Ахматовская культура или Не ложи мне на уши пасту !

Она докурила сигарету и швырнула окурок в наш куст, потом рывком закинула тяжелую сумку на плечо и скрылась в подъезде. Еще и свет зажгла, дура. Испачкать одежду боится, что ли. Ну все, дадим ей еще несколько минут на распаковку трупа и будем брать.

-- Слушай,-- глухо сказал Вувос,-- а зачем она так долго стояла на крыльце?

-- Ждала, что мы предложим ей выпить,-- я быстро разлил остаток по стаканам, и мы не чокаясь, как на поминках, опрокинули.

-- Щ-щ-щ,-- вдруг прошипел Вувос.

В тишине прошаркали шаги. Согнутый под тяжестью мешка, озирающийся силуэт с крючковатым носом крадучись приближался к нашему подъезду. Уже стали видны седые волосы, тяжелый подбородок, оттянутое на коленях спортивное трико, вцепившаяся в горло пластикового мешка большая сильная рука с узловатыми пальцами. Просто театральный злодей. Попав в свет фонаря, он ускорил шаг, почти побежал к моему крыльцу и вывалил на него окровавленную собаку.

Мы синхронно встали из-за куста.

-- Простите,-- сказал я вежливо,-- а какой породы ваша собачка?

Мужик вздрогнул и вызывающе сверкнул глазами:

-- Это неважно!

Мы приблизились и поинтересовались:

-- А что важно?

Кажется, наши лица ему понравились больше, чем наши очертания, потому что он вдруг чуть улыбнулся:

-- Важно то, что эта собака спасет десятки тысяч человеческих жизней!

-- Это что,-- громко возмутился наш ревнитель иудейской веры,-жертвоприношение некашерных животных?

А я, кажется, все понял. Сказывется порой покойный дедушка-профессор, да полвека в медицинской семье (если считать год за три).

-- Так вы хирург?-- сказал я.

Мужик развел окровавленными руками.

-- Да хоть гинеколог!-- зло буркнул Вувос.-- Тут же дети в школу по утрам ходят.

Мне этот аргумент показался странным, и я зачем-то добавил:

-- А по ночам женщины...

Вувос сразу притух, потерял интерес к происходящему здесь и даже демонстративно отошел в сторону. А мы остались дышать друг на друга перегаром. Интересно, он принимает до операции или после? Наконец, я спросил:

-- Какого черта? До мусорки донести тяжело?

-- Не в ваши годы судить, что мне тяжело! -- заносчиво ответствовал хирург.-- Мне, автору нескольких уникальных операций, не дают самостоятельно аппендикс удалить! Это что?! А на все мои разработки просто плюют! Смеются! Не подпускают к операционному столу!

Хирург подступал все ближе и орал все громче, и я поймал себя на том, что отступаю.

-- Где ваши наручники?-- напирал он на меня.-- Вы же полицейский, я знаю! И вообще, где вы были раньше? Почему вы только сегодня меня поймали?! А ваши эксперты?! Это просто сборище недоучек! Уже по первому трупу профессионал должен был понять, кто это сделал! Я! Профессор Уманский! Потому что больше в Израиле никто этого делать не умеет!

Странно он представлял себе нашу работу. В Израиле и людей редко вскрывают, а уж собак... Только по большому блату. Трудно вжиматься в таком возрасте в новую реальность... Мне стало грустно, когда я представил, как научное светило, наверняка вспоминая "Собачье сердце", подманивает собаку, а потом, вместо того, чтобы сказать восхищенным студентам: "Унесите в виварий", убивает ее и тащит, как тать в ночи. И уже сам сомневается кто он -- профессор или собачий Джек-потрошитель. Не может смириться настоящий профессионал, что он никому не нужен. И, как раньше оригинальные операции, он придумал такую вот скандальную операцию саморекламы. Чтобы крикнуть на суде заполнившим проходы журналистам: "Я обвиняю министра здравоохранения в смерти сотен людей, которых могли спасти мои операции!" Ничего этого не будет, даже если я его повяжу. И это-то его и доконает. Может, его отпустить? Да врядли он так легко "отпустится". Только деньги на "Номи" потеряю...

Пока я выбирал между деньгами и милосердием, на его крики в доме зажглось несколько окон, а там и патрульный джип пожаловал. Заказчик вылез и со скорбным осуждением уставился на хирурга. Я уже приготовился выслушать новую серию пауз, но он ограничился одним словом:

-- Предпоследний...

Значит, профессор хотел убить одной операцией двух собак -- и рекламу учинить, и месть всем обер-амутантам, у которых предпоследним купил барак по ложной цене. И, выбирая наши ступеньки, рассчитывал не столько на меня, сколько на моего соседа. И верно рассчитал -- по лестнице уже громыхали тяжелые шаги Обер-амутанта. Запыхавшись, он вылетел из подъезда, поскользнулся на собачьей крови и выдохнул, глядя на хирурга:

-- Предпоследний... вот уж никогда бы... профессор, пожилой... стыдно!

Слово "стыдно" в его устах показалось хирургу верхом бесстыдства. Профессор затрясся и начал кричать что-то о религиозной крыше, под которой плетется заговор сионских мухлецов. Обер-амутант глушил его воплями о "совках", кабланах[46] и своей честности. Из окон на иврите, русском, английском и амхарском требовали прекратить балаган. В разгар этой "итальянской" сцены я заметил, что Вувос исчез. Мне очень не хотелось, чтобы за собачьими трупами снова пошли женские. И я побежал домой.

16. Раннее утро в семейном кругу.

Я влетел в квартиру и резко затормозил. На кухне Ленка и Елка плакали в объятиях друг друга. Проститься, что ли, ей Вувос разрешил перед исполнением приговора? Сам он топтался рядом с довольно глупым лицом. Я выбрал стул на котором висел его автомат и принял расслабленную позу. Вувос тотчас подсел ко мне:

-- Ну, Боря, дела... У нее сын сбежал. Там, в России. Олежка. Шустрый пацан, в маму. Представь, она матери своей позвонила, а он берет трубку -пять минут как дома. Удачно, да? Елка сразу сориентировалась, говорит, мол, бери бабушку и немедленно валите к какому-то приятелю, которого Ахмат не знает. Мы сейчас звонили -- они уже там. А через несколько часов их мой приятель к себе заберет, у него дача в горах...

-- Ну прекрасно,-- обрадовался я,-- а где же Номи?

Вувос снова помрачнел:

-- Где, где... Все там же. Вернее, еще дальше. Она все это время была рядом, в Аль-Азарии. Можно было пешком сходить. Елка, кстати, пешком и пришла. А теперь...

Постепенно я понял, что произошло. Когда Елка, после "упоительного дня" с Вувосом, вернулась за вещами к Халилю, тот сообщил, что уже несколько раз звонил Ахмат по очень важному делу, просил сразу же перезвонить. Ахмат был совершенно не в себе, потому что на него наехала чеченская мафия и требует заказанный и оплаченный вирус. А Умница, забрав свою пробирку, подло убил "ахматовскую культуру". Какой термин, а?! А теперь еще нагло врет, что вирус у него украден. Короче, время Ахмат выторговал до елкиного возвращения. А чтобы она действительно нашла вирус, забрал Олежку. Олежка сейчас очень доволен -- дача, лошади, компьютерные игры, и так будет до ее возвращения с вирусом. А если без вируса, то все понятно.