотя бы какой-либо вакцины. Это же — не препарат, это черт его знает что!.. А как обстоит дело с вашей вакциной против бешенства? — Петренко несколько раз прошелся по комнате и говорил уже спокойно… — Ничего не вышло?.. Я советовал бы вам продолжить работу. Мне кажется, вы шли по правильному пути.

— Да, я буду работать… — Великопольский склонился над столом, как бы что-то разыскивая. Где-то в глубине души у него шевелилась хищная торжествующая мысль: "Антивирус мой, мой! Я изготовлю не одну, а десятки вакцин!"

Он гнал от себя искушение, но оно овладевало им день за днем. А тут, как нарочно, и доцент Петренко уехал в длительную командировку.

Именно тогда, когда Великопольский окончательно убедился в действенности препарата Брауна и решил, как ему казалось, откровенно рассказать обо всем, из Сочи возвратилась Елена Петровна. Загоревшая, возбужденная, она прибежала в лабораторию Антона Владимировича: