Заводная обезьяна

– Это зачем же? – спокойно спросил Бережной и подумал: "Ну-ка, что ты, интересно, ответишь? Что ты придумал на такой случай?"

– Я объясню. Дело в том, что Анюта Сергеева с камбуза и Саша Косолапое любят друг друга и хотели бы вместе съехать на берег. Погулять, посмотреть город…

Всего ожидал Бережной, но только не этого. Всякого ловкого обмана, всякой хитроумной лжи, но не правды.

– Понимаю, понимаю,- Бережной взглянул прямо в зрачки Зыбина,- хотя и не одобряю, прямо скажу. Любовь – дело хорошее. Но всему свое время. Приплывем домой – пожалуйста! Люби сколько хочешь. А тут – загранплавание. Пять миль до берега. И берега, сам знаешь, какие это берега… Не наши с тобой берега.- Николай Дмитриевич успокоился, обычная уверенность уже вернулась к нему.- Так что давайте-ка попридержим нашу любовь.- Он припечатал ладонью стол.- Приказ капитана-директора из-за любви ломать не будем. Ясно?

– Ясно,- ответил Зыбин.

– Ну вот и отлично…

– Ясно, что вы поступаете неправильно. Бережной резко обернулся. •

– А об этом не вам судить, товарищ Зыбин!

– Я высказываю свое мнение,- твердо сказал Юрка.

– А меня не интересует ваше мнение! Ясно?!

– Вот теперь ясно окончательно.- Зыбин повернулся и вышел.

Он возвратился в свою каюту, когда Сашка уже ушел обедать. Это хорошо: хотелось побыть одному. Лег на койку. "Вот так. Вот так теперь всегда. Это сначала трудно, а потом уже невозможно будет иначе. Надо привыкнуть быть человеком. Как хорошо! Словно умылся чистой холодной водой…"

Он закрыл глаза.

Когда Сашке после обеда пил в столовой компот, а Анюта вытирала столы, он рассказал ей о том, что ходил к капитану и к первому помощнику и что ничего не вышло, вместе на берег им сойти не удастся. Анюта улыбнулась ему в ответ. Так она еще не улыбалась ему и сказала просто:

– Потерпи немного. Ведь совсем скоро дома будем…

После этих слов Сашка не мог пить компот и убежал. А потом, когда она уже ушла на камбуз, ворвался туда, как сумасшедший, с листком белой бумаги и карандашом. Бросил листок на стол, заставил Анюту приложить ладонь к листку и начал обводить ладонь карандашом. Было щекотно, когда карандаш полз между пальцами, Анюта смеялась и все спрашивала:

– Зачем зато тебе? Слышишь, зачем?

А он схватил листок и умчался.

Сто девятый день рейса

Поднялись рано, сами, без побудки. Мылись, брились, чистились. У Фофочки обнаружился гуталин, набежали, вымазали банку в пять минут. За утюгом стояла очередь. К Коле Путинцеву, который на корме ровнял машинкой виски, тоже стояла очередь.

Не успели позавтракать, как из-за волнореза выскочила красно-белая моторка, понеслась к траулеру. Это был шипшандлер, но уже другой, не тот, что приезжал вчера. Этот из банка, деньги привез. На носу моторки и на спасательных кругах значилось "Tatiana",- шипшандлер работал с русскими. Молодой, улыбчивый парень в дождевике. Помахал рукой.

– Добрый день! – сказал совсем без акцента. Прошел к капитану.

Город, огни которого видели ночью, утром оказался совсем другим – куда меньше вчерашнего. На вершине скалы, кроме радиомачт, виден был теперь ровный строй светлых домиков, похожих на казармы или бараки. Ниже их проглядывалась в зелени дорога. Внизу город распался на отдельные кубики домов, больших, желтых, этажей в шесть, и совсем маленьких, сливающихся за пакгаузами порта в плоскую пеструю мозаику. Слева далеко выдвинулось в бухту насыпное поле аэродрома. На краю его чернели ангары и ярко блестели маленькие крестики самолетов. А вокруг был порт. Ветер носил чаек, как обрывки газет. Горы угля, юрты нефтехранилищ, краны, похожие на скелеты доисторических ящеров, тех, которые ходили на двух ногах…

По радио объявили: всем идти в столовую получать деньги и пропуска в город. Хват получил одним из первых и. отойдя в сторонку, изучал теперь свои капиталы, слушая объяснения Голубя.

– Зеленые, во, видишь, водяной знак, баба в шлеме – это фунты. Коричневая – десять шиллингов. Ну, полфунта. Вот эта монетка – ту шиллинг – это значит два шиллинга, а это поменьше – один, понял?

Витя с интересом рассматривал деньги, разглядывал молоденькую, совсем девочку, Елизавету, образцово причесанного Георга шестого, а на некоторых, изрядно потертых – Георга пятого, очень похожего на нашего Николашку.

Потом подали моторный бот, и все, кто съезжал на берег в первую очередь, собрались на корме у слипа. Сразу взять всех бот не мог, и Николай Дмитриевич со своей тройкой решил подождать второго рейса.

Вскоре бот вернулся и тут уже забрал всех. Город, так хорошо видимый с высокого борта траулера, сразу спрятался за пакгаузы и склады порта. Затрещал, завонял мотор, и они помчались, рассекая носом зеленую, тронутую нефтяными радугами воду, в которой носились щепки, обрывки бумаги, яркие апельсиновые корки. Бот пришвартовался к грязному каменному пирсу, все вылезли, прошли немного мимо крепких серых складов под гофрированным крашеным железом и очутились у ворот порта. Здесь они сдали свои пропуска полицейскому и получили взамен маленькие картонные бирочки – все, больше никаких документов.

Передавая бирочку, один из полицейских спросил о чем-то Зыбина по-английски, Зыбин улыбнулся, пошарил в карманах и передал полицейскому спичечный коробок.

"Английский понимает",- отметил Бережной. Как только они миновали ворота, он взял Зыбина руку и совсем тихо спросил:

– Что вы передали полицейскому?

– Коробок спичечный. Он коробки собирает – лениво ответил Юрка.

– А в коробке что? – еще тише спросил Бережной.

Юрка внимательно посмотрел в глаза Николаю Дмитриевичу: "Неужели хохмит? Нет…"

– А в коробке соответственно спички. А вот под спичками уже – ампула с нашим ракетным топливом.

– Ты мне шутки свои кончай,- строгим шепотом приказал Бережной. "Со спичками я перегнул" – подумал он.- Знаешь сам, где находишься…

– Знаю,- шепотом ответил Юрка.- Я здесь седьмой раз. Все знаю.

Николаю Дмитриевичу совсем не надо было разбивать весь экипаж на тройки или пятерки заранее. Люди, которые впервые попали в этот чужой и незнакомый город и не знали языка его жителей, совершенно естественно стремились не отстать, не затеряться, сами держались друг за друга и стихийно собирались в небольшие группы, объединенные не столько волей первого помощника, сколько просто личными симпатиями. И во главе их опять-таки стихийно оказывался не назначенный Николаем Дмитриевичем ответственный, а человек, побывавший раньше в этом городе или знавший несколько английских слов.

Оставив позади порт, рыбаки двинулись вверх по узкой улочке к центру городка и скоро вышли на небольшую площадь, ограниченную добротными казармами старинной постройки.

– "Здесь находится Первый батальон Его Высочества принца Уэльсского полка",- прочел вслух Айболит на фасаде одной из казарм.

Перед казармой маршировали десятка три солдат с автоматическими ружьями, одетые в рубашки с короткими рукавами и шорты. В сторонке, привлеченные их четкими перестроениями, горланя, носилась на велосипедах стайка мальчишек, видно, немалых озорников, но очень причесанных. Доктор решил сфотографировать этих солдат и мальчишек. Он уже снял колпачок с объектива, когда подошел Бережной.

– Не стоит, Иван Иванович,- чуть слышно сказал он.- Военная часть. Объект.- Он покосился на две надраенные медные мортиры начала XIX века величиной с табуретку, стоящие у входа в казарму.- Могут придраться, пленку засветить.- Рядом с мортирами сидел медный лев, а над ним на стойке висел медный гонг, яркий, как маленькое солнце.- Не стоит, право, Иван Иванович…

Рыбаки потянулись к лавчонкам, табачной и кондитерской, приютившимся тут же на площади, дед Резник купил себе большую пачку табаку и тут же набил трубку, в кондитерскую не заходили, поглазели на витрину и пошли дальше.

Все гибралтарские лавочники еще со вчерашнего вечера знали, что пришел советский "шип", знали, что на нем 106 человек команды, знали, сколько денег отвез им сегодня шипшандлер из "Royal bank of Gibraltar" ["Royal bank of Gibraltar" – Гибралтарский королевский банк (англ.)]. Все это им было известно, и они понимали, что эти деньги русские с собой не возьмут, оставят здесь, и весь вопрос теперь, у кого оставят. Юрка представлял, как сейчас начнут цепляться к ним лавочники и как нелегко будет от них отбиваться. Ему не хотелось шляться по магазинам. До сих пор не мог он решить, что же ему, собственно, надо купить, и понял: значит, ему просто ничего особенного не надо. Нет, надо. Игрушку какую-нибудь надо Валерке привезти…