Имя нам — легион

Ответа не было.

Пришвартовав транспортер прямо к порогу казармы, Петруха напомнил про компот, и машина бесшумно отплыла прочь.

— Сперва в столовую или в санчасть? — поинтересовался ехидно Генрик, когда я закончил плескаться под душем и выполз в коридор.

— Жрать! Жрать, хавать, рубать, метать… ну, и так далее! — пламенно блестя голодными глазами в поисках чего-либо съедобного (а хоть бы и Бобика) воскликнул я. — Мозоли подождут.

— А Вероника?

— Надеюсь, подождет и она, — сказал я. — Если не хочет быть съеденной заживо.

После завтрака Генрик торжественно преподнес мне маленькую бесцветную пастилку:

— Загружайся, братишка!

— Хотелось бы прежде узнать, братишка, какова природа сего замечательного фрукта. — Я с подозрением уставился на грушевидную капсулу.

— “Полижинакс” это, — пошловато сострил Мелкий.

— Гормоны?.. — воспротивился я, глядя, с каким азартом сгреб этот монструозный подопытный кролик биохимии свою порцию дьявольского зелья. — В задницу!

— Не, “Полижинакс” не в задницу, — снова пошутил Мелкий, топорща бороду в непристойной ухмылке.

— Даже не предлагай, — отгораживаясь от подозрительной фармакопеи растопыренной пятерней, сказал я Саркисяну. — В моем нежном возрасте травиться всяческой гадостью, знаешь ли, совсем не годится. Да и для импотенции я еще слишком молод.

— Помилуй, Капрал, какие такие гормоны-мормоны? — вполне искренне удивился Генрик. — Павлуша, да помолчи ты, охальник!

Мелкий, приготовившийся сказать еще какую-то пакость, загоготал, щедро брызжа отравленной “Полижинаксом” слюной.

А Генка развел передо мною красочную пропаганду, живописуя, какая замечательная штука эта сома. (Сома, ага. Должно быть, прямые поставки из Валгаллы.) И адаптоген, дескать, она, и стимулятор. И метаболизм ускоряет, и шлаки выводит, и раны врачует. Неделька приема — глядь, ты уж супермен: химизм обменных процессов изменится кардинально, нервные сигналы мощнее станут и вдвое быстрее по нейронам побегут. Реакция, следовательно, возрастет, и выносливость тоже, и сила, и способность организма к регенерации. Совершенно безопасная штука и крайне полезная для выживания в бою. Глотай ее, значит, любой и всякий без боязни. А что скопцом в итоге не станешь и рак не заработаешь, так это он, Генка, клятвенно обещает и даже божится. Землю, мол, горстями есть готов, вот как о моем благе печется!

— Благими пожеланиями вымощена дорога в ад, — срезонерствовал я, сунув пастилку за отворот рукава. “Сперва у Вероники узнаю, насколько безопасен этот адаптоген”.

— Пора лечить раны. — Я поднялся из-за стола, с сожалением поглядывая на десерт из взбитых сливок и черешни, к которому приступали братцы-легионеры, счастливые обладатели безразмерных желудков.

— Полчаса тебе сроку. Потом подбегай к арсеналу, — посоветовал мне в спину мастер сержант, известный сладкоежка, облизывая серебряную ложку.

“Фужер” возле офицерского корпуса гудел и содрогался — точно работающий на полных оборотах гусеничный трактор. Я с опаской обошел его стороной. Черт знает, что это за штука такая и чего от нее можно ждать?

Вероника прилаживала к лохматой шее Бобика-первого пышный розовый бант. Увидев мое лицо, исполненное невыносимого страдания, она хлопнула пса по спине, отгоняя, и испуганно спросила:

— Что с тобой?

— Рана, — простонал я, валясь ей под ноги. — Боюсь, смертельная. Вероника, помни: я… я обожал тебя!

Она, конечно же, сразу раскусила мою безыскусную игру и ухватила меня за ушко:

— Перестань сейчас же! Я, между прочим, на службе. Да и ты тоже. Выкладывай, что случилось?

С таинственным видом я прошептал:

— Меня хотят отравить! Подсунули яд под видом витаминов. Но мне удалось перехитрить злодеев. — Я показал ей капсулу. — Возьмешь на экспертизу? Мы вместе раскроем заговор и получим по ордену!

— Филипп! Прошу тебя еще раз: перестань паясничать! Это действительно своеобразный стимулятор, причем не только безопасный, но и крайне полезный. Знаешь, у меня есть небольшой запас, — Вероника выдвинула ящик стола и достала картонную коробку без надписи, — похожего снадобья. Только оно изготовлено по особой рецептуре, специально для офицеров. “Сома активированная”. Тебе я, пожалуй, дам упаковку — за красивые глаза. Пользуйся! Принимай каждый раз после еды и об усталости забудешь навсегда. Может быть, тебя даже назовут Филиппом Неутомимым!

— И в любви? — тихо спросил я, посмотрев ей в глаза.

— В любви особенно, — ответила она, ничуть не смутившись прямолинейности намека.

С некоторым даже вызовом ответила.

На каждую из моих отвратительного вида сорванных мозолей она выдавила по облачку розоватой пены из прозрачного флакона. Ранки сначала защипало, потом пена опала и покрыла кожу блестящей пленкой.

— К вечеру заживет, — пообещала Вероника. — Можешь обуваться.

— Как же обуваться? Вдруг снова сорву? — забеспокоился я.

— И не пытайся, ничего не выйдет. Ну, беги. — Она запустила пальцы мне в волосы и ласково их взъерошила.

— Вечером увидимся, — почти утвердительно сказал я.

— Увидимся. Непременно.

Я спустился почти до первого этажа, когда вспомнил о трясущемся “фужере”. Быстро взбежал обратно и спросил:

— Вероника, радость моя, будь любезна, развей сомнения: чего там эта беда стеклянная вибрирует? Ну, та, которая вроде рюмки?

Она нахмурилась, соображая, что я имею в виду под названием “эта беда вроде рюмки”, потом просветлела лицом и сообщила:

— Опять кто-то ассенизационную систему в аварийном режиме гоняет. Боб, наверное, — ради любопытства. Все волнуется, потянет ли канализация увеличение загрузки, если штат базы вдруг вырастет. Перестраховщик!

Все развлекались в тире, а я сидел в учебном классе и под руководством Наума Березовского изучал устройство шлема. “Наумко научит”, — говорит старорусская присказка, указывающая на широкую просветительскую работу, проводимую посланниками Хазарского каганата в древней Руси. И вот минули века… Что изменилось?

Наум больше показывал, чем рассказывал. Моторная якобы память важнее. Может, оно и так.

Сканер мы совместными усилиями отстроили, частоту связи настроили, микрофон и наушники по голове моей подогнали. На микрофон (серебристая горошина, свисающая с тонкого пружинного усика) я косился с опаской: если его скусить, то сработает взрывной заряд самоликвидатора, эквивалентный двум унциям пластита. Хватит не только на то, чтобы владельцу череп оборвало, но и на то, чтобы он при этом нескольких врагов с собой прихватил.

— Наум, — спросил я, заранее вибрируя, — а бывали случаи, когда взрыв происходил непреднамеренно?

— Нет, — сказал он, потом выдержал многозначительную длинную паузу и добавил: — Но будут.

— Шуточки у вас, мастер инструктор… — вздрогнул я. — Страшноватые какие-то шуточки.

— Зато долго не забываются, — добродушно улыбнулся он.

Когда Наум решил, что я могу обращаться со шлемом не хуже прочих, мы отправились в столовую. По обоюдному согласию. И нечего смеяться. Сома взялась за мой организм, ускоряя, как было обещано, течение обменных процессов до космических скоростей, и я проникся безусловной важностью непременного многоразового питания.

Предсказание Генрика начало сбываться, я почувствовал себя Проглотом. Именно так, с большой буквы.

— Сегодня у взвода запланированы тактические учения с боевой стрельбой, — сказал мне после обеда Саркисян, — но я могу тебе предложить кое-что поинтереснее. И поопасней. Хочешь?

— Конечно, хочу! — воскликнул я. — Мы пойдем в разведку?

— Откуда ты это узнал? — покосился он на меня подозрительно. — Я же никому еще не говорил.

— Телепатия, — веско сказал я. — Телепатия и прямая связь с мировым биоинформационным полем, дарованная мне свыше — как будущему мессии! Армагеддон грядет! Вставай же под мои знамена, человечек!