Красный кефир

Девушка открыла глаза. В них зияла пустота, от которой мне стало дурно. Возможно, это был обман зрения или игра теней и света. Возможно, я просто сходила с ума от внезапной свободы. Меня потрясло, что у незнакомки отсутствовали белки. Глаза казались полностью черными, словно зрачки расширились и заняли все доступное пространство. В них выделялись градации темноты, я не могла смотреть на них. Меня тошнило. Я повернулась к Насте и дернула ее за руку, собираясь рассказать о странных зрачках нашей спутницы. Мое тело дрожало, я задыхалась от страха. В ушах появился звенящий шум. Настя посмотрела на меня и медленно кивнула головой. Еще один раз и еще. Я почувствовала, как мои волосы встали дыбом. Я знала, что безнадежно сошла с ума, что мне нужно было бежать вместе с Жорой, что эти твари погубят мою душу…

Глаза Насти превратились в такую же черную бездну. Я начала терять сознание. Бывшая подруга вытянула руку, больно сжала пальцами мое горло и с невероятной силой притянула меня к себе. Ее рот раскрылся, аккуратные зубы ощерились в свирепом оскале. Я больше не могла контролировать позывы к рвоте. Куски колбасы и сыра, красное вино, желчь страха и брызги отчаяния вырвались из меня, хлестнув струей в щеки Насти, в ее рот и черные глаза. Она отшвырнула меня в угол кузова и замерла в прямой и неподвижной позе, не потрудившись даже вытереть лицо. Тьма закружила меня в вихре обморока, и последняя мысль замкнулась в бредовую петлю: Вот и попала… Вот и пропала… Я погружалась в большой черный зрачок. Я тонула в нем на века. Пропала… Пропала…

Когда Настя разбудила меня, солнце стояло почти в зените. Моя голова гудела, как колокол. В животе перемещались узлы боли.

– Что со мной?

Настя с усмешкой посмотрела на меня. Ее зеленые глаза сияли озорными искрами.

– Ты выпила бутылку вина. Почти без закуски. А мы ведь не ели два дня. Естественно, тебя повело. Я уговаривала тебя не налегать на портвейн, но ты не слушала меня и все время болтала о своем парне. Что, мол, вернешься домой, затащишь его к себе и больше не выпустишь из кровати. Затем тебя стошнило, и ты заснула. Пару раз я слышала, как ты шептала про черные глаза. Наверное, тебе снился твой любимый.

– Черные глаза?

Я смутно помнила образ из сна. Кто-то сжимал пальцами мое горло и не давал дышать. Кто-то медленно кивал головой – снова и снова. Там действительно были черные глаза, которые уносили меня в бездну отчаяния.

– Мы сейчас на окраине города, – сказала Настя. – Отец нашел брошенный дом. Мы спрячемся в нем на пару дней. Вставай и помоги мне отнести эти сумки.

Я покорно взобралась на задний борт, затем спустилась на землю и приняла из рук подруги две сумки.

– А где та девушка? – спросила я. – Кажется, Татьяна?

– Какая Татьяна?

– Из магазина. Она сидела в кабине с твоим отцом. Ты говорила, что у нее есть двоюродный брат, который живет около завода и свалки.

– Да, свалка рядом. И какой-то завод. Вон, видишь, трубы дымят на полнеба. Но я не знаю никакой Татьяны. И я пересела в кузов, чтобы тебе не было скучно. Похоже, ты путаешь сон с реальностью.

– Как странно.

Мы подошли к деревянному дому с мезонином. На вид он не казался брошенным. Чистые стекла. Клумба с цветами. Несколько яблонь с побеленными стволами. Огород, забор, наполовину выкрашенная ставня, от которой пахло свежей краской. Василий Алексеевич вышел из пристройки и запер дверь на висячий замок.

– Пойду, отгоню машину в какое-нибудь укрытие, – сказал он дочери. – Еще, возможно, пригодится. А вы сидите дома и никуда не выходите. Для местных мы чужие люди. Если кто-то из них заподозрит неладное, нам придется искать другое место.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

– Голова не болит? Вино, видать, паленое?

Я жалобно поморщилась.

– Будь осторожна, – сказал он, глядя мне в глаза. – Никуда не выходи. Нам нужно переждать несколько дней. За это время я выясню ситуацию в городе и позабочусь о билетах на поезд. Сначала мы уедем в Москву. Там нас никто не найдет. А уже оттуда направимся по домам – каждый своей дорогой. Но пока будь ниже травы. Договорились?

Я кивнула. Мне было обидно, что он считал меня слабым звеном – невоздержанной девушкой, склонной к пьянству.

– А где хозяин дома? – спросила я у Василия Алексеевича. – Он не будет против нашего присутствия.

– У этого дома больше нет хозяев, – ответил отец Насти. – Ты же знаешь, какое сейчас время. Люди теряются без вести. Кто-то возвращается, как мы, но остальные пропадают навсегда. Не думай об этом, девочка. У нас и так проблем хватает.

Он посмотрел на пристройку и задумчиво потер разбитые костяшки пальцев.

– Ладно, я спрячу машину и скоро вернусь. Помоги Настене по хозяйству.

Я понесла сумки в дом. В уютной гостиной пахло борщом и жареным мясом. Казалось, что хозяин прервал обеденную трапезу, вышел на стук и потерялся без вести. Пропал навсегда, как сказал Василий Алексеевич. Возможно, он лежал сейчас в пристройке или под брезентом в кузове грузовика. Я не знала этого. И я боялась предполагать какие-либо варианты. Молчание – золото. Если мы через неделю приедем в Москву, я сбегу от Насти и ее отца, найду свою родню, которая обитала в столице, и начну жизнь по-новому.

– Влада? – позвала Настя. – Хочешь кушать? У нас есть борщ и жаркое.

– Я плохо себя чувствую. У меня болит голова.

– Можешь полежать часок-другой. Поднимайся наверх. Там в мезонине уютная спальная.

Я подошла к лестнице и уныло спросила:

– Ты не знаешь, здесь есть душевая или ванная?

– Вечером истопим баньку. Она в пристройке, но отец пока закрыл ее на ключ. Он оставил там автомат.

Я отправилась осматривать спальную комнату. Ничего себе брошенный дом! Здесь даже пыли не было. Аккуратно заправленная постель, чистое белье в шкафу, халаты и летние платья на вешалках. Я увидела на стене фотографию – семейная пара средних лет. Что с ними сделал Василий Алексеевич?

В голове шумела тоскливая вьюга. Я прилегла на кровать и закрыла глаза. Возможно, через неделю мне удастся добраться до дома. Каждый час, проведенный во сне, приближал мою встречу с родными. Воспоминания о маме приглушили боль. Я начала видеть образы знакомых мест: пологий берег реки; лес, в котором мы собирали грибы и ягоды; широкий двор, где у забора под навесом рядом с клетками кроликов стояла старая мебель, тумбы и шкафчики…

На фоне этой приятной картины появилось пятно черноты. Из него прорастала зловещая тьма. Она тянула ко мне сотни крохотных отростков. Они рвались из пятна наружу, вызывая в голове давление и боль. Я снова вернулась к образу родного дома. Мама пекла пироги. Два попугайчика сидели в клетке. Покой и мир, которыми я так пренебрегала прежде. Но тьма уже сочилась сквозь щели в половицах. Она поднималась вверх, как туман, искажая очертания предметов. Я вызвала образ класса в училище – доску с плохо вытертыми формулами, шкафы с учебными пособиями, смеющихся друзей. Однако половина помещения уже тонула в черноте, которая вливалась в два окна. Мои однокурсники медленно кивали головами, и их глаза наполняла бездонная мгла.

Это был просто сон. Тревожная прелюдия кошмара. Возможно, зловещая тьма выражала мой страх, а напряжение в груди имело отношение к усталости. Что-то не давало мне уснуть. Какое-то чувство настоятельной потребности. Я открыла глаза и медленно поднялась с кровати. Мир качался. Тело дрожало. Я очень хотела… Но что?

Мне удалось спуститься по лестнице. За окнами стоял погожий день. В окна бил яркий солнечный свет, а меня распирала изнутри темнота. Она рвалась наружу и наполняла тело холодом. Странное чувство тяжести, липкости, беды. И тут же рядом надежда на избавление от хвори. Исцеление ожидало меня там – за дверью, за невысоким забором, за соседним огородом, за стеной того домика с белыми стенами…

Оказалось, что Василий Алексеевич уже вернулся. Неужели мне все же удалось заснуть? Мы сели к столу. Настя наполнила тарелки. Однако мой кошмар продолжался. Еда не лезла в горло. Никому. Еще день назад мы могли только мечтать о такой вкусной пище. А сейчас я попробовала борщ, попробовала мясо и отодвинула тарелки. Василий Алексеевич и Настя поступили так же. Мы не чувствовали голода. Точнее, голод был, но другой – необъяснимая и смутная необходимость, которая томила меня, толкала на поиски чего-то непонятного.