Великий зверь Кафуэ<br />(Забытая палеонтологическая фантастика. Том XI)

Отворив дверь в кабинет старого друга, советник медицины доктор Гартман тотчас услышал короткий прерывистый звон сигнала тревоги.

Он вошел; следом вошла Паулина, которая также услышала звонок.

И — там, за столом, крепко спал старый профессор, и его растрепанная седая голова покоилась на вышеупомянутом изображении археоптерикса. Он заснул беспробудным сном и не услышал тревожный сигнал инкубатора.

Одним взглядом советник медицины оценил положение.

— Пожалуй, я пришел как раз вовремя! — пробормотал доктор Гартман.

Он задумчиво взглянул в лицо спящего, сосчитал пульс профессора и сказал:

— Не беспокойтесь, фрейлейн Паулина, я хорошо знаком с его конституцией! Он наверстает все упущенное во сне. Давайте устроим его здесь, на раскладном кресле; завтра, к этому же часу, он полностью восстановит свои силы — и, не исключено, станет вести себя более благоразумно!

Затем престарелый советник приблизился к инкубатору… здесь также предстояло немало дел…

Приблизительно двадцать четыре часа спустя профессор Дилювиус проснулся.

Пораженный, он осмотрелся и понял, что лежит на кресле, обложенный со всех сторон подушками и одеялами.

Профессор был озадачен и на мгновение потерял нить своих мыслей. Затем его взгляд упал на инкубатор, стоявший на письменном столе.

Ловко, как юноша, профессор вскочил на ноги и поспешил к аппарату.

Яйцо было внутри — неповрежденное, и термометр показывал предписанную температуру инкубации! Профессор вызвал звонком Паулину.

Паулина, как видно, ждала звонка, ибо мгновенно появилась в дверях.

— Добрый день, дражайшая Паулина! Долго же я проспал, полагаю?

— О, совсем немного, дорогой господин профессор! Вы на минутку прикорнули на раскладном кресле; я принесла вам подушек. Когда я вернулась от родственников, вы так крепко спали, что я не решилась вас будить. С инкубатором все было в порядке и…

— Верно, верно, Паулина — я только что заметил, что перевел механизм на «автоматическую регуляцию» вместо «тревоги». Надо полагать, я ощутил сильную усталость и вовремя повернул выключатель. Слава Богу, механизм работал без перебоев. Машина все же надежней человека. — А теперь, милая Паулина, принесите мне что-нибудь поесть! Скажите-ка, осталось ли у вас еще немного фрикасе?

— Конечно, конечно, дорогой господин профессор! Сейчас же подам!

И, сияя от радости, она бросилась на кухню.

Поскольку старый профессор вновь наслаждался фрикасе, Паулина больше за него не беспокоилась. Что же до профессора, то он превозмог пароксизмы минувших дней, так как удостоверился, что механизм автоматической регуляции инкубатора работает надежно и исправно.

Внешне он казался прежним решительным и вдумчивым ученым, но его внутренний мир был озарен восходящим солнцем великой надежды!

Дни проходили спокойно, размеренно… Дни слагались в недели…

Во второй половине двадцать четвертого дня профессор Дилювиус сидел в кабинете. День выдался душный, и пылающий жар июльского солнца навеял на профессора сонливость.

Он грезил в полудреме, с открытыми глазами. Увешанные коврами стены кабинета словно раздвинулись — бесконечная даль как будто распахнулась перед ним, тропа под ногами вела в обширную зеленую долину. Неведомые растения с причудливо искаженными формами, произраставшие в изобилии, точно в теплице, нависали над головой, вились и стелились под ногами. В чаще девственного леса копошились, прыгали и бегали неведомые, фантастические существа.

Внезапно скользящая тень упала на тропу.

Воздушное создание перелетало с одного странного и причудливого древесного ствола на другой.

Его оперение, в особенности длинный хвост, подобный пальмовому листу, сверкало металлически-зеленым блеском. Вот необычайное существо пронеслось совсем низко над путником и повисло на одном из стволов, расходившихся в стороны ветвями, как канделябры.

Оно висело и покачивалось, сложив крылья и вцепившись в дерево длинными острыми когтями, которые выступали из гущи маховых перьев рядом с сочленениями. Существо разинуло клюв, собираясь проглотить схваченную добычу, и стали отчетливо видны острые белые зубы.

— Археоптерикс! — бессознательно прошептал ученый.

И вдруг в последние мгновения грезы вторглось громкое звяканье, словно где-то разлетелось на куски стекло!

Профессор Дилювиус резко выпрямился. В этот миг перед его полузакрытыми глазами промелькнула быстрая тень.

Стала ли греза волнующей явью? Он подбежал к инкубатору — в нем лежала разбитая яичная скорлупа, сброшенная вылупившимся существом. — Но где же, где же оно? — Как удалось ему пробить стеклянное окошко инкубатора?

В лихорадочной поспешности он осмотрел все углы и закоулки кабинета — бесполезно!

Забрался в камин и заглянул в дымоход — ничего!

Поставил стул на письменный стол и исследовал пустое пространство над верхними крышками шкафов и складки тканевых занавесок — все впустую!

Там — под креслом — шорох!

Он молниеносно сжал руки…

И в дрожащих руках профессора оказалась… оказалась… Граухен, серая домашняя кошка, незаметно прокравшаяся в кабинет.

Она все еще облизывала окровавленную мордочку…

На миг профессор Дилювиус застыл недвижно, как статуя. Его седые локоны взвились, как волосы Медузы, вкруг мраморно-бледного чела. Но тотчас он пришел в чувство. Его серые глаза метали молнии! В слепой ярости он схватил злоумышленницу за загривок! И, словно помешанный, принялся метаться по комнате.

— Паулина! — возопил он хриплым от волнения голосом. — Паулина!

Охваченная ужасом, Паулина возникла на пороге кабинета.

— Эта бестия — прокралась сюда — разбила окошко инкубатора — и — сожрала — моего — только что — вылупившегося — археоптерикса!

Он с трудом, по отдельности выкрикивал слова.

И, едва не обезумев от разочарования и обиды, профессор добавил:

— Я убью коварную мерзавку и вскрою ее, чтобы спасти, по крайней мере, измельченные останки драгоценной первоптицы!

Он яростно встряхнул Граухен, безуспешно пытавшуюся высвободиться из железной хватки профессорских рук.

— О, чудовище, проклятая, лицемерная гадина!.. Ты за это заплатишь! Заплатишь!

Паулина, сложив на груди руки, стояла перед разъяренным ученым.

— Господин профессор, дорогой мой, добрый господин профессор…

— Здесь и ваша вина, Паулина! Почему вы получше не присматривали за этой позора достойной тварью? Мой археоптерикс, мое вдохновение, моя мечта, моя надежда — венец всех забот и трудов минувших недель! Дар неисчислимых тысячелетий, ниспосланный мне благим промыслом судьбы — съеден — кровожадной кошкой!

Он подошел к инкубатору.

— Там покоятся осколки моего счастья! Тысячи людей позавидовали бы мне, узрев мое сокровище — и теперь…

— Господин профессор…

— Только подумать, ископаемое существо пробудилось от вековечного сна, вылупилось, жило! И я даже не увидел его живым! Даже не увидел живым! Ах, мой археоптерикс!

— Господин профессор, дорогой мой, добрый господин профессор, — снова начала Паулина, и по щекам преданной служанки покатились слезы. — Послушайте: в жестяной курице созрело яйцо совсем не вашего зверя, чье имя я не могу и выговорить…

Профессор Дилювиус выпустил из рук кошку и пристально уставился на экономку широко раскрытыми глазами.

— Господин профессор, — продолжала Паулина, — яйцо раскололось три недели назад, в тот день, когда вы так крепко заснули! Вас посетил тогда господин советник медицины. Он сказал, что температура в жестяном ящике чересчур повысилась. Но он опасался, что горечь утраты будет для вас слишком болезненна. Поэтому он взял другое яйцо, нарисовал на нем чернилами пятна и поместил это яйцо в инкубатор. И сегодня из него вылупилась — утка!

Эден Филлпотс. Бесконечная история

Стоял прекрасный день кембрийского периода, и яркое солнце заливало лучший из пейзажей, каким могла похвастаться старушка Земля в те далекие времена. Громадные илистые топи простирались на тысячи миль во все стороны, а между ними блестели мелководные океаны. Скромная растительность тянулась к солнцу, и над всем висел тяжелый, густой как пар воздух. Благородно посверкивали радуги — вероятно, самое красивое явление эпохи кембрия.