Симулакры

— У меня сейчас пациент в кабинете, — сказал Сьюпеб. — Поэтому я мало чем могу помочь вам в данный момент. Что если…

— Вы ненавидите меня! — взорвался Конгросян. — Как и все прочие. Боже ты мой, я просто должен стать невидимым. Это единственный способ обезопасить собственную жизнь!

— Я думаю, в возможности становиться невидимым есть даже некоторые преимущества, — сказал Сьюпеб. — Особенно, если вам захочется удовлетворить свое любопытство. К примеру, понаблюдать за преступником…

— За каким еще преступником? — Конгросян угодил в заготовленную ему ловушку.

— Это мы обсудим при личной встрече, — сказал Сьюпеб. — Я думаю, мы должны вести себя как гехты и держать все в тайне. Вы со мною согласны?

— Э… я как-то не задумывался над этим.

— Ну так задумайтесь.

— Вы завидуете мне? Вы, доктор?

— Еще как! — сказал Сьюпеб. — Как психоаналитик, я и сам в высшей степени любопытен.

— Интересно… — Конгросян казался теперь куда более спокойным. — Мне только что пришло в голову, что я мог бы в любой момент уйти из этой проклятой клиники и отправиться куда захочется. Фактически, я теперь могу бродить где угодно. Вот только запах!.. Нет, доктор, вы позабыли о запахе. Он меня с головой выдаст. Я очень ценю ваши попытки помочь мне, но вы не принимаете во внимание все факты. — На лице Конгросяна появилась легкая улыбка, но ему удалось отправить ее в небытие. — Мне кажется, я должен явиться к генеральному прокурору Баку Эпштейну. Или вернуться в Советский Союз. Может быть, в институте имени Павлова смогут мне помочь. Да, я должен еще раз пройти там курс лечения; однажды я уже предпринимал подобную попытку. Вот только как они смогут лечить больного, не видя его? Это же ужас, Сьюпеб! Черт возьми!

«А что, может быть, и вправду, — подумал доктор Сьюпеб, — самый лучший выход сейчас — то, о чем подумывает мистер Страйкрок. Присоединиться к Бертольду Гольцу и его „Сыновьям Иова“…»

— Вы знаете, доктор, — продолжал Конгросян, — порой мне кажется, что основой моих душевных проблем является подсознательная влюбленность в Николь. Что вы на это скажете? Эта мысль только что пришла мне в голову. Я лишь сейчас это понял, но с какой ясностью! А в результате в моем подсознании родилось табу на возможное кровосмешение, поскольку Николь — это олицетворение матери. Может такое быть?

Доктор Сьюпеб тяжело вздохнул.

Чик Страйкрок продолжал бороться со спичкой, чувствуя себя все более и более неуютно. Это было написано у него на лице. Телефонный разговор следовало прекратить. Немедленно.

Но Сьюпеб не мог придумать, как это сделать.

«Неужели здесь меня и поджидает неудача? — подумал он. — Неужели именно об этом говорил Пэмброук, этот важный чин из НП? И я оставляю мистера Чарлза Страйкрока без помощи из-за несвоевременно видеофонного разговора. И я ничего не могу с этим поделать».

— Николь, — говорил тем временем Конгросян, — последняя настоящая женщина в нашем обществе. Я знаком с нею, доктор. Будучи прославленным пианистом, я встречался с нею очень много раз. Я знаю, о чем говорю. Неужели вы думаете иначе? И…

Доктор Сьюпеб прервал связь.

— Вы повесили трубку, — сказал Чик Страйкрок, тут же переставший воевать со своей спичкой. — А правильно ли вы поступили? — Он пожал плечами. — Хотя, конечно, это не мое дело. — Он отшвырнул спичку в сторону.

— У этого человека, — сказал Сьюпеб, — настолько сильные галлюцинации, что они затмили действительность. Он воспринимает Николь Тибодо как реально существующую женщину. В то время как она — наиболее искусственный информационный объект в нашей жизни.

Чик Страйкрок потрясенно заморгал:

— Ч-ч-что вы хотите с-сказать? — Он приподнялся со стула, а затем безвольно откинулся на спинку. — А-а, вы закидываете удочку. Пытаетесь оценить мое состояние за тот малый промежуток времени, что у нас есть. Но ведь передо мной стоит вполне конкретная проблема. Она не иллюзорна, как у этого вашего пациента, кем бы он ни был. Я живу с женой своего брата и пользуюсь этим для того, чтобы его шантажировать. Я вынуждаю его устроить меня на работу в «Карп унд Зоннен». По крайней мере, такова внешняя сторона проблемы. Но в глубине есть и еще кое-что. Я боюсь Джули, жены моего брата, вернее, бывшей жены, независимо от того, что она из себя представляет. И я знаю, почему. Дело тут в Николь. Я, наверное, похож на того, с кем вы разговаривали. Только я не влюблен в нее, в Николь, я ужасно боюсь ее. Поэтому, наверное, я боюсь и Джули. И, как мне кажется, боюсь всех женщин вообще. В этом есть какой-то смысл, доктор?

— Образ плохой матери, — сказал Сьюпеб. — В вашем случае он почти космического масштаба, потому так вас и подавляет.

— Именно из-за таких слабовольных, как я, Николь и властвует у нас, — сказал Чик. — Такие как я и есть причина существования в нашей стране матриархального общества. Я похож на шестилетнего ребенка.

— В этом вы не уникальны. И сами все понимаете. По сути, это общенациональный невроз. Психологический дефект сознания нашей эпохи.

— А вот если бы я присоединился к Бертольду Гольцу и «Сыновьям Иова», — нарочито медленно сказал Чик Страйкрок, — я мог бы стать настоящим мужчиной?

— Есть и другой способ вырваться из-под власти матери, из-под власти Николь. Эмиграция. На Марс. Купите один из дешевых планетолетов, из этих так называемых драндулетов Чокнутого Луки, как только одна из его странствующих распродаж окажется поблизости от вас, и вот вам выход.

— Боже ты мой, — запинаясь, со странным выражением на лице, сказал Страйкрок. — Я ведь серьезно никогда не думал об этом. Такой выход всегда казался мне проявлением безрассудства. Верхом неблагоразумия. Актом отчаяния, вызванного душевной травмой.

— Уж лучше так, чем присоединиться к Гольцу.

— А как же Джули?

Сьюпеб пожал плечами:

— Возьмите ее с собою. А почему бы и нет? Она действительно хороша в постели?

— Прошу вас…

— Извините, ради Бога!

— Интересно, — сказал Чик Страйкрок, — а что из себя представляет этот Чокнутый Лука?

— Самый настоящий ублюдок, насколько я слышал.

— А пожалуй, эмиграция — ив самом деле наилучший для меня выход. Именно то, что мне сейчас нужно.

— На сегодня все, — сказал доктор Сьюпеб. — Надеюсь, я помог вам, по крайней мере хоть чуть-чуть. В следующий раз…

— Вы действительно помогли мне. Вы подсказали очень хорошую идею. Или, скорее, прояснили то, что уже давно копошилось в моей голове. Возможно, я действительно эмигрирую на Марс… Не ждать же, черт возьми, пока Мори Фрауэнциммер уволит меня? Уж лучше уйти самому и отправиться на поиски «Пристанища драндулетов Чокнутого Луки». Если Джули полетит со мной — прекрасно. Если нет — тоже прекрасно. А в постели, доктор, она и в самом деле хороша, но нет в ней ничего такого, чтобы ее нельзя было заменить другой. Так что… — Чик Страйкрок поднялся со стула. — Наверное, мы с вами больше не увидимся, доктор.

Они обменялись крепким рукопожатием.

— Пошлите мне открытку, когда прибудете на Марс, — сказал доктор Сьюпеб.

Страйкрок кивнул:

— Обязательно… Вы думаете, что будете работать по этому же адресу?

— Не знаю, — сказал доктор Сьюпеб.

«Может статься, — подумал он, — что вы — мой последний пациент. И чем больше я об этом размышляю, тем больше убеждаюсь, что вы — именно тот, кого я все это время ждал. Но точный ответ даст только время».

Они вместе прошли к двери кабинета.

— Как бы то ни было, — сказал Чик Страйкрок, — а я не столь плох, как тот парень, с которым вы говорили по видеофону. Кто это был? Мне кажется, я уже видел его. Да, точно, по телевизору. Он, по-моему, музыкант. Знаете, доктор, когда вы разговаривали, я почувствовал к нему какую-то близость. Как будто мы вместе боремся, оба попали в беду и пытаемся выбраться из нее.

— Хм-м-м, — сказал доктор, открывая дверь.

— Ага, вы не собираетесь сообщать мне, кто он. Вам запретили, я понимаю. Что ж, желаю ему удачи, кто бы он ни был.