Всего один год (или: "Президент") (СИ)

– Медленнее, ещё медленнее…- Похоже, чтобы скрыть смущение, стала язвить она.- Стриптиз должен происходить постепенно – с чувством, с толком…

– Перестань…- Смущённо попросила подругу Саира.

– А чего он юродствует?- Не отрывая свой взгляд от моего, продолжала играть Винитта.- Нет, чтоб мигом: раз – и всё. Совратитель…- Со смаком добавила она, и я так и не понял, чего в её голосе было больше: желания просто почесать язык или… желания.

…Нельзя сказать, что к нововведениям в Саду Любви я привык быстро: первое время возбуждение, связанное с обнажением, часто давало о себе знать, создавая, скажем так… не совсем удобные ситуации. Даже в бане с этим было как-то проще, помнится: к утру я уже ко всему привык и практически успокоился. Там было комфортно и, в большинстве своём, совершенно не эротично. Здесь же, видимо… солнце, зелень, природа, обилие молодёжи, не слишком утруждающей себя скрыванием знаков внимания, оказываемых друг к другу… создавали какой-то "эротический фон". Чтобы привыкнуть к нему, требовалось время. А пока я то и дело попадал в неловкие ситуации, связанные со сложностями контроля над моим естеством… Надо отметить, что свидетельницы или невольные участницы таких ситуаций, к чести их, ни разу не повели себя настолько неосторожно, чтобы усугубить моё и без того сложное положение: они всегда оставались внешне безразличны – то ли делая вид, что не заметили моего состояния – дескать, ну, просто не обратили внимания; то ли – когда "не заметить" этого было уже невозможно – всем своим видом демонстрировали естественность происходящего: дескать, а что же здесь такого? Но… всякий раз мне почему-то казалось, что на самом деле происходящее им откровенно нравится: уж больно много застенчиво-любующихся "взглядов украдкой" пришлось мне перехватить…

Лёгкий флирт в Саду стал нормой. Очень лёгкий – без малейших намёков на личности – проскакивал даже в адрес преподавателей. Но всякий раз это было достаточно тонко, чтобы та же Саира, улыбаясь, лишь бросила "недовольный" взгляд на "зарвавшегося" студента, а тот, прикидываясь непонимающим, мог своим видом как бы спросить: "а что такого я произнёс? Разве я что-то имел в виду? Показалось; безусловно – показалось…". При этом я ни разу не слышал, чтобы как-то обыгрывались хотя бы потенциальные возможности "игр" между преподавателями и студентами – как будто кто-то (может, само воспитание этих людей?) установил на это непререкаемое "табу". Приятно было отмечать отсутствие наглости в таких подколках и чётко соблюдаемый "запас дистанции": так, никто не мог позволить себе не только сальности, но и – даже – необоснованных намёков. Никто не мог затронуть зарождающиеся у кого-то чувства. Видимо, высшая школа всё же в какой-то степени предопределяет возможные реакции воспитанной ею среды…

В Саду стало комфортно. Раньше как-то получалось, что обнажение – удел студенток. Позже – студентов. Теперь, после фактического узаконивания здесь Абаром этой "формы одежды", она стала всеобщей. Надо сказать, что некоторые из приглашённых теперь перестали здесь появляться. Но не все из них исчезли навсегда: иные, спустя время, вернулись, чтобы несмело, нерешительно, с опаской испробовать это новое для себя амплуа. Когда же очередной "разведчик" принёс весть о том, что где-то "в глубине сада" он "застукал" своего любимого ректора за любовными утехами с ректоршей – толпа тихо неистовствовала, торжествуя: дескать, теперь – всё: наша взяла! "Зарождается новое общество" – Даже прокомментировал кто-то. "С естественной психикой и неизвращённой моралью"… – Ухмыльнулся другой. Толпа, несмело исподлобья переглядываясь, выражала единодушное одобрение.

Как-то я сумел разговорить уже переставшую меня стесняться Саиру и она поведала мне тот давний разговор с президентом, когда тот, сопоставив, видимо, услышанное о том скандальном происшествии от меня и от неё, принял решение о закрытии территории сада и об узаконивании названия "Сад Любви". Теперь сюда могли попасть только те, кто разделял взгляды его "основателей и поддержателей", как именовали себя студенты. О том, кто в давние времена на самом деле основал этот сад, было давно забыто… А, проходя по аллеям летнего сада, уже можно было лицезреть с той или иной стороны то загорающих без тени одежды и смущения жительниц близлежащих домов, то целующиеся парочки, "в соответствии с уставом сада" не обременённые одеждой. Иные, теряя контроль над собой, срывались и в более откровенные занятия – и вскоре студенты подняли вопрос о том, насколько допустимо приглашать сюда просто людей с улицы. Встал также и другой вопрос: иные семьи приходят загорать с детьми, совершенно не рассчитывая увидеть или услышать совокупляющуюся поблизости парочку. Такие столкновения интересов, происходя всё чаще и чаще, в конце концов побудили Саиру заговорить о выработке устава, жёстко регламентирующего нормы поведения в саду. На собрании присутствовали большинство "взрослых" посетителей, но никто не гнал и студентов, расположившихся за спинами "обсуждателей" и внимательно прислушивавшихся к происходящему, не решаясь "войти в круг".

Говорили долго – и, большей частью, бестолково. Но решение было принято, на мой взгляд, вполне разумное – во многом, как мне кажется, благодаря Борену, создавшему большую часть здравых формулировок, положенных собранием в основу Устава. Так, сад был поделён на четыре направления – от центра к его углам. Каждое направление соответствовало строгим, выработанным для него, нормам поведения, принятым для территории этого направления. Так, весь квадрат, примыкающий к центральному входу, относился к зоне, где запрещались всякие проявления сексуальности – то есть единственным отличием норм "этих мест" от норм, принятых "на улице", было обнажение.

По мере отклонения от этого направления нравы становились всё более вольными, постепенно переходя к допустимости любых действий – лишь бы ни одна из сторон не навязывала их другой стороне. Единодушно было запрещено проявление на территории сада всех видов сексуальных извращений. Помнится, Борен, когда кто-то нерешительно поднял вопрос о запрете подобного в саду, очень охотно его поддержал: