Доверие [первый вариант]

- Тридцать процентов... - смог наконец выдавить хоть слово Мэлор. - А эти... медкомиссии?

Ринальдо медленно откинул плед, встал, чуть нетвердо добрел до бара.

- Хотите соку? - спросил он.

- А медкомиссии? - крикнул Мэлор.

Ринальдо вернулся к столу, держа в руках два высоких бокала, в которых колыхалась непрозрачная жидкость. Пододвинул один Мэлору - руки Ринальдо дрожали, и страшно было видеть их дрожь, потому что руки эти держали судьбу целой планеты.

- Нужен же какой-то критерий, - объяснил Ринальдо. - Не жребий же бросать... не справки же собирать с места работы... Они рассматривают генокод, Мэлор. Лучшие варианты получают преимущественное право на эвакуацию. Те, у кого будет наиболее удачное потомство. Это политика, рассчитанная на века. Грех не воспользоваться возможностью, раз уж природа все равно поставила нас перед необходимостью отбора. Мы и так основательно подзапачкали генофонд за века успешного развития медицины. Плоды нашего... в шутку, хотя и в мрачную шутку, что же делать... в шутку мы называем здесь это геноцидом - плоды геноцида скажутся лишь в будущих поколениях, и это, в общем-то, прекрасно. Мы исходим не из сиюминутных нужд, а из интересов будущего, работаем на грядущие поколения, как и положено, - Ринальдо отпил из бокала, - как и положено коммунистам, Мэлор.

- И... - прохрипел Мэлор. Ринальдо натужно потянулся через стол и прищелкнул пальчиком по Мэлорову бокалу.

- Выпейте. - ласково произнес он. – Выпейте, Мэлор, вам станет чуточку легче.

Мэлор секунду сидел неподвижно, а потом, так и не в силах оторвать взгляда от шрама в стене, обеими руками вцепился в бокал и стал гулко пить. По его подбородку потекло. Ринальдо сочувственно смотрел на Мэлора поверх своего бокала, чуть наклоненного к лицу.

- Почему об этом молчат?! - пробормотал Мэлор потом.

- Ну, Мэлор... Ну, зачем же об этом говорить?

- Как?! Вы же сами сказали: тридцать процентов! Если рассказать, все ускорится, и успеем...

- Это не совсем верно, Мэлор. Не будьте же ребенком. Индустриальные мощности и без того работают на пределе... В вас, я вижу, живет эта детская уверенность, что стоит, мол, напугать или подстегнуть - люди начнут сворачивать горы. Не начнут. Времена, когда можно было ускорить строительство, меся цемент босыми ногами в сорокаградусные морозы, прошли. Сейчас, к сожалению, просто нечего месить ногами. А ведь только для таких фортелей и нужен энтузиазм. Строить больше кораблей просто невозможно, нет ни сырья, ни производственных мощностей. Строить больше производственных мощностей и добывать больше сырья невозможно - для этого нет необходимых производственных мощностей и сырья. И так далее. Экономика стянута в тугой комок, которому ничего не прикажешь, ничего не спасешь криком "Все для фронта, все для победы"... Это вам не лес рубить, не гильзы точить на дедушкином токарном станке. Вы, ученый, физик, имеете ли представление о мезонном цикле?

- Ч-что?..

- Он применяется для создания силовых клапанов в инжекторах вспомогательных систем жизнеобеспечения центральных салонов лайнеров. Маленькие такие, с ноготь, а на каждом корабле их порядка двадцати тысяч. Вижу, что нет. Я - тоже нет, разве что в самых общих чертах. Этому учатся шесть лет. Как раз столько времени осталось до взрыва. За предыдущие шесть лет мы подготовили армию специалистов, превышающую ту, что была, в двадцать три с половиной раза. Это все, что могли дать вузы, потому что на большее нет ни практикумов, ни тренажеров, ни обучающих аппаратов, ни лент... количество лент, аппаратов и тренажеров также было увеличено за это время приблизительно в те же двадцать три с половиной раза. И так дале. А делать все это быстрее, под страхом всеобщей гибели... - Ринальдо покрутил головой. - В середине прошлого века китайцы... что-то часто мы их сегодня вспоминаем... снедаемые патриотизмом и ненавистью к американскому империализму, принялись было ужимать сроки учебы, подготовки и так далее. В литературе и подобных делах это удержалось довольно долго, а вот в дисциплинах практических быстро сошло на нет. Самолеты гражданской авиации, к примеру, ведомые пилотами-энтузиастами, стали биться в ба-альших количествах... Все затянуто натуго, большего сделать нельзя. Вы понимаете?

- Вы обрекаете на смерть тридцать пять миллиардов человек и молчите...

- А вы хотели бы, чтоб мы рассказали им об этом?

- Не верю! Не верю я вашим индустриальным выкладкам! Люди могут! Все вместе мы...

Ринальдо улыбнулся своей половинчатой улыбкой.

- Кто станет вместе? На чье сплочение вы рассчитываете? Тридцать процентов улетающих с семьюдесятью остающихся? Да только слово скажи - начнутся страшные, каких еще не видела планета, драки, бои, битвы - за места на кораблях! Излучателями, дубьем, когтями! - Ринальдо разволновался, его щеки порозовели, заблестели глаза. - Крик, исступленные и бессмысленные поиски виновных, самосуд, хаос, бойня! Мы не успеем вывезти и десятой доли того, что могли бы!

- Какая бойня? Какой хаос? Да как вы думаете о людях? Какое право вы имеете так думать? Какое право вы имеете управлять нами, так думая о нас?!

Ринальдо поставил бокал. Лицо его стало жестким, углы губ хищно подобрались, морщины стали четкими и резкими, словно шрамы.

- А с какой стати я должен думать о вас лучше? Мы семь лет орем - переселение, переселение... Нам плюют в лицо все, кроме юнцов и стариков, которым насмерть все надоело! А вы знаете, сколько интересуется тем, что мы говорим отсюда - с трибун, по радио, в газетах? Знаете? Я знаю! Двадцать пять процентов, остальные не читают, не слушают и не смотрят! Рефлекс презрения к власть имущим оказывается практически непреодолимым, хотя вот уже полвека как окончательно исчезли все экономические и социальные преимущества, даваемые статусом общественного деятеля. Тех, кто работает по старинке, говорит, как и пять, как и пятнадцать лет назад, априорно ругают консерваторами и твердыми лбами, даже не пытаясь вслушаться и вдуматься в то, что говорится. А, это мы уже слыхали! Тоска! Тем же, кто пытается как-то разнообразить работу, привнести нечто новое, кричат: ишь, выпендривается! И, ругая лидеров, никто, никто всерьез не задумывается, никто не интересуется делами планеты. А если кто и вздумает что-либо, так непременно его план начинается с того, чтобы ему дали неограниченную власть с диктаторскими полномочиями. Я все знаю, доказать, правда, не могу, так уж вы помалкивайте, подчиняйтесь, и чтоб работали на совесть, а я по ходу придумаю, как там дальше... - Ринальдо шумно, сухо перевел дух. Его пальцы терзали и насиловали упругий бокал.

- За что мне доверять вам? Что вы сделали, чтобы завоевать наше доверие? Перестали лгать? Перестали сплетничать о нас? Перестали использовать друг друга как предметы обихода? Знаете, на сколько за последние сто лет снизилась преступность? Чуть больше чем на шестьдесят три процента, всего! А потребление наркотиков? На сорок восемь! А спиртного? На девятнадцать процентов, за сто лет!! С какой стати я буду доверять всему этому... - Ринальдо сдержал бранное слово. - Я, в самом серьезном вопросе, что когда-либо вставал, когда они не доверяют друг другу даже в мелочах, в дружбе, в любви, в работе! И с какой стати я буду доверять вам, сидящему, яко ангелочек, на Ганимеде, и слыхом не слыхавшему обо всей этой грязи? И вы еще имеете наглость напоминать мне про эту проклятую кухарку! Вы говорите - припугнуть? Вы можете поручиться, что все стройными рядами бросятся месить цемент, проявляя при этом массовый героизм? А? Я не могу! И мне плевать, если вы поручитесь, потому что в этом вы не понимаете ни черта!! Вы можете сказать: я уверен в светлом начале человека; да, гуманизм переборет; да, солидарность победит!.. А я так сказать не могу! Я отвечаю за все это, за вас, за цивилизацию, за то, чтобы кто-то из тех, которые придут после нас, имели возможность продолжать борьбу и с наркотиками, и с ложью, и с эгоизмом, за то, чтобы наркотики и эгоизм не сгорели вместе со всей планетой! Я отвечаю! И я обязан иметь запас прочности, я обязан исходить из худшего, чтобы, когда эта штука лопнет у нас над головами, я знал: там, на Терре, не обреченная на вымирание группка, а жизнеспособный кусок человечества, его наследники! Все висит на волоске, и если сказать об этом вслух, он может порваться. Может и не порваться, может, если сказать, мы успеем спасти не тридцать два, а тридцать семь процентов, но выигрыш невелик, а риск чудовищен, ибо может и порваться! Я не могу исходить из "может, станет лучше". Я руководитель, я обязан исходить из "может, станет хуже"! Это вы способны хоть чуть-чуть уразуметь?!