Зеркало в руках

Айви поднялась, отряхнулась. Указав глазами на скрап, спросила:

— Он песком не забился?

— После каждого импульса в стволе остаётся тончайшая полимерная плёнка, препятствующая проникновению воды и пыли. Остальные части скрапа герметичны.

Девушка кивнула головой и пошла вперёд, ориентируясь по схеме маршрута. Одонаты тут же сыпанули на сетчатку россыпь ненужных сведений: силу ветра, температуру песка, химический состав рассеянных элементов. Но Айви интересовало не это. В первую очередь ей хотелось узнать о флоре и фауне того района, в который она с каждым шагом углублялась.

Изменив настройку, она стала принимать с граданов одонат только сведения о растениях и животных, с обязательной ремаркой — входит ли данная особь в запретительный список или нет.

Пока что нужных сведений не поступало, и Айви была подсознательно готова к встрече с жуткими созданиями в виде скорпиона размером с овцу, или рептилиями, воссозданными способом модной ныне реартации.

Забавными неожиданные мысли не казались, потому что даже на Земле до сих пор иногда встречаются радиационные биогеоценозы — то есть обычные биоценозы, функционирующие на фоне слабых, но постоянно действующих, ионизирующих излучений, источником которых служат радионуклиды. Здесь же, в условиях полной изоляции, на фоне совершенно иного набора химических элементов и физических параметров планеты, неконтролируемый мутагенез мог породить всё, что угодно…

Айви взглянуло на небо. С разбросанными в разных частях нежно-лиловыми и пронзительно-жёлтыми облачками, оно ослепляло великолепием оттенков от растушёванного бледно-розового в зените до концентрированного кроваво-красного на горизонте. На фоне почти багровой линии чётко вырисовывались силуэты исполинских кактусов-цереусов.

Через полчаса Айви смогла любоваться великанами вблизи. Некоторые колоссы достигали в высоту пятнадцати-двадцати метров при толщине ствола в сорок-пятьдесят сантиметров. Издалека они походили на сказочные утыканные шипами громадные канделябры, по рассеянности забытые фантастическим исполином в песках.

Одна из одонат принесла изображение с высоты ста метров — собранные в большие группы заросли тянулись на многие километры сплошной непроходимой чащей. Градан другой воздушной наблюдательницы выдал картину верхушек двух цереусов увенчанных коронами светло-кремовых цветков с золотистой сердцевиной. Росли они одиночно, гордо неся "державный" головной убор восходящему светилу. Многие белые цветки были уже закрыты — раскрываются они, в основном, ночью.

Айви остановилась возле одного из стволов. Боязни не было, хотя колючки некоторых цереусов выглядели устрашающе. Издалека кактус показался ей гофрированным, будто бы сделанным из плотного зелёного двойного вельвета. Вблизи он выглядел иначе: вдоль каждой складки расположены пучки жёстких, чёрных, острых как иглы, пятисантиметровых шипов. Услужливая одоната выдала справку, что растут цереусы очень медленно — по десять-двадцать сантиметров в год. Значит, красавцам, окружавшим девушку — более ста лет! Возраст почтенный, если учесть, что всёпожирающая пустыня находится буквально в двух шагах.

Айви неторопливо двинулась дальше, продолжая с интересом рассматривать мохнатую растительность. Все кактусы — суккуленты. В их колючих стеблях и "ветвях", как в огромной разнопрофильной бочке содержится очень много влаги. Светолюбивые растения ухитряются за счёт сильно развитой водоносной паренхимы концентрировать в стеблях до трёх тонн воды, а потом её экономно расходовать в засушливый период, который для всех ксерофитов является обычным делом.

Почему-то цереус показался девушке не способным на смертельные неожиданности. Она осторожно коснулась острой иглы, улыбнулась и двинулась вперёд, выбирая участки, где жизнелюбивые кактусы не успели перегородить дорогу иглистым кордоном.

Скоро появилась первая живность — птица, похожая на дятла. Пичуга, видимо, давно сдружилась с живым "колодцем", потому что неплохо устроилась в выдолбленном в кактусе отверстии. Цереус в целях самозащиты образовал вокруг углубления жёсткое древесное затвердение — каллюс, позволив дятлу жить в комфортных условиях: из-за огромной толщины ствола температура внутри кактуса на несколько градусов ниже наружной — неплохо для растительного кондиционера в условиях пустыни!

Потом птицы стали встречаться чаще: совы, мухоловки, ласточки… Айви принимала в сознание название пернатого вида, а сама не переставала думать об условности, о которой неоднократно говорил Тьютор. За триста лет после биологического "посева" с космического "Ноева ковчега" местная эволюция могла изрядно позабавиться с геномом многих видов, превратив их в далёких-далёких родственников эталонных экземпляров.

Айви не была экспертом в области сравнительного анализа, поэтому воспринимала окружающий мир, полагаясь на сведения одонат. Если градан небесного "филёра" говорил, что очаровательная змейка длиной почти шесть метров, выползшая из-под коричневого валуна — это аспид из семейства ядовитых змей, то девушке и в голову не приходило, с помощью сильной оптики искать у рептилии наличие или отсутствие скулового щитка и имеются ли у данного пресмыкающегося парные ядопроводящие зубы. Нет, Айви выбирала другую дорогу, по широкой дуге обходя арлекинового аспида удивлявшего весь мир умопомрачительным сочетанием розового, красного, чёрного, фиолетового и жёлтого в своей окраске.

Однако, избежав встречи с одним кошмаром серпентофоба и неизбывной радостью любителя-серпентолога, Айви тут же натыкалась на следующий примечательный образец, оказавшийся гремучником, пребывавшем явно в дурном расположении духа и начавшем трещать задолго до того, как его увидела Айви. Пришлось круто взять в сторону севера, чтобы не столкнуться с длинной змеёй, в угрожающей позе застывшей в пятнадцати метрах, при этом кончик её хвоста с погремушкой из роговых чехликов начал быстро колебаться, издавая характерный сухой треск.

Под ноги Айви старалась не смотреть, понимая, какое разнообразие членистоногих должно обитать в таком жарком климате. Фобии к насекомым у неё не было, однако какое-то атавистическое чувство, уходящее корнями в тысячелетние глубины наследственной памяти давало яркие всплески негатива при мысли о маленьких соседях по Земле.

Насколько легко и приятно думать о пчёлке-труженице, без устали носящей нектар в свой дом-улей, настолько же трудно в подобном розовом ореоле воспринимать клещей, клопов, тараканов. Аллофоны самих названий уже несут в себе заряд отрицательных эмоций. Произнеси мысленно слово к-л-е-щ, и ты поймёшь, что имеешь дело с вампиром, паразитом, приКЛЕиваюЩимся к твоему телу и сосущему кровь. Теперь пропусти через сознание аллофоны в слове к-л-о-п — Колючее Липкое Омерзительное Плюхнулось на голое тело… Таракан воспринимается по-иному: он незримо присутствуют и ТАРАщится на человека, медленно шевеля усами, словно оценивая его и заставляя то и дело попадать в капКАН самооценки…

У насекомых страшное "лицо" — адова маска с челюстями-жвалами, ходящими поперёк и готовыми перемолоть всё на свете. Глядя на непробиваемый хитиновый лоб очень трудно заниматься философским построениями, потому что невозможно представить себе нежное общение с теми, у кого нет черт для выражения чувств, подобных человеческим, стало быть, этих чувств у них попросту нет. В образе насекомого природа выразила иной жизненный постулат, иное качество бытия. Оно не хуже и не лучше человеческого. Оно — просто другое.

Насекомое не мыслит категориями разума, оно живёт инстинктами: вовремя среагировать на опасность, найти более питательный корм, принести максимально возможный приплод. И в этом им нет равных. Это самое сильное, ловкое, быстрое животное в пересчёте массы тела на единицу потребляемой энергии. Ими освоены все среды обитания и все способы передвижения. Им несть числа: миллион видов на фоне самого безжалостного инструментария борьбы за свою жизнь — крючья, тиски, иглы, сети, яд, западня, клей…