Рифтеры (Сборник)

Лори вылезла из кабины:

– Така?

– Привет, – протянул Рикеттс и оценивающе улыб­нулся: один зуб обломан, два отсутствуют, остальные в четырех оттенках желтого. Он осмотрел Лори, как штрих‑код считал. Винить его Така не могла: в новом мире лю­бая женщина с чистой кожей и полным набором зубов по умолчанию становилась секс‑символом.

Она щелкнула пальцами, чтобы вернуть его в реаль­ный мир.

– Так что это?

– Ах да, – спохватился Рикеттс. – Вег и Морикон нашли одну из этих канистр, о которых вы говорили. Из нее текла какая‑то херня. Не рекой, конечно, а знаете, как будто эта штука вспотела. В общем, промочили эти тряпки в той жидкости, – он жестом указал на сумку, – и передали мне. Пришлось гнать всю ночь.

– Откуда? – спросила Така.

– Хотите знать, где мы нашли канистру? В Берлинг­тоне.

В такую удачу даже не верилось.

– Это в Вермонте, – добавил парень услужливо.

Рядом с Рикеттсом неожиданно появился Кен.

– В Вермонте упали ракеты? – спросил он.

Парень испуганно обернулся. Увидел Кена. Увидел

его глаза.

– Шикарные линзы, – одобрительно сказал он. – Я и сам раньше угорал по рифтерской теме.

«Рифтеры», – вспомнила Така. Они обслуживали гео­термальные станции на Западном побережье...

– Ракеты, – напомнил Кен. – Помнишь, сколько их было?

– Без понятия. Я сам видел то ли четыре, то ли пять, но сами понимаете...

– Подъемники были? Пожары?

– Да, кто‑то говорил, что они могут появиться. Вот почему мы так спешили.

– Так были или не были?

– Да не знаю я. Сразу уехал. Вы же вроде хотели, чтобы вам это вещество доставили как можно скорее?

– Да. Да! – Така не отрывала взгляда от кучи гряз­ного белья в сумке. Ничего прекраснее она в жизни не видела. – Рикеттс, спасибо тебе. Ты даже представить не можешь, насколько это может быть важно.

– Ага, а в качестве благодарности зарядить байк не дадите от вашего агрегата? – Он хлопнул по сиденью мотоцикла. – Эта штуковина уже на ладан дышит, ки­лометров десять осталось... а награды посущественнее у вас нет случайно?

«Награда, – повторяла про себя Така, распутывая ка­бель для мотоцикла Рикеттса. – Награда будет, если мы все не умрем в ближайшие десять лет».

С изрядной почтительностью она уложила полученное сокровище в пробоотборник, дав Мири срезать упаковку и отделить зерна от плевел. Зерна там явно были, причем это стало понятно не по наличию элементов, а скорее, по их отсутствию: количество Бетагемота в выборке ока­залось гораздо ниже обычного. Практически ничтожно.

«„Ведьму" что‑то убивает». Это предварительное объ­яснение, это подтверждение гипотезы, которая за по­следние недели из надежды превратилась почти в аб­солютную уверенность, грозило раздавить все научные предосторожности, которые вбили в Таку во время ра­боты и обучения. Она с трудом умерила радость. Надо провести тесты. Собрать факты. Но какая‑то визжащая от счастья первокурсница внутри нее уже знала, что все результаты подтвердят тот самый, первый вывод. Что‑то убивало «ведьму»

Вот оно. Среди плесени, грибов и фекальных бакте­рий оно сияло, как нитка жемчуга, наполовину втоптан­ная в грязь: генетическая последовательность, которая не имела аналогов в базе Мири. Така вызвала ее наверх и заморгала. «Не может быть». Она тихонько свистнула сквозь зубы

– Ну что? – спросила Лори, сидевшая рядом.

– На это потребуется больше времени, чем я пред­полагала, – сказала Уэллегг.

– Почему?

– Потому что я до сих пор не видела ничего подоб­ного.

– Может, мы видели, – предположил Кен.

– Не думаю. Если только вы... – Така замолчала. На интерфейсе замигало предупреждение: кто‑то про­сил разрешения загрузить материалы. Она посмотрела на Кена:

– Это ты?

Тот кивнул.

– Это генетический код нового микроорганизма, с которым мы недавно столкнулись.

– Где?

– Не здесь. На изолированной территории.

– В лаборатории? В горах? В Марианской впадине?

Кен ничего не ответил. Его данные терпеливо посту­чались в дверь Мири.

Наконец, Така впустила их:

– Думаешь, тут то же самое? – спросила она, пока система отфильтровывала вирусы.

– Не исключаю.

– То есть вы держали информацию при себе и пока­зали ее мне только сейчас.

– У тебя только сейчас появился материал, с которым ее можно сравнить.

– Черт тебя подери, Кен. Ты, я вижу, не командный игрок, да?

Ну, хоть один ответ получила: теперь понятно, почему эта пара так долго тут ошивалась.

– Это – не противоядие, – сказала Лори, словно подготавливая Таку к неизбежному разочарованию.

Та вывела данные о новой последовательности.

– Да, вижу, – сказала она, качая головой. – Но это и не наш таинственный микроб.

– Серьезно? – Лори, похоже, сильно удивилась. – Ты так быстро определила, за пять секунд?

– Ваш код – это практически копия Бетагемота.

– Это не так, – уверил ее Кен.

– Тогда какой‑то новый штамм. Мне надо просмот­реть всю последовательность для верности, но я даже по виду вижу, что это РНК‑микроб.

– А биозоль нет?

– Я не знаю, что это такое. Это какая‑то нуклеино­вая кислота, но у сахара тут четырехуглеродное кольцо. Я такого никогда не видела, и в базе данных Мири ни­чего нет. Придется все делать с нуля.

Кен и Лори обменялись взглядами, они сейчас столько говорили друг другу, но не Уэллетт.

– Не дай нам себя остановить, – сказал Лабин.

Мири могла идентифицировать известные заболева­ния и лечить те, от которых было лекарство. При этом она умела генерировать случайные варианты обычных целевых антибиотиков и прописывать схемы лечения, которые опережали способности обычных микробов к контрмерам. Мири сращивала сломанные кости, выреза­ла опухоли и лечила все виды физических травм. Когда дело касалось Бетагемота, она превращалась в паллиатив­ный центр на колесах, но даже так лучше, чем ничего. В целом, передвижной лазарет был чудом современной медицинской технологии, но лишь полевым госпиталем, а не исследовательской лабораторией. Он мог секвени‑ ровать новые геномы, если знал матрицу, но создавали его не для этого.

Геномы, базирующиеся на неизвестной матрице, пред­ставляли собой проблему совсем иного рода. Этот микроб не имел ничего общего ни с ДНК, ни с РНК – даже с примитивным, едва сворачивающимся в спираль вариан­том РНК, от которого зависел Бетагемот. Рикеттс привез что‑то совсем иное, и база данных Мири не предназна­чалась для работы с чем‑то подобным...

Таке было наплевать. Она все равно заставила ма­шину работать.

Уэллетт довольно легко нашла матрицу, стоило ей выйти за пределы обычных процедур секвенирования. Та лежала в пыльном углу биомедицинской энциклопедии: ТНК – треозонуютеиновая кислота, впервые синтезиро­ванная в начале века. Обычные основания закреплены на треозной сахаро‑фосфатной основе, с фосфодиэфирными связями, соединяющими нуклеотиды. В некоторых ранних теоретических работах высказывались предположения, что она могла иметь большое значение, когда жизнь только зарождалась, но все благополучно позабыли об ней по­сле того, как марсианская панспермия [107] одержала победу.

Новая матрица означала новые гены. Стандартная база данных оказалась практически бесполезной. Расшифров­ка новых последовательностей с помощью инструмента­рия Мири походила на рытье туннеля чайной ложкой: сделать‑то можно, но надо иметь чертовски сильное же­лание. К счастью, желание Таки было сильным как ни­когда. Она копала, понимая, что нужно лишь время да парочка неизбежных заходов в тупик.

Слишком много времени. Слишком много тупиков. И больше всего раздражало то, что Така уже знала от­вет. Знала его еще до того, как начала работу. Каждый кропотливый, трудоемкий, скучный тест убеждал ее в правильности гипотезы. Каждая электрофоретическая группа, каждая виртуальная клякса, каждая полимераз‑ ная цепная реакция – все эти случайные бессистемные методики, которые Уэллетт нанизывала друг на друга час за часом, – все они неумолимо и бесстрастно указывали на один и тот же прекрасный ответ.