Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2

Аскольд лежал и смотрел, как из разрушенного ракетой барака вытаскивают генерала Лю. У толстяка, видно, были перебиты ноги — они волочились по земле, а в пыли оставалась, красная дорожка.

Аскольд стал отползать в чащу, к зарослям бамбука.

Наверное, это было лишним — его сразу заметили. Он увидел дуло автомата и стал подниматься.

— Я случайный человек! — закричал он по-английски.

Солдат расстрелял его.

А полковник Наронг отыскал Лену в темнице.

— Не трогай меня, — сказала она, — я очень грязная.

— Не все ли равно, — сказал Наронг. Но нежных объятий не было. Он приказал вызвать медиков.

Когда он через час пришел в вертолет, где кое-как обмытая и перевязанная она лежала на носилках, Лена спросила:

— Как ты меня нашел?

— Совместная операция, — сказал он. — Мы помогли бирманцам, а они отдали тебя мне.

— Зачем я тебе?

— В гарем, — сказал, полковник Наронг.

— На меня нельзя смотреть.

— Я тебя откормлю, — сказал Наронг.

— А где Аскольд?

— Кто?

— Русский, который приходил ко мне.

— К сожалению, здесь не было ни одного русского, — сказал Наронг.

Он протянул ей банку пива. Банка была теплой.

— Спасибо, — сказала Лена. — Так что же с ним случилось?

— Его больше нет. С ним случился… несчастный случай.

— Ну и хорошо, — сказала Лена. Ей не было жалко Аскольда. Она так и не поверила тому, что он боролся с наркотиками. Он был одним из них.

— Ты не полетишь со мной? — спросила Лена.

— Я прилечу к тебе вечером.

— Куда?

— В госпиталь в Чиангаре.

— Спасибо, — сказала Лена.

— Я не хотел оставлять тебя здесь, — сказал Наронг. — Я тебя люблю.

И подошел к люку, там обернулся и помахал ей, словно стеснялся слов, которые вырвались у него, отважного черного полковника.

Когда вертолет поднялся, она села на носилках. Два солдата и медсестра, что летели с ней, не мешали.

Лена стала смотреть в круглое окошко вертолета. Ей хотелось убедиться в том, что и в самом деле ей что-то удалось.

Внизу были горы, зеленые массивы леса, бурые и зеленые проплешины полей. Правда, красных заплат она не заметила.

В госпитале ей сказали, что она истощена, и физически и морально. Ей надо отдохнуть. В санатории.

Она легла в постель и задремала. Было чудесно, она была чистой-чистой, отмытой, продезинфицированной, даже волосы, хоть их и остригли бобриком, были сказочны чисты. Вы не поймете, повторяла Лена, что значит для женщины стать чистой после долгих-долгих дней в темнице с тараканами и крысами. Я могу понять графа Монте-Кристо, который так беспощадно мстил своим тюремщикам. Но ее-то тюремщики уже уничтожены. Нет Аскольда, нет генерала Лю.

Ее разбудили два офицера, полицейские. Они принесли ей джинсы, белье — целую сумку, словно кто-то ходил в магазин и выбирал по ее размеру. Она обрадовалась тому, что Наронг продолжает заботиться о ней.

Офицеры попросили ее одеться и подождали в коридоре.

Пришел доктор и вежливо попрощался с Леной. На дорогу он дал ей с собой таблетки в баночке. Велел принимать через четыре часа. Таблетки назывались «валиум», наверное, вроде валерьянки.

Сандалии немного жали, с белья и джинсов она сорвала этикетки и наклейки.

Один офицер шел впереди, второй сбоку, они не разговаривали с ней, и Лена решила, что она сейчас увидит Наронга.

Серая машина, «тойота», ждала у входа в госпиталь.

Они доехали до аэродрома. Все было рассчитано точно. Ей вручили билет до Москвы. И сто долларов.

— А где Наронг? — спрашивала она. — Где полковник Наронг?

Ей никто не ответил.

Лена поняла, что так, наверное, лучше всего — она сравнила фотографию в паспорте с собой в зеркальце.

В Шереметьеве пограничница тоже долго сравнивала ее с фотографией, и Лена ее понимала.

Ее так и не пропустили на Родину. Пришел лысый майор и отвел ее в белую комнату.

Два часа Лену допрашивали, где она пробыла все это время, не видела ли она там наших граждан и прочую чепуху. Она отвечала, что была больна и лежала в деревне. Так случается — заблудилась и заболела.

Ничего они от нее не добились.

Потом майор и второй, в штатском, вышли, но дверь закрыли неплотно, и Лена услышала, как майор сказал:

— Пока пускай едет, ничего не добьемся.

— Может, изолировать?

— За что?

— Героин?

— Ты ей подсовывать будешь? Да? А санкции ты получил?

— А если он вернется?

— Вот вернется, и решим… А пока…

Что «пока», Лена не узнала, потому что штатский заметил щель и прикрыл дверь.

Может, они не знают, что случилось с Аскольдом? Места там глухие, базу уничтожили полностью…

Майор ей сочувствовал: Неизвестно почему. Прощаясь, передал ей скоросшиватель с ксероксами статей из газет.

— Ознакомьтесь в поезде, гражданка Сидорова, — сказал он.

Лена подумала, что слово «госпожа» произносить неловко, не прививается оно в России.

В поезде Лена начала читать. И удивилась — в суматошном ускоренном движении последних дней она не замечала нарастающего гула лавины, которую сама же столкнула.

Она читала заметки по порядку, с того дня, как она попала на участок опиумного мака, и до последних новостей.

Сначала шли сообщения туманные и не всем понятные. «По сведениям западных агентств, в известном центре наркобизнеса, так называемом Золотом треугольнике, появилась неизвестная ранее болезнь, поражающая плантации мака…», «Вирус, поразивший посевы опиумного мака в Юго-Восточной Азии, продолжает распространяться. Ученые не торопятся с выводами», «Азиатские наркобароны не могут выполнить обязательства перед рынком. Обострение положения в Золотом треугольнике…», «Передел собственности в мире наркотиков. Бои в районе Сальвина. Гибель диктатора джунглей — генерала Лю», «Бешеный скачок цен на мировых рынках героина. Перестрелка на Шереметьевской таможне. Активизация афганских боевиков на Памире».

Лена, конечно, понимала, что это все — ее месть. Но когда ты сидишь в недотопленной электричке, по проходу спешит продавец газет с криком: «Бои в районе Ходжента. Боевики оппозиции захватили горный перевал», а за ним другой продавец, стараясь перекричать первого, взывает к любителям шоколада с фруктовой начинкой, когда на твоих туфлях лежит чья-то собака, а сверху норовит упасть лопата, в такой момент нельзя, невозможно воспринимать себя спасительницей или губительницей мира.

Лена не смогла дочитать заметки в скоросшивателе, хоть путешествие до Веревкина неблизкое. Но она откладывала их, потом начинала читать снова — ей не было страшно. Это чужое. Даже когда в одной из последних заметок было сообщено, что вирус мака уже перекинулся на посевы риса, что ставит под угрозу урожай в Юго-Восточной Азии, она не встревожилась. Она стала думать, как ей объяснить отсутствие директору школы, а потом вспомнила, что надо сделать камень на могиле Бори… и на могиле Николая, ведь свекровь не поможет… Что же ты, кета? — спохватилась она уже на платформе в Веревкине, выметала икру и собираешься жить дальше?

Не знаю, ответила она себе.

И беспокоюсь — как там полковник Наронг.

Пошел первый снег. Он падал на грязные лужи, дул пронизывающий ветер — сразу запершило в носу. Организм привык к тропикам.

Ожидая на площади перед вокзалом автобус, она увидела, как Оксана, бывшая подруга Бори, садится в белые «жигули», а ее там ждет черноволосый парень. Может, брат, может, жених. Окликнуть ее? Захочет ли Оксана вспомнить Борю?

Пока Лена стояла в нерешительности под мокрым снегом, Оксана увидела ее. Она захлопнула дверцу машины, опустила стекло и, когда проезжала мимо, помахала из машины Лене.

— С приездом! — крикнула она.

Это хорошо, что такая плохая погода. Лена никого не встретила ни на улице, ни во дворе. Прошла к себе. Из почтового ящика торчали газеты, те, что не поместились, лежали на полу, под ящиком, аккуратно сложенные в стопку кем-то из соседей.