Армагеддон No 3

"Сиди, Манохин, смирно, а то нервы у меня на тебя сейчас кончатся!" И когда циркачи ходили по рядам с обезьянками в юбочках - тоже погладить не дала, стерва. А я совсем близко был! Вы, тетенька, знаете, что у обезьянок жопка красненькая? Сам видел! Я в цирке целых два раза был. Один раз совсем маленьким, когда еще папку в тюрьму не уехал...

Из туалета вышла женщина с мокрыми штанишками в руках и подхватила у Марины ребенка. Марина нехотя рассталась с чужим диатезным сокровищем и понуро отправилась за Ямщиковым.

В купе она огорошила Седого дикими расспросами, почему люди бывают такими маленькими? Их ведь так легко убить, когда они ходить не могут и разговаривать! Будто их трудно убить, когда у них языки развяжутся. А Седой только улыбался в ответ на вопросы глупевшей на глазах попутчицы.

Слишком снисходительным он почему-то стал к этой сучке. А если бы кто поинтересовался мнением Ямщикова, то он бы все ему высказал, все! Да, в принципе, чо тут говорить, если заранее видно, что дела у них - говно!

Нет, главное, сидит, в окошко все смотрит. Думает вроде. Слова ведь не выжмешь. Гадина. Или наоборот вдруг с вопросами лезет. Так уж лучше бы вообще молчала.

- А знаешь, Ямщиков, как жить надо? Вот куда мы едем, там лиственница растет. А сектанты эту лиственницу рубят. Она им совсем не нужна. Они площадки для города Живого Бога в тайге очищают. Надо эту лиственницу собирать и в Москве продавать. Ага. Только ихнему пахану Кольке надо на лапу дать. Ты, Ямщиков, знаешь, как надо вагоны нанимать? А сколько сейчас нефтяники зашибают, знаешь? А у тебя, Ямщиков, денег много? А "Мерседес" у тебя есть? А ты, Ямщиков, в Сочи был? А на Кипре? А зачем ты тогда в Анголе был?

Никакого спасу просто от нее не стало. И бить ее Седой почему-то запретил.

Даже когда она, наслушавшись того парнишку у туалета, стала объяснять, что Армагеддон №3 до того, как какой-то Колька с подвижниками в тайге поселился, был обычным полустанком и назывался Подтелково. Не то, чтобы там под телками все, в зюзку упившись, ползали, просто это какой-то комиссар был такой знаменитый. Где-то. А когда Колька приехал, то к нему почему-то даже начальство районное камлать приезжало перед выборами губернатора края. И как только этот Колька их попросил, так в миг по просьбам трудящихся Подтелково и переименовали.

Ямщиков так ей и сказал в ответ, что, мол, дура она полная. Так она как окрысится! Кричит, главное, что вот у мальца бабка всю жизнь жила в Подтелково, а сейчас Армагеддон выговорить не может! И номера все время путает. Дура, короче. Бабка - тоже.

ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА

Солнце садилось за дальнюю сопку, предвещая будущий ветреный холодный день. Впрочем, все пригожие дни остались далеко на Западе, на воле. Возле костра копошились несколько дистрофиков-доходяг безразлично глядевших на горизонт выцветшими глазами. Бригадир только сплюнул в их сторону. Он привычно шугнул двух юрких блатных, филонивших на тачках. Вместе грунта эти суки больше снег перевозили туда-сюда, радостно изображая на ряхах победу социалистического труда. Бригадир явно высматривал кого-то в куче жавшихся друг к другу фраеров из первого барака.

- Макаров! Вали сюда, гнида! - сквозь зубы крикнул он жилистому, с ввалившимися скулами зэку.

- Я по фене не ботаю, - глядя в сторону, сказал ему Макаров.

- Я к тебе, как человеку, - пояснил бригадир.

- Говори, - коротко отрезал Макаров.

- Отойдем. Помнишь, к нам два проверяющих приезжали в августе? И сразу нас с молибденовых рудников на эту ветку кинули? Ты не кивай, зараза, кумполом, как мерин! Стой и слушай! Гляди в сторону, как глядел! Меня это дело тоже беспокоит, понял? Ты думаешь, одни ваши фраера сны про эту гору видят? У меня тоже когда-то мать была!

- Верится с трудом, извините, - попытался дерзить Макаров как фраер.

- Слушай, я же понимаю, что эта ветка сейчас для победы нужна гораздо меньше, чем молибден... У меня два пальца там оторвало, вот, видишь? Но я знал, что это для победы... Думал, может амнистию нам дадут.

- Вам, может, и дадут, а мне... - с отчаянием выговорил Макаров, глядя на Запад.

- На вот, чибас, после охраны наши урки подбирают... Не криви рыло, не мусоленных нет, вашим лохам давно посылок не было.

- Наши почти все с Запада... Не знаю даже, что там и как...

- Понятно. И хохлы из военнопленных ни чо хорошего не рассказывали. Не дергайся, все на соплях держимся. Виду не подавай! Ветка эта, Макаров, здорово меня беспокоит. Не по-хорошему ее ведут. Ничего тут хорошего нет.

Узкоглазые на нарах вчера оленину дохлую в лагерь подвозили, плюются на нас...

- Видел.

- Сны тоже видишь?

- Вижу.

- Сообрази до вечера, как сделать такое... Ну... Понимаешь?

- Договаривай. Я не сука, но договаривай до конца, Рваный!

- Э-эх! Одна надежда, что не сука. Мы умрем? Скоро умрем, Макаров?

- Скоро. И, судя по жирным чибасам, наша охрана в себе тоже не уверена.

Когда ты видел такие чибасы в старой зоне? А тут глянь, две затяжки - и в снег! Нас сторожат проштрафившиеся. Я давно их приметил. Собак почти фаскают. Опущенные. Они почти зэки, их послали сюда с нами вместо зоны.

Кого-то упустили на прежнем месте, наверно. Знаешь же, нынешний закон:

охрана упустила, всю смену вместо не пойманных зэков садят - чужой срок досиживать...

- То-то они за каждым беглым, как за зверьем, по тайге охотятся. Значит, положат всех, - с тоской протянул бригадир, глядя на багровую полоску горизонта, где далеко на Западе садилось неласковое зимнее солнце.

- Всех положат, - эхом повторил Макаров. - Здесь случайных - никого нет.

Наших фраеров из барака всех после майской бузы набирали.

- А у нас в 326-м лагере несколько блатных тоже весной сдернуть хотели, кабанчика решили из мужиков себе подготовить. Козлы. А я зону держал.

После допросов - самосуд им устроил. Терпеть не могу, когда кто-то решает людей жрать. За моей спиной. Теперь сами мы все кабанчики. Макаров, ты можешь сделать так, чтобы часть звеньев с виду были как новенькие, а при подходе состава утопли, а? Ведь мать-то у тебя крещеная была? - с надеждой спросил Рваный.

- Нет, не крещеная. Я еврей, - безразличным тоном сказал Макаров. - Два года назад во сне проведывать приходила, сказала, что всех во рву...