Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2

Не просыпаясь, он обнял ее крепче, и его губы стали искать ее рот.

— Глупый, я тебя растерзаю, — прошептала Лена по-русски. — Ты не понимаешь.

Он понимал. Или понял потом.

Когда Лена лежала на спине, раскинув руки, она подумала, что ей должно быть стыдно перед солдатом.

— Извини, — сказала она, — что я кричала. Но мне было так хорошо.

— Это хорошо, — промурлыкал Наронг. И сразу заснул. Теперь он забудет провести меня в Бирму, подумала, засыпая, Лена.

Она проснулась утром от того, что полковник Наронг поднялся и, стараясь не шуметь, одевался. Косые лучи солнца били в окно, пронизывая тонкую занавеску, оглушительно пели птицы.

— Чудесное утро, — сказала Лена, — как ты спал?

Наронг подошел к ней, наклонился, поцеловал в глаза, в щеки — нежно целовал ее, и Лена нежилась, как в теплой воде.

— Мне жаль, что надо уходить.

— Дела?

— Конечно, дела, — сказал он. — Если забудешь о них, тебя съедят.

— Ты обещал мне.

— Я никогда не забываю об обещаниях. Ты ночью встала и смотрела на камень. Он тебе нравится?

— Очень.

— Я рад. Одевайся, иди завтракать, я вернусь через час и тогда скажу тебе…

На веранде уже стоял юный слуга, он принес поднос с завтраком и расставлял на столе приборы.

— Может, позавтракаешь? — семейным голосом сказала Лена.

— Я утром пью только холодную воду, — ответил полковник.

Ночью она даже в мыслях не могла бы назвать Наронга полковником. Какое дело ее губам до чина этого человека? А сейчас назвала.

Белье почти высохло, она переоделась, умылась — все еще было не жарко.

Она вспомнила о смерти Васи — ночью не помнила.

И начали возвращаться черные мысли, и начало овладевать ею чувство долга перед Николаем и Борисом.

Неужели он не обманет ее? Но ведь с его точки зрения глупо потакать причудам и капризам иностранки. Тем более если дело явно связано с наркотиками.

Вместо Сени в саду разгуливал другой, незнакомый солдат. Наронг возвратился точно через час, как обещал.

— Здесь недалеко, — сказал он, — но, к сожалению, плантации находятся под контролем Лю, помнишь его?

— Помню.

— Так что ты посмотришь и сразу обратно. Большего я тебе не обещаю. И попрошу тебя не жечь, не вытаптывать, не заливать напалмом поля крестьян.

— Что ты знаешь?

— Когда-то я читал, — сказал образованный полковник, — что сделать великую скульптуру просто — надо взять камень и отсечь от него все лишнее. Так же и в деле разведчика. Я ведь хороший разведчик. Я собираю всю информацию и выбрасываю лишнюю.

— Расскажи обо мне.

— О тебе мне трудно рассказывать.

Они вышли к машине, солдат сел за руль, полковник рядом с Леной.

— И все же расскажи. А то я сама расскажу.

Снизу от реки поднимался туман, сверху низко ползли облака, так что дорога очутилась между двумя белыми массами. Солнце пропало, и птицы примолкли, хотя из тумана доносились разрозненные голоса и вскрики птиц.

У Лены уже пропало настроение исповедоваться. Она смотрела на профиль полковника и любовалась его строгостью, точностью линий. Мне повезло, думала она, мне так повезло, что этот мужчина любил меня. И, может, любит сейчас.

— Ты представляешь для них опасность; нужно было стечение обстоятельств, чтобы тебя до сих пор не убили — у тебя удачная карма…

— Карма?

— Вы называете ее судьбой, но это больше, чем судьба.

— Лучше бы мне не существовать.

— Тогда бы я тоже не существовал. Тебе этого хотелось?

Она положила руку ему на коленку.

— Хорошо, что ты существуешь, — сказала она.

— Но ты меня отталкиваешь.

— Я думаю, — сказала Лена, — что ты многое знаешь, еще о большем догадываешься. Тебе нужно мое признание?

— Я ломаю голову — в чем твоя угроза. Ты мне кажешься самой безобидной женщиной на свете.

— Так и есть, — призналась Лена.

Машина остановилась, не доезжая до моста, скрытого в тумане.

Из тумана вышли два человека, в одежде шанов — бирманских горцев.

Наронг заговорил с ними. Они слушали с неподвижными и даже скучными лицами — наверное, им уже давали эти инструкции.

— Вот это, — сказал полковник Лене, — Маун Джо, он говорит немного по-английски. Маун Каун не говорит.

Горцы поклонились. Они не встречались с Леной взглядами.

Полковник был не уверен, как будто не хотел отпускать Лену, но гордыня не позволяла отказаться от обещания.

— Ты где оставила камень? — спросил он.

— Он со мной, в сумке. И это еще не значит, что я хочу убежать. Но у меня все ценное с собой, в сумке.

— Хорошо, — поморщился полковник, — я думал, что ты его потеряла. Я жду вас здесь же через шесть часов. Слушайся во всем этих людей.

— Я уже поняла.

Она пошла к границе, но Маун Джо догнал ее, дотронулся до плеча и сказал:

— Иди туда.

Показал вверх по реке.

Все правильно. Они не хотят идти через мост, они перейдут речку выше, где лодки.

Она оглянулась. Полковник стоял по пояс в тумане. Он смотрел ей вслед. Поймав ее взгляд, улыбнулся, видно, уже не надеялся, что она обернется.

Лена шла между двумя шанами — один спереди, второй сзади. На них были синие куртки, синие же широкие, короткие штаны, которые были еще недавно в моде у наших женщин, головы обмотаны полотенцами — будто это солдаты в униформе очень экзотической армии.

Отвратительный запах догнал ее. Она обернулась — Маун Каун раскурил толстенную сигару в кукурузных листьях — точно как початок. От нее и исходила вонь.

Лена испугалась, что эта вонь всех вокруг перепугает, но второй шан не обратил внимания на этот проступок коллеги.

Скользя по росистой траве, они съехали к реке. Она и здесь была такой быстрой, что, пожалуй, не переплыть. Несколько узких долбленок с высокими загнутыми носами лежали, вытянутые на берег.

— Садись, — сказал Маун Джо.

Лодку было трудно разглядеть. Клочья тумана то скрывали ее целиком, то на несколько секунд открывали.

Они стащили лодку с берега, и она закачалась в неглубокой воде. Лена забралась в неустойчивую лодку — более ненадежного судна ей видеть не приходилось.

Маун Каун толкнул лодку в корму и прыгнул в нее, когда она уже заскользила по воде.

Лодку понесло вниз, все быстрее и рискованней — Маун Джо подобрал со дна небольшое весло и стал управлять им, Маун Каун раскачивался на корме, как противовес.

Лодку несло на устои моста, но шанов это не беспокоило, Лена решила, что это и ее не должно беспокоить.

Стоки моста, зеленые от лишайников и плесени, пронеслись в нескольких сантиметрах. Ниже по течению река становилась шире и спокойнее. Тогда Маун Джо начал править к дальнему берегу.

Они пристали как раз там, где начиналась узкая тропа.

Она круто вела вверх среди кустов, в большинстве своем оказавшихся, как назло, колючими.

Тропинка становилась все уже, Маун Джо не опасался колючек, а о Лене никто и не думал. К тому же из зеленой чащи вылетали отвратительные москиты и даже оводы.

Жарко в этой чаще было так, словно ее не проветривали с прошлого года.

И только когда Лена готова была уже повернуть назад к цивилизации, лимонаду и славному возлюбленному, тропинка вывела их на простор — то есть на сельскую дорожку.

По ней они пошли быстрее.

Дорожка забирала все выше и выше, и так продолжалось минут сорок. Лена терпела. Почему, в конце концов, она, профессиональная спортсменка, должна уступать двум необразованным горцам?

Колючки и бананы сменились настоящими деревьями, уже потерявшими листву.

Неожиданно дорожка вывела их на маленький перевал.

И с него открылся чудесный вид на долину, частично поросшую лесом, а кое-где лес раздавался, уступая место сухим рисовым полям… И не только рисовым полям.

Маковые поля еще цвели — кое-где отцвели, а так — цвели.

И потому казались аккуратными красными заплатками.

Вот они, вот она, Америка Колумба! Неужели нужно радоваться выполненному долгу? Надо. Другого пути нет.