Труллион (Аластор 2262)

«Откуда вам известно, что Шайры нет в живых?»

«Он мертв — скорее всего, убит и выброшен в воду на поживу мерлингам».

«Скорее всего? В юридической практике нет места таким понятиям. Остров Амбаль продан. Договор о продаже остается в силе, пока вы не сможете доказать обратное — или пока вы не умрете, в каковом случае вопрос отпадает сам собой».

«Я не собираюсь умирать!» — заявил Глиннес.

«Никто не собирается умирать. Тем не менее, так или иначе это происходит со всеми».

«Как это понимать? Вы мне угрожаете?»

Касагейв ответил сухим смешком: «Находясь на моей земле, вы нарушаете закон. Даю десять секунд на то, чтобы вы удалились без принуждения».

Голос Глиннеса задрожал от ярости: «Условия буду ставить я! Даю вам три дня на выселение — ни минуты больше!»

«Пройдет три дня — и что дальше?» — язвительно поинтересовался Лют Касагейв.

«Увидите! Убирайтесь с Амбаля, чтобы духу вашего здесь не было!»

Касагейв пронзительно засвистел. Послышались поспешные тяжелые шаги — за спиной Глиннеса вырос двухметровый верзила, весивший, наверное, килограммов сто пятьдесят, с кожей цвета мореного дуба и шапкой плотных, как шерсть, черных волос. Касагейв указал большим пальцем на причал: «В лодку или в воду!»

У Глиннеса все болело от недавнего избиения — он не хотел рисковать еще одним. Повернувшись на каблуках, он гневными шагами спустился по дорожке. Лорд Амбаль? Курам на смех! Вот зачем, оказывается, Касагейв занимался генеалогией.

Вернувшись в лодку, Глиннес медленно проплыл вокруг Амбальского острова, любовно приглядываясь к берегам — никогда еще они не были так дороги его сердцу. Касагейв, несомненно, проигнорирует угрозу и через три дня положение не изменится. Что тогда? Глиннес устало опустил голову. Попытка выставить самозванца силой приведет к столкновению с местной полицией — если не удастся доказать, что Шайра мертв.

Глава 9

Акадий жил в причудливом старинном особняке на узком мысу под наименованием Роркин Нос, круто спускавшемся ко Млатозвонной заводи в нескольких километрах к северо-западу от Рэйбендери. Роркин Нос — выветрившийся уступ черного базальта, вероятно оставшийся от пробки древнего вулкана — давно зарос жардами, пламенноцветами и карликовыми помандерами, а чуть поодаль темнела купа караульных пальм. Особняк Акадия, обязанный существованием безумствам давно забытого лорда, устремлял в небо пять башен, одна выше другой. Каждая отличалась особым архитектурным стилем: первая с шиферной крышей, другая с черепичной, третья — под куполом зеленого стекла, четвертая с кровлей из листового свинца и пятая — с покрытием из искусственного материала, спандекса. В каждой башне был устроен кабинет, отделкой и меблировкой отвечавший тому или иному настроению Акадия. Ментор ценил и лелеял свои прихоти, находя достоинство в их непоследовательности.

Рано утром, когда клочья тумана еще стелились над водой, Глиннес направил лодку на север по Фарванскому рукаву к реке Заур, потом на запад по полузаросшему ряской Вернисскому рукаву во Млатозвонную заводь. В спокойной воде двоилось дрожащее отражение пятибашенного особняка Акадия.

На порог вышел едва проснувшийся, протирающий глаза ментор, еще не успевший причесать слипшиеся, спутанные пряди волос. Глиннеса он принял, тем не менее, достаточно приветливо: «Ради бога, только не говори о делах до завтрака! Вселенная еще не в фокусе!»

«Сегодня я не нуждаюсь в платных услугах, — заверил его Глиннес, — но хотел бы повидать Маручу».

«В таком случае говори, что хочешь».

Маруча, встававшая на заре, казалась в неуживчивом настроении и встретила Глиннеса не слишком радушно. Она подала Акадию завтрак — фрукты и чай с булочками, после чего налила чаю и Глиннесу.

«А! — воскликнул Акадий. — День начинается, и вновь я вынужден признать, что за пределами домашнего уюта существует безразличный мир». Ментор отхлебнул чаю: «Как твои дела?»

«Не лучше, чем следовало ожидать. Мои неприятности не исчезли по мановению волшебной палочки».

«Иногда, — изрек Акадий, — человек сам создает свои проблемы».

«В моем случае так оно и есть, — не возражал Глиннес. — Пытаясь вернуть украденное и сберечь оставшееся, я провоцирую многочисленных врагов».

Маруча, хлопотавшая в кухне, всем своим видом выражала полное пренебрежение к предмету разговора.

Глиннес продолжал: «Главный виновник происшедшего — конечно же, Глэй. Наделал пакостей и сбежал, опозорив имя Хульденов. Брат называется!»

Маруча не смогла удержать язык: «Его-то не слишком беспокоит, Хульден он или нет. А отношения братьев должны быть обоюдными. Ты ему тоже не помогаешь, позволь тебе заметить».

«Отношения с Глэем дорого обходятся, — отозвался Глиннес. — Он позволяет себе подарки стоимостью в двенадцать тысяч озолей, распоряжаясь чужими деньгами. За долгие годы службы я скопил тридцать четыре сотни озолей, и те у меня отобрали дружки Глэя Дроссеты. Теперь у меня ничего не осталось».

«Ничего не осталось? А Рэйбендери? Это немало».

«По меньшей мере ты признала наконец, что Шайра умер».

Акадий поднял руку: «Ладно, будет вам! Возьми чашку, пойдем в южную дозорную башню. Сюда, вверх по лестнице. Будь осторожен — узкие ступени!»

Они взошли в кабинет самой низкой и широкой башни, с видом на Млатозвонную заводь. Акадий развесил на темных деревянных панелях старинные хоругви, в углу красовалась коллекция причудливых темно-красных каменных горшков. Опустив чайник и чашку на стол из плетеных прутьев, Акадий жестом пригласил Глиннеса передвинуть к столу старое плетеное кресло с веерной спинкой: «Соблазнив Маручу переехать, я не рассчитывал получить в приданое семейные распри».

«Сегодня утром я немного не в себе, — извинился Глиннес. — Дроссеты устроили мне западню в темноте, исколотили так, что места живого не осталось, стащили все мои деньги. Теперь я спать не могу от злости — все внутри бурлит, кипит и переворачивается».

«Более чем оправданное ожесточение. Планируются какие-то контрмеры?»

Глиннес взглянул на ментора с недоумением: «А как еще? Только об этом и думаю. Ничего дельного в голову не приходит, однако. Прикончив пару Дроссетов, я окажусь на прутаншире — а денег не верну. Можно было бы подсыпать снотворного им в пиво и обыскать палатки, пока они дрыхнут — но снотворного у меня нет, а даже если бы и было, ниоткуда не следует, что все они одновременно напьются».

«Обида пьянит, действительность отрезвляет, — кивнул Акадий. — Все не так просто. Но позволю себе высказать предположение. Тебе известны Сианские поля?»

«Никогда там не был, — пожал плечами Глиннес. — Насколько я помню, там треваньи хоронят мертвецов».

«Захоронение — далеко не все. Из Сианской долины прилетает Птица Смерти — умирающий тревань слышит ее песню. Призраки треваньев бродят под сенью гигантских омбрилей, что растут только на Сианских полях. Дело вот в чем. Если бы тебе удалось найти склеп Дроссетов и похитить погребальную урну, Ванг Дроссет поступился бы всем на свете — даже целомудрием своей дочери — чтобы вернуть прах предков».

«Целомудрие его дочери меня не интересует... скажем так, мало интересует. Гораздо больше меня беспокоят пропавшие деньги. Ваша идея заслуживает внимания».

Акадий скромно развел руками: «Рад, что сумел чем-то пригодиться. К сожалению, мой план — такая же несбыточная игра воображения, как все остальное. Трудности непреодолимы. Например, кому, кроме Ванга Дроссета, известно местонахождение фамильного склепа? А если он тебя полюбит настолько, что раскроет священную тайну, залог загробного благополучия, почему бы ему не отдать тебе озоли и дочь впридачу? Допустим, однако, что каким-то образом — пыткой или обманом — тебе удастся вытянуть из Ванга секрет предков, и ты отправишься в Сианские поля. Прах треваньев стерегут Три Ведьмы — как ускользнуть от их недреманного ока? Не говоря уже о призраках».