Тигр. Тигр!

Джеймс Джеймс Моррисон Моррисон приоткрыл дверь сарая чуть пошире и вошел в школу. Его гордая поступь была явным отражением поступи Председателя.

— Добрый вечер, леди и джентльмены, — сказал он с обычной своей учтивостью.

Дебютантки фыркнули и вышли из сарая.

— Какая муха их вдруг укусила? — поразился Джеймс и повернулся к Кроту: — Дядюшка Кроу, я только что слышал дома разговор, который должен тебя заинтересовать. Похоже, что Ньютонова модель Вселенной трещит по всем швам. С математической точки зрения время необратимо, и…

Здесь Кроу зарылся в землю и исчез из виду.

— А с ним что такое? — спросил Джеймс и обвел присутствующих глазами.

Ответа не было. Все понемногу расходились. Повисла долгая тоскливая тишина. Фазан гордо удалился, сопровождаемый своим гаремом, Джеймса он словно не видел. Невестка покойного Джорджа Марта В. Сурок, на которую легли теперь все его обязанности, подчеркнуто игнорировала Джеймса. Ни Профессора, ни скаутмастера не было видно, Оленихи и их оленята скрылись в лесу. Крот Кроу решил залечь в спячку пораньше. Джеймс Джонсон улетел зимовать на юг, а его преосвященство с какой-то радости переселился на территорию Полы. Вороны узнали, что на одной из отдаленных ферм появилось чучело в стиле арнуво, и полетели ему отважно противостоять. О Джеймсе Джеймсе все словно позабыли.

— Ты не хотела бы посмотреть линию моей руки? — спросил он мисс Леггорн.

— Клак, — ответила та.

— Принцесса, — взмолился он, — ну почему со мной никто не разговаривает?

— Мяу, — ответила кошка.

О Джеймсе все словно позабыли.

— Ну что ж, — сказал доктор Рапп, — во всяком случае, холить он научился, и это дает основания для благоприятного прогноза. Чего я напрочь не понимаю, так это того, каким образом в такой интеллектуальной семье мог появиться аутист. Можно подумать, что… секундочку. Идея. Ане может ли быть, что дом его чрезмерно интеллектуален и аутизм это отказ соперничать с явно тебя превосходящими?

— В нашем доме нет никакого соперничества, — сказала меньшая Конни.

— Вы не вполне улавливаете потенциал этой мысли. В нашем обществе если ты не выиграл, то потерпел неудачу. Это — наше современное заблуждение. Возможно, Джеймс боится неудач.

— Но ему еще только три года.

— Дорогая миссис Дюпре, соперничество начинается уже в утробе матери.

— Только не в моей, — возмутилась Конни. — У меня быстрейшая утроба на всем Западном побережье.

— Понятно. А теперь, если вы позволите, мы начнем наш первый урок. Нет, наружу через эту дверь. Благодарю вас.

Когда дверь за Конни закрылась, доктор Рапп нажал кнопку интеркома.

— Мороженое, — сказал он.

Ему принесли вазочку апельсинового мороженого.

— Джеймс, — спросил доктор Рапп, — ты любишь апельсиновое мороженое? На, — Он зачерпнул ложку мороженого, и Джеймс жадно его заглотил. — Прекрасно. А хочешь еще? Тогда скажи мне, что это такое. — В руке доктора Раппа появился полосатый мячик. — Это мяч, Джеймс. Ну, повтори за мной: мяч.

— Да, — сказал Джеймс.

— Больше ни крошки мороженого, пока ты не скажешь, что это такое. Мяч. Мяч. Мяч. Сначала слою, а потом вознаграждение.

— Да.

— Возможно, он предпочитает лимонное, — предположил доктор Рапп через неделю и нажат кнопку интеркома. — Лимонное мороженое, пожалуйста, — Принесли мороженое. — Джеймс, ты хочешь лимонного мороженого? — Он набрал ложку мороженого, каковое и было тут же заглочено, — Прекрасно. А хочешь еще? Тогда скажи мне, что это такое. Это мяч, Джеймс. Ну, повторяй за мною. Мяч. Мяч. Мяч.

— Да, — сказал Джеймс.

— Надо снова попробовать мороженое, — сказал доктор Рапп через неделю, — Мы не можем позволить ему свалиться в структуру привычного социального поведения. Перед ним непрерывно должен быть вызов, — Он нажал кнопку интеркома. — Шоколадное мороженое, пожалуйста.

Джеймс с удовольствием съел ложку мороженого, однако напрочь отказался называть полосатый мячик каким бы то ни было названием.

— Да, — сказал он.

— Это проклятое слово мне уже снится, — пожаловался доктор Рапп, — Подходит римский центурион, обнажает меч и говорит: «Да». Подождите, подождите. Идея. Может, это фаллический символ? Сексуальность начинается с образов, с концепций. Может, этот ребенок отвергает реальности жизни?

Он нажал кнопку интеркома.

— Джеймс, вот тебе банан. Хочешь откусить? Чувствуй себя совершенно свободно. Хорошо. Хорошо. Хочешь еще один? Тогда скажи, что это такое. Мячик. Мяч. Мяч. Мяч.

— Да.

— Ничего не получается, — уныло констатировал доктор Рапп. — Возможно, мне стоит зайти к доктору Да и подкрепиться… Да что это я говорю? К доктору Дамону. Секундочку, секундочку. Идея. Дамон и Питий [141]. Дружба. Не может ли быть, что я обращаюсь с Джеймсом чересчур клинически? Я должен установить с ним дружеские отношения.

— Доброе утро, Джеймс. Какой прекрасный октябрьский денек. Осенние листья выглядят просто сказочно. Ты хотел бы покататься на машине?

— Да, — сказал Джеймс.

— Прекрасно, прекрасно. И куда же ты хотел бы съездить?

— В Раттерс, — сказал Джеймс.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что хотел бы съездить в Раттерс.

— Но… Господи, да ты же говоришь.

— Да, сэр.

— Так почему же ты раньше не говорил?

— Не хотел, вот и не говорил.

— А почему ты говоришь сейчас?

— Потому что я хочу посмотреть, как катит свои воды старый Раритен.

— Да, да. Понимаю. Только что же это я понимаю? — Доктор Рапп нажал кнопку интеркома, — Дайте мне, пожалуйста, доктора Да… я имею в виду доктора Дамона… Тогда передайте ему, что мне кажется, я сделал важное открытие.

— Сделать открытие, — сказал Джеймс, — это значит взглянуть на то, что все много раз видели, но подумать при этом то, чего никто из них не думал. Вы со мною согласны? Может, обсудим это по дороге в Раттерс?

Подошло следующее лето. Джеймс с отцом гуляли по лужайке, горячо обсуждая махровые ирисы, только Джеймс, увы, называл их «ириши». Он вполне по-человечески шепелявил. Проблема с ирисами состояла в том, следует ли их рвать и ставить в вазу или лучше оставить в покое. Джеймс стоял на том, что таким утонченным дамам (он воспринимал ирисы как особи женского пола) ни в коем случае нельзя причинять никакого членовредительства. Отец же со всегдашним своим прагматизмом, наоборот, заявлял, что цветы должны оправдывать свое существование, украшая хозяйский дом. Отец и сын довели друг друга до полного изнеможения, после чего старший Дюпре отправился инспектировать персиковые деревья. Джеймс Джеймс Моррисон Моррисон сидел на лужайке и бездумно смотрел по сторонам. Через какое-то время он услышал знакомое кхе-кхе, и из-под большого куста сирени вылез Председатель.

— Да не мой ли это старый друг сексуальный маньяк? Как поживаете, сэр?

Фазан сверкнул на него негодующим глазом.

— А как там, мистер Председатель, Филлис, Френсис, Фелис и все остальные?

— Их поименный список и, кхе-кхе, я бы сказал, номенклатура выглядит следующим образом: Глория, Гленда, Гертруда, Годива и… — Председатель осекся и пристально взглянул на Джеймса. — Но ты же чудовище.

— Да, сэр.

— Как же ты вырос, просто глазам не верю.

— Благодарю вас, сэр.

— Ты научился говорить по-ихнему?

— Не слишком хорошо, сэр.

— А почему не слишком?

— Я шепелявлю. Они говорят, это потому, что у меня ленивый язык.

— Но ты все еще можешь говорить по-нашему.

— Да, сэр.

— Поразительно! Просто неслыханно!

— Вы думали, что я смогу когда-нибудь разучиться? Любимый ученик Профессора, готовый умереть за старый добрый Раттерс. Не могли бы вы, мистер Председатель, собрать в Большой красной школе экстренное собрание? Я могу вам многое порассказать про этих сумасбродных человеческих существ.

На собрание пришли большая часть завсегдатаев и несколько новичков, в частности курица мисс Плимутрок, близко сдружившаяся с мисс Леггорн, возможно потому, что всегда и во всем с ней соглашалась. Теперь, когда Джек Джонсон застрял во Флориде, и, похоже, надолго, к школе присоединился так долго упорствовавший Пересмешник, имя которого было Мильтон. Самым экстравагантным новичком был небольшой серебристый макак, очень дружелюбный и предельно застенчивый. Джеймс Джеймс поздоровался с макаком за руку и спросил, как его зовут.