Гном. Трилогия (СИ)

  Полная аналогия с тем, как новая модель самолета попадает в руки летчика-испытателя, и последнее слово так или иначе остается именно за ним. Только у нас потеря не столько в деньгах или жизнях, сколько в годах, и вместо смелого летчика, по большей части, заморенные послевоенные девчонки. Многим лаборанткам вообще по семнадцать было. Я, в свои двадцать два, считалась не то, что солидной, серьезной, бесконечно взрослой женщиной, - старшей! Тем, к кому обращаются за помощью, чтобы решила проблему, сказала, как и что делать. Я конспекты свои несчастные зачитала до дыр, и все злилась на себя, что училась без старания. Хотя, по правде, считалась из лучших студенток, думала, будто и впрямь чего-то такое знаю. Понятно, завидовали многие, что муж есть, но вот того, что завидовать будут, когда Ксюха родилась, - это я как-то не ожидала. Да не то, чтобы завидовали, тут другое. Придет такая, вроде поздравить, а сама пеленку понюхает, - и в слезы.

  Ну, декретный отпуск у меня вышел еще тот. Не скажу через сколько дней после родов вышла в поле, чтобы не подавать дурного примера. Где-то прочитала давным-давно, как какие-то туземцы детишек за спиной в специальных рюкзаках носят, - так мой Федор Сергеевич и мне такой сделал, все чин по чину, чтоб спинку не гнуло да головку поддерживало. Хорошо еще, что молока у меня хватало, так что с кормежкой особых хлопот не было. Заворочается, так я ей грудь дам, она насосется, - и дальше спать. Сначала на горбу таскала, а потом мне мотоцикл выписали. Такими с Ксюхой лихими мотоциклистами стали, - куда там! Всепогодными! Федор Сергеевич мой уж как уговаривал, чтоб оставляла, - не дала себя уговорить. У него одной ноги ниже колена нет, трех ребер и целой доли легкого не хватает, так мне все казалось, тяжело ему. Так у меня девка в поле и выросла, на степном вольном воздухе, под степным солнцем и ветром. А ничего удалась, грех бога гневить.

  Работали много, везли, значит, но только и нам везло. Наша работа до конца не прекращалась даже во время войны, а в сорок седьмом году рекомендовали сразу три сорта: "Сталинград", "Несгибаемый - 1", "Стеклянный". Еще шутили, что после этого песню про стопудовый урожай стало невозможно слушать, потому что у хороших хозяев и в средний год стало выходить по двести пудов. Потом подоспели "Степной гном", "Приземистый - 22", для Нечерноземья, с избыточными осадками, неполегающий, а за ним и знаменитый "Черное стекло". Принципиально новый хлебный злак, который и пшеницей-то называть не вполне правильно, потому что содержит полноценный белок. Говорят, именно после того, как Аргентина закупила семена "Черного стекла" и отдала под него огромные посевные площади, в Южной Америке начался быстрый рост населения. Может быть, не знаю, в то время вообще появилось много новинок. Я бы, может, так всю жизнь и прожила бы, в степи, но начальство распорядилось перевести в Целиноградский филиал, директором. Да и то сказать, - Ксюхе надо было идти в школу. Ну, а младшие у меня уже там родились..."

  Валентина Алексеевна, с присущей ей скромностью не отразила один забавный факт в своей биографии. В первые годы от специалистов требовался значительный универсализм, и то, чего не знала о пищевой ценности злаков и свойствах входящих в зерно питательных веществ она, видимо, не стоило и знать. Человек талантливый во всем, она была не только выдающимся биологом-селекционером, но и прибрела все навыки замечательного и крайне самобытного ученого-биохимика. И именно ей принадлежит авторство знаменитого "препарата Љ8", по сути, глубоко модифицированного крахмала, способного впитывать колоссальное количество жидкости. Да-да, того самого, который долгие годы составлял основу наполнителя подгузников. И разрабатывала сразу именно с той же целью обеспечить известного рода комфорт пребывавшей в нежном возрасте Ксении Федоровне.

  - Найн! - Голос Герхарда Эшенбаха лязгнул, как затвор орудия. И после этого краткого, окончательного слова он продолжил свою речь по-немецки, делая паузы после каждого периода, чтобы переводчик успел, и с видимым нетерпением ожидая конца этих пауз, и слова его продолжали лязгать и грохотать.

  - Он говорит, что без всякой охоты согласился работать на победителей, считая, что жизнь его, в значительной мере, кончена. Что пошел на это после долгих сомнений и взвесив... короче, взвесив все "за" и "против", после того, как ему пообещали возможность облегчить судьбу ряда достойных людей. Тем не менее, взяв на себя обязательства, он предполагал выполнять их со всей добросовестностью, потому что только это совпадает с его представлениями о чести. Больше у него ничего не осталось. Так... Поэтому он вынужден со всей определенностью заявить, что требования присутствующего здесь чиновника из Москвы совершенно безграмотны и бессмысленны, а выполнение их прямо разрушительно. Помимо бесцельной растраты огромных средств это обещает принести невосполнимый вред в самой ближайшей перспективе. Такой, который ставит на грань краха весь план создания новой сельскохозяйственной провинции. Что даже зерно с уже обработанной земли осенью негде будет хранить, и нужны экстраординарные меры для того, чтобы подготовить необходимые мощности по его обработке. Говорит, что если вспахать этой весной еще столько же земли, то убирать хлеб будет просто некому, и он уйдет под снег, не говоря уже о том, что зерно останется не обработанным... Кстати, он просит объяснить ему, что такое "почин"?

  - Слушайте, да кто он такой, этот немчура? Что он вообще тут делает? Кто ему слово-то давал?!

  Представитель Центра говорил горячо, с искренним возмущением, брызгая слюной. Только что рубаху на груди не рвал, та эпоха все-таки прошла. Немец хранил на лице выражение полного бесстрастия, только побледнел немного да дернул крылом породистого носа. А товарищ Апанасенко только чуть приподнял сосредоточенный взгляд от красной скатерти и сказал ровным голосом, совсем негромко, так что надо было напрячься, чтобы услышать.

  - Давайте дослушаем. Э-э... друг друга мы всегда успеем выслушать.

  И все, включая представителя, по какой-то причине замолкли. Немец, соответственно, продолжил. Говорил аж минут пятнадцать и успел сказать все самое существенное. И про то, что самые распространенные способы обработки земли, очевидно плохо подходят для здешних условий, надо в ближайшие год-два подобрать что-то более подходящее, - приблизительно сказал, что именно, - иначе вся пашня будет непоправимо заражена сорняками, превратится в то, что американцы называют "бэдлэнд", загубленные угодья. И про эрозию. Про то, что целесообразнее перерабатывать зерно на месте, а перевозить муку, крупу и, в дальнейшем, возможно даже макаронные изделия. О том, что: "Массовое производство товарного зерна само по себе предполагает откорм скота, как неотъемлемую часть производственного цикла" - потому как "медленный" азот, понимать надо. И многое другое. В том числе про то, что: "Если уж благоприятные отчеты совершенно необходимы, то следует подсказать руководству, какие именно показатели являются по-настоящему важными, не по видимости, а по сути, чтобы спрос не провоцировал карьерных чиновников на разрушительные инициативы". Убивало то, что говорил он все это совершенно спокойно, открыто, не догадываясь, что многие вещи, о которых здесь знают все, при этом вовсе не предназначены для того, чтобы их называли своими именами в официальной обстановке. Именно то, что называется, неприличны. Собственно, и он делал именно то, что отличает чужака в любом обществе. Может быть, как раз то, для чего вообще бывают нужны чужаки.

  - В заключение хочет сказать, что прежде общался с присутствующими здесь экспертами по сельскому хозяйству и агрономии, и они произвели на него впечатление вполне компетентных, грамотных и опытных специалистов, которые хорошо знают буквально все, что он сейчас изложил. Поэтому ему совершенно непонятно, почему они до сих пор не довели эти прописные истины до своего руководства.