Черепаха Тарази

С наступлением темноты жители уже скрылись в домах, только двое мужчин ходили, как призраки, по крышам, ведя корову и овцу. Никто, кажется, не проявлял интереса к приезду Бессаза, не было суеты, сборищ, кривотолков, обычных в таких глухих уголках после приезда судьи.

Несколько озадаченный, даже обиженный невниманием к своей персоне, Бессаз хотел спросить старосту и уже повернулся к нему, но передумал: не хотелось ничем пока делиться со старостой, ни о чем его расспрашивать - кто знает, что у старика на уме и не желает ли он как-то повлиять на беспристрастное расследование?

- Вижу, что здесь живут одни лишь пастухи, - сказал Бессаз, чтобы прервать неловкое молчание, - оно наступило после того, как староста уловил сомнение Бессаза, который хотел спросить о важном, но промолчал.

- Да, некоторые держат скот, но многие имеют доход от соли. Холм этот почти сплошь из соли, лишь сверху покрыт тонким слоем песка. Говорят, что здесь некогда было море и огромная глыба соли, оторванная от какой-то дальней горы, приплыла сюда, а когда вода ушла - осталась и превратилась в этот холм... но я, признаться, в это мало верю, - поддерживая Бессаза под руку и помогая ему подняться на крышу дома - начало здешней улицы, торопливо и подобострастно говорил староста, хотя эта страстность и не могла скрыть некоторого официального и казенного тона его выражений.

Но едва они пошли дальше, как услышали крики, идущие из дома, по плоской крыше которого шли. Должно быть, внутри дома говорили об обычных житейских вещах и неторопливо, но здесь, на высоте, как заметил Бессаз, голоса эти отчего-то усиливались до криков. Говорили: "Слышите, вот судья идет над нами. Видно по шагам - человек он не толстый, как наш староста". "Да, шаги вкрадчивые, осторожный и хитрый человек, и походка у него не прямая, а чуть кособокая. С позвоночником у бедняги неладно..." - "А староста, он весь сжался, нервничает, замышляет что-то хитроумное..."

Бессаз остановился, удивленный, - озадачило его больше всего то, как они могли увидеть, что ходит он боком? - посмотрел по сторонам, желая увидеть хотя бы одного из здешних жителей на крыше. Но вокруг ни души, только бледный, смахивающий пот с лица староста...

Староста опять взял гостя под руку и умоляющим голосом попросил вернуться обратно.

- Один только дьявол знает, что они могут натворить, - добавил он для убедительности.

Бессазу же было интересно идти дальше - и выше: а вдруг кто-нибудь скажет и такое, что пригодится ему для следствия.

Но староста с каждым шагом нервничал все сильнее, и быть настойчивым сейчас Бессазу ни к чему, можно вызвать недовольство человека, который по роду службы обязан помогать ему.

Они спустились вниз, к площади, прошли ее и вернулись в дом старосты. И Бессаз, переступая через порог, подумал, что ему придется провести тоскливый вечер в обществе этого старика, хитрого, льстивого, всю жизнь прожившего в глуши, который, естественно, ни о чем не будет говорить, а только жаловаться на своих прихожан, на их дикие нравы, неповиновение обычная тема тех, кто беседует с приезжим из столицы.

Но скучная, досадливая мина на лице Бессаза тут же исчезла, едва он заплел в дом и увидел молодую женщину, которая, как выяснилось, была единственной и горячо любимой дочерью старосты.

Майра - так звали женщину - показалась миловидной и привлекательной и Бессаз сказал с легкой беззаботностью, обращаясь к отцу:

- Ах, вы прятали такое сокровище, думая, что я - горожанин - человек испорченного вкуса...

Староста засмущался, не зная, что сказать, зато Майра, тоном спокойным и бесстрастным, ответила за отца:

- Я была в доме у роженицы. Но услышала, что вы прогуливаетесь с отцом, и поспешила познакомиться с гостем...

- Так вы принимали роды? - воскликнул Бессаз, кокетливо подняв брови.

Увлеченная своим рассказом, говорящая черепаха задергала тем местом, где у нее были некогда брови, но вышла такая гримаса на ее морде, что Даже сдержанный Тарази скривился...

- Да, и вылечиваю от многих болезней, - ответила Майра.

- Колдунья! - засмеялся Бессаз, но тут же сделался серьезным и уставился на старосту со скучающим видом, ибо тот, стоя у стены, хмурился и недовольно покашливал, словно предупреждал Майру о чем-то.

Майра также была сдержанна и равнодушна, но за всем этим, как потом выяснилось, скрывалась страстная натура.

- Но об этом после, господа! - воскликнула черепаха, подняв лапу и двигая ею по воздуху, ибо в лапах ее от долгого, неудобного сидения заломило. - Вы, конечно, понимаете, что всю ночь я не спал, думая о том, с чего завтра начать осмотр холма, где был труп. Поведение старосты начинало казаться мне подозрительным, ибо он делался то страшно разговорчивым, то вдруг мрачнел и замыкался в себе, если я болтал с его дочерью. Время от времени он прислушивался, словно ждал, что вот сейчас за окнами громко заговорят. Но были тишина, ибо, как и во всех деревнях, люди здесь ложились спать рано. Я же проболтал с Майрой почти до самого утра. Потом спохватился, ибо мне стало жалко старика, который сидел с нами молча и не уходил к себе в спальню. Я встал, извинился и пошел за старостой в отведенную для меня комнату. Увидев, что я иду и продолжаю думать о его дочери, машинально поглаживая ус, он вдруг тоже довольно комично погладил свои пышные седые усы - и захохотал. Презабавный он был человек, мой будущий тесть!..

III

Сегодня завтрак черепахи в компании Абитая явно затянулся. Атмосфере дружелюбия, в которой они сидели, мог позавидовать любой: Абитай орудовал ножом, расчищая от жил кусок баранины для черепахи, а та, развалившись в кресле, держала у рта рюмку с вином. В бессмысленных глазах ее теперь сиял блеск и сытое довольство, а пояс, которым был привязан к спине хвост, ослаблен для того, чтобы могла она до отвала набить свой желудок, так что кончик хвоста, изогнувшись, весело вилял.

Разрезав баранину, Абитай преподнес ее на тарелке черепахе, затем они подняли свои рюмки и выпили, подмигнув друг другу подбадривающе.

То твердое, что было у черепахи губами, с трудом удерживало край рюмки, но она старалась скрыть от собутыльника свою неловкость, чтобы чувствовалось равенство между ними. Но, судя по тому, как Абитай подобострастно служил ей, было заметно, что черепаха добилась в его глазах даже некоторого превосходства.

Шумные и хмельные, они продолжали беседу, и, как только говорящая черепаха поставила на стол рюмку, Абитай замахал руками:

- Хотя я ужасно не люблю толстушек, но условие есть условие. Я проник в сад, а там две служанки. Как посмотрел я на них, тонких, изящных, и размеры моей госпожи еще больше ужаснули меня! А эти дьяволы хохочут за забором, корчат рожи, словом, ждут, чем кончится... Ну, а кончилось тем, чмокнул губами Абитай, снова наполняя рюмки, - что вдовушка моя, как она ни жеманничала и корчила из себя воспитанную передо мной, слугой... - Абитай неожиданно закрыл ладонью рот, чтобы подавить смех, и затрясся всем телом от избытка веселья.

- А я так не смог бы, - после паузы сказала черепаха и, поманив пальцем к себе Абитая, шепнула ему что-то на ухо, после чего сразу раздался опять хохот.

Абитай не выдержал и в сердцах обнял черепаху за шею, потеребив пальцами складки ее кожи.

- Вижу, вы неплохо развлекаетесь, - сказал Армон, открыв дверь и пропуская вперед Тарази.

Абитай вскочил, растерянный, но потом опять сел, приняв независимо-надменный вид, - это он перед черепахой не хотел показаться жалким и напуганным.

- Что-то у меня с аппетитом неладно, - пробормотал он, бросив на Армона косой взгляд.

- И вино не помогло? - наклонился над ним и язвительно шепнул Армон.

- На что вы намекаете? - вскочил и замахал руками Абитай, но Армон спокойно указал ему на дверь.

Абитай неожиданно размяк весь, испуганно захлопал глазами, видимо вообразив себе всю будущую кару за столь опрометчивое поведение, и, кланяясь ежесекундно, попятился к двери...