Приземленный Ад, или Вам привет от Сатаны

Экс-Наитемнейший расслабил лоб и весь во власти приятных воспоминаний продолжил.

— Все бы ничего. И штат подобрался, один к одному, черти с понятием. И распорядок дня — строгий… Все чин-чинарем, не бытие — малина! А по утрам, в полдень да в полночь, колокола с Земли, задушевно так: бом — бом, динь — дон… Лепота!

Только кончилось спокойное времечко! Наступила пора Петра-реформатора.

Боляре поступать перестали, по монастырям, как куры, разбежались, попрятались, а оттуда — прямехонько, без пересадки — в рай. Ну, а ежели который случайно и заскакивал, так без былой роскоши, а в кургузом кафтанчишке. Зато с политесом, шибко грамотный — на кривой кобыле не подъедешь. И купчишки туда же, в калашный ряд… Товариществ всяких понавыдумывали, кумпаний наорганизовали. Даже мои на эту мякину клюнули, из подручных да заплечных в акционеры подались. А тут и Алексашка самолично нарисовался.

Я, понятно, сразу к нему подкатил, умаслил. В рай вне конкурса предложил пропихнуть. Другой бы — с радостью… А Алексашка и слушать не хотел. Ну, думаю, не на того напал, я этот «подарок» окольным путем сплавлю… Одному богу известно, сколько я злата и сребра мздоимцам попередавал, а толку-то — ноль! Видно с Земли протекция — не переплюнешь! Ладно. Выход один — поговорить откровенно, как мужик с мужиком. И поговорил — до сих пор корежит… Как сейчас помню… Вызываю Алексашку к себе в апартаменты и прямо так, без предисловий:

— Ну что тебе, Алексашка, неймется? Утихомирься. Чай не молодой. Прекрати со своими воду мутить. Езжай, к богу, в рай. И место давно забронировано, и твой херц ждет не дождется любимого дружка.

А он глазищи вытаращил и ядовито отвечает:

— Я к чужим раям не привычный. Надо будет, и здесь, у тебя, рай организую, небось не привыкать. А будешь встревать, так я этот Чертог, вместе с верными друганами, ко всем чертям собачьим, в порошок сотру.

Про порошок это он для красного словца вставил, припугнул. Ужасный наглец! Никакого почтения к старшим по чину.

Поперву разошлись мирно, на время…

Утром докладают, Меньшиков выдумал ассамблею и приглашает меня к такому-то времени. Отказаться? Пойдут пересуды, сплетни… Явился. С опозданием. А Алексашка лузгает семечки и — молодцам, с амбицией:

— Бочку рому Наитемнейшему, чтобы впредь не нарушал установленный регламент!

Понятно, заулюлюкали, захороводили пустобрехи! Им что, лишь бы поизголяться, а над кем — все равно.

Прикинул я, кранты, хоть и аллергия мучит, а пить надо. Иначе засмеют, заторкают. Вон сколько злорадствующих!

— Опрокинул бочонок — и ничего! Правда, легкое кружение по телу разлилось, но — это от малой дозы… А Алексашка взахлеб хохочет.

— Молодец, — грит, — Наитемнейший!.. Теперь, для полного счастья, партеечку, в подкидного и — по домам.

Сели играть. И здеся меня повело, подкосило. Не иначе че-то подсыпал в вино… Помню, проигрываю, а Алексашка, знай передергивает карты, да на подпись бумажки сует…

— Завтрева, мол, разберемся, расплатимся. Кто кому и кто чего должен…

Помню, перед тем, как совсем вырубиться, подмахнул я шутошную грамотенку, что, мол, в случае проигрыша, обязуюсь влезть в бутылку.

Пошутил Алексашка! Да…

Просыпаюсь на следующий день, башка разламывается, а Меньшиков, съевший не одну собаку в выколачивании долгов, уже в приемной торчит, аудиенции дожидается.

Сел я за стол, гну рога от бешенства.

— Черт лопоухий, — ругаю себя, — размазня. Ить был чист, как стеклышко. А превратился в кого — в мота!

Короче, зову Алексашку. А он не один заходит, с другами. И прямо с порога:

— Ну, что, — грит, — Наитемнейший бог шельму метит! — Напрямик заявляет. — Всыпал бы я тебе по первое число и — краями. Но — не тот случай. Лишка двиганул, руководитель. Поэтому — отменяется!

В глаза смеется, стервец. И на стол — бац, пачку вчерашних векселей. А там — батюшки мои! — готовая удавка.

Оказывается, перед тем, как последнюю ставку сделать, я весь третий круг продул. А Алексашка поторапливает.

— Давай, — грит, — опохмеляйся ромом и полезай в эту же бутылку. Пока до Антихриста не дошло. Он для тебя, ради такого случая, что-нибудь поинтереснее выдумает…

Покручинился, помозговал я и так и эдак: ан точно — выход один, в бутылку лезти. Победителей-то не судят! А меня, как пить дать, к ногтю и — в расход… Лучше попробую отсидеться.

Хлебнул на прощание хмельного и — упрятался в бутылку… Вот и вся история. Дальше и говорить не о чем… Триста лет, а мож чуть меньше, проторчал в посудине. Один, как перст, пока вы не ослобонили.

Дед закончил рассказ и пригорюнился вновь.

— Да, облапошил тебя Алексашка,… - Яков соболезнующе поводил хвостом. — Слушай, дед. А где же ты йоге обучился? — Черт кивнул на чалму и набедренную повязку тщедушного старика.

— Это, сынок, тоже благодаря Данилычу. Он, когда меня в бутылку определял, грит:

— Держи, Наитемнейший, книги. Свои отдаю, из Нирваны нелегально переслали. Я в них не бельмеса не понял, сплошные каракули. Ни по русски, ни по англицки… А ты — сообразительный. На досуге разберешься.

Джин указал на стопку книг у ног Ахенэева.

— Как в воду смотрел Алексашка! Нужда заставила — разобрался. С грехом пополам. Книги-то индийские оказались… Здорово они меня выручили! Не будь под рукой этих самоучителей — точно бы сдох! А так, — старик с нежностью огладил взором переплетенные в кожу тома, — начнешь медитацией [25] заниматься, глядь — 50–80 лет проскочило.

И, обращаясь сразу к обоим:

— Если не секрет, уж не к думным ли болярам за советом поспешаете? Сколь их помню — муть голубая. Переливают из пустого в порожнее, бьют баклуши и — никаких делов.

Яков заливисто рассмеялся.

— Эх, старина, старина! Совсем ты отстал от времени. В Мафию мы летим! А бояр вот уже лет двести как нет.

— Это еще что за Мафия? — Йог заинтересованно придвинулся к Якову, приложив ладонь к волосатому уху, чтобы лучше слышать.

— Министерско-административный факультатив института ясновидящих.

— Факу — что? — Переспросил старик, — Не понял, родимый. Ушами ослаб.

— Фа-куль-та-тив! — По слогам повторил черт. — Ясно?

— Ясно, ясно… Ишь, как лихо закручено! И за что ж так их, сердешных, обзывать стали. Раньше помягчее обходились, псами да трутнями именовали, жалеючи. Да-а, все течет, все изменяется… Внешне. А суть — одна. Не то ценно, как назовут, а — кто ты есть на самом деле…

Деда распирало желание разузнать о произошедших за время его забутыления изменениях.

— А что, сынок? — Опять обратился он к Якову. — Чай на Земле опять реформы? Давечи посмотрел я, какую нахлобучку Вы моему преемнику учинили. Кажись, плачет по нем бутылка… А?…

— Как знать, старче, как знать… — Яков окунулся в выцветшие глаза «старика Хоттабыча», помолчал и, ни к селу ни к городу, с неожиданной подковыркой, поинтересовался:

— Дедуля! Сколько не маракую, одного не могу понять… Вот ты, вроде бы, чародей, да и в магии понимаешь маленько, и по нонешной должности тоже, не подарок, — джин! Так как это могло случиться, что при таких способностях — из простой бутылки досрочно не выкарабкался?

Приверженец дзена [26] почесал пяткой лоб, жалобно скривился и распустил нюни.

— Что от их проку-то, от способностев, коль стекло — экранирует! — Экс-Наитемнейший хлестанулся непонятно откуда пойманным словцом. Старикашка встал, припал глазами к «экрану» и объявил:

— Кажись, сынки, подлетаем. — Он захлопал белыми ресницами. — Ох, и понастроили за три века: сплошь башни Вавилонские… Куда прикажете приземляться?

Яков тоже впаял рыло в стекло, высматривая подходящее для посадки место.

— Давай, дед, во-он в то окно сквозанем. Попадем, как говорится, с корабля на бал. Прямо на очередное заседание Мафии.

Старичок согласно кивнул, пролопотал какое-то заклинание и — бутылка, заложив крутой вираж, влетела в набитый до отказа актовый зал.