Труллион (Аластор 2262)

Плотная, мускулистая супруга гетмана заставила Глиннеса здорово повозиться. Поединок, однако, закончился победой сильного пола — Тинго беспомощно лежала и мычала, связанная, ослепленная повязкой, с кляпом во рту. Глиннес держался за укушенную руку, у Тинго на виске красовался синяк от полученного в отместку тумака. Глиннес сомневался в том, что гетман доверял жене большие деньги, но случаются и более странные вещи. Поэтому он со всей возможной вежливостью обыскал одежду стонущей, хрюкающей, трясущей головой и ногами пленницы — та явно ожидала, что ее станут насиловать.

Глиннес обыскал черную и оранжевую палатки (в оранжевой Дюиссана прятала в углу горстку побрякушек и сувениров), потом темно-красную палатку. Никаких денег он не нашел, да и не ожидал найти — треваньи обычно закапывали ценности.

Глиннес уселся на скамью Ванга Дроссета. Где бы он закопал деньги, будь он гетманом-треваньем? Деньги следовало хранить где-то поблизости, под рукой, в месте, безошибочно обозначенном ориентиром — столбиком, камнем, деревом, кустом. При этом тайник должен быть постоянно на виду — Ванг вряд ли полностью доверял своим отпрыскам. Глиннес вертел головой, пытаясь увидеть стойбище глазами его обитателей. Прямо перед ним над костром кипел большой котел, рядом стоял грубо сколоченный стол с парой скамеек. В стороне, в нескольких шагах, на земле чернело пятно, когда-то выжженное другим костром. Разводить огонь, казалось бы, удобнее было на старом кострище, а не там, где теперь шипел и плевался котел. «У треваньев странные привычки, — подумал Глиннес. — Например, на Рэйбендери...» Глиннес отчетливо вспомнил следы стойбища на своем острове — в частности, необъяснимую яму посреди погасшего костра.

Глиннес понимающе кивнул. Вот как. Поднявшись на ноги, он подошел к костру. Отодвинув треножник с котлом, он разбросал горящие поленья и угли старой лопатой с обломанным черенком. Спекшаяся земля под кострищем легко подавалась. Сантиметрах в пятнадцати под поверхностью лопата наткнулась на чугунную пластину. Глиннес вырвал пластину — под ней был слой сухой слежавшейся глины, его тоже пришлось расколоть и удалить. Под слоем глины обнажился верх глиняного горшка. Глиннес выкопал горшок — в нем лежала толстая пачка красно-черных банкнот. Глиннес удовлетворенно кивнул и засунул озоли в карман.

Кавут, выбравшийся из палатки, безмятежно щипал траву неподалеку. Глиннес собрал свежий помет кавута в горшок, поместил горшок в яму и по мере возможности восстановил костер в том виде, в каком он его нашел — скоро языки пламени снова облизывали булькающий на треножнике котел. С первого взгляда трудно было заметить какие-либо изменения.

Взвалив на плечо невозмутимого кавута, Глиннес вернулся по выгону туда, где оставил лодку. Ванг Дроссет, по-видимому, давно пытался освободиться от пут, но преуспел только в том, что скатился ниже по откосу, наполовину погрузившись в грязь у кромки воды. Глиннес самодовольно ухмыльнулся — награбленные богатства гетмана лежали у него в кармане. Пинать корчившегося в грязи бандита больше не хотелось. Связав кавуту ноги и положив его на корму, Глиннес оттолкнул лодку от берега и вскочил в нее. Не далее, чем в ста метрах росла раскидистая казурма, вытянувшая над водой корявые ветви. Глиннес подвел лодку через тростники к воздушному корню старого дерева, привязал носовой фалинь и взобрался по корню к стволу, а затем в развилку ветвей. Через просвет в листве отсюда был виден лагерь Дроссетов. В нем было тихо.

Глиннес устроился поудобнее и стал считать деньги. В верхней части пачки он обнаружил три банкноты по тысяче озолей, четыре сотенных бумажки и шесть десяток. Глиннес довольно прищелкнул языком. От первой половины пачки отделилась вторая, свернутая трубкой вокруг продолговатого золотого брелока. Удалив стягивающую резинку, Глиннес насчитал четырнадцать сотенных бумажек — и тут же забыл о деньгах, глядя, как завороженный, на старый брелок. У него мурашки побежали по спине. Глиннес с детства помнил эту вещицу, на ней висели карманные часы его отца. Вот крошечный выдавленный картуш с идеограммами: имя Джута Хульдена. Рядом еще один: Шайра Хульден.

Возможностей было две: Дроссеты ограбили живого Шайру — или Шайру мертвого. Закадычные дружки его братца Глэя! Глиннес сплюнул на землю.

Сидя в развилке ветвей, он дрожал от волнения, ужаса и отвращения. Шайра убит! Как еще Дроссеты могли завладеть его деньгами? Сомнений не оставалось.

Глиннес ждал и наблюдал. Радостная эйфория улетучилась, ужас тоже испарился — он ждал безучастно. Прошло больше часа. Со стороны причала на Ильфийской протоке приближались трое — Ашмор, Харвинг и Дюиссана. Ашмор и Харвинг сразу зашли в оранжевую палатку, но Дюиссана замерла у входа — видимо, услышала сдавленные крики матери. Забежав в темно-красную палатку, она тут же высунула голову и позвала братьев. Дюиссана скрылась в палатке, Ашмор и Харвинг поспешно к ней присоединились. Через пять минут Тинго Дроссет и ее дети стали выходить из палатки, возбужденно обсуждая происшедшее. Тинго, нисколько не укрощенная полученной взбучкой, яростно махнула рукой в ту сторону, где раньше был привязан кавут. Ашмор и Харвинг побежали по выгону и через некоторое время освободили найденного гетмана. Трое вернулись к стойбищу — сыновья оживленно жестикулировали, Ванг Дроссет ковылял босиком, придерживая падающие штаны. Оказавшись у палаток, гетман внимательно осмотрелся, обратив особое внимание на костер. Судя по всему, он не заметил ничего подозрительного.

Ванг зашел в темно-красную палатку. Сыновья стояли и слушали Тинго — та истерически всплескивала руками, то и дело показывая туда, откуда вернулся гетман. Из палатки появился Ванг Дроссет в новых сапогах, штанах и рубахе. Быстро подойдя к Тинго, он влепил ей затрещину — та отскочила, что-то гневно крича. Ванг снова бросился к ней. Тинго подобрала увесистую палку и угрожающе ее подняла. Ванг мрачно отвернулся и направился к костру. Внезапно что-то заметив, он резко пригнулся, разглядывая пепел там, куда Глиннес выкатывал угли. Хриплый рев гетмана разнесся по всему выгону. Резко отодвинув треножник с котлом, Ванг разбросал костер сапогами, пальцами выкопал чугунную пластину и отбросил ее. Вслед за пластиной полетели куски сухой глины. Гетман достал глиняный горшок, заглянул в него. Рядом нетерпеливо переминались с ноги на ногу Ашмор и Харвинг.

Ванг Дроссет поднял голову — горшок выпал у него из рук и разбился. Воздев руки к небу, гетман застыл: величественная статуя отчаяния. Оцепенение сменилось бешенством — Ванг прыгал на черепках разбитого горшка, Ванг пинал горящие поленья, разлетавшиеся искристыми дугами, Ванг грозил облакам жилистыми кулаками и осыпал проклятиями все стороны света.

«Пора возвращаться», — подумал Глиннес. Соскользнув с дерева, он вступил в лодку и направился к острову Рэйбендери. День прошел не бесполезно. Конечно, Дроссеты могли его подозревать, но уверенности у них быть не могло — наверняка они знали только то, что их ограбил человек в одежде треваньев. Таким образом, приходилось подозревать всех треваньев, находившихся в префектуре. Глиннес представил себе семейку Дроссетов, до позднего вечера бурно обсуждающую кандидатуры многочисленных соплеменников.

Глиннес состряпал легкий ужин и перекусил на веранде. Вечерело, полуденный свет становился печальнее — наступал авнесс, грустная пора, когда небо и дали наполнялись дымкой цвета разведенного молока.

Сонливую мечтательность нарушил настойчивый звон телефона. Подойдя к экрану, Глиннес обнаружил физиономию Таммаса, лорда Дженсифера, и нажал кнопку видеопередачи: «Добрый вечер, лорд Дженсифер!»

«Что верно, то верно, вечер добрый, Глиннес Хульден! Хочешь поиграть в хуссейд? Не сию минуту, конечно, а вообще».

Глиннес ответил осторожным вопросом: «Надо понимать, ваши планы осуществились?»

«Да, «Флехарийские горгоны» готовы начать тренировки, все организовано. Ты записан — пока что карандашом — правым форвардом».

«Кто будет левым?»