Приземленный Ад, или Вам привет от Сатаны

Барабанная дробь двух пар копыт возвестила о том, что Злыднев приволок на подмогу Наитемнейшему Старшего Чертопляса. Прилизанный, аккуратный черт подобострастно вытянулся и, вздернув подбородок, поедал глазами руководство.

— По Вашему приказанию прибыл! — Лаконично отрапорторовал начальник Идеологического отдела и, переменив стойку «смирно» на «вольно», грациозно вильнул хвостом. Ноги старшего Чертопляса гуттаперчево загуляли и, словно готовясь выписать неповторимое антраша, мягко донесли пластичного подчиненного до стола Наитемнейшего.

— Прекрати вихляться, балаболка! — Выплюнул Предводитель. — Объясни лучше, — он учтиво указал на Якова, — истинное положение дел…

Чертопляс как должное проглотил обиду и понимающе, забрав в грудь воздуха, разлился соловьем.

То, как он говорил и показывал на плакатах и диаграммах, можно было бы назвать маленьким спектаклем. В сущности, это и был спектакль, красочно обставленный спец. декорациями. Интерпретированный пересказ того, что Владимир Иванович успел услышать от святого.

Ахенэев, после всех перепитий, устал до одури и, подойдя к Якову, что-то нашептал.

— Хватит! — Оборвал солиста черт. — Антракт! Вернее — занавес.

Яков, натянуто взвешивая каждое слов, процедил:

— Собрать бы всех вас в кучу — и сжечь! А Наитемнейшего — паровозом пустить…

— Что ты жути гонишь? — Попытался отбрехнуться Кондратий, но на полуслове оборвал речь и остекленел глазами.

Всегда добродушно-лукавый черт подобрался, резко изменился внешне. Из горла Якова с клекотом посыпались непонятные слова-заклинания.

— Марана-парана! Кацуля-бабуля! Ухм-эхма! Бомби-Ломби-Зомби!!!

Глава Гумоса уронил на глаза веки и, безвольно отвесив тяжелый подбородок, захрапел.

— Не хотел по хорошему, так я вам привью лихоманку… — Яков радостно потер ладони и властно распорядился, словно отбрил, — Вон отсюда, псы шелудивые!

Злыднев и Старший Чертопляс, озираясь и униженно кивая, попятились, и с гримасами раболепия скрылись с глаз.

А из врат, будто в ожидании этого момента, вошел Тьмовский, неся небольшой магнитофон.

— Ну, как дела, Яшенька?

— Все путем, Эдик. Как задумано. Начинаем. Тьмовский нажал кнопку магнитофона.

— Навага-салага! — Произнес черт. Кондратий не прореагировал — Плюха-бормотуха!!

Магические слова, как удар в подбородок, вскинули голову Наитемнейшего и Кондратий бесцветным, механическим голосом заговорил.

— Докладываю. За последнюю пятилетку в Гумос Тоски на мое имя получено 28383 сверхспециальных распоряжений. Общее содержание: 1. Усилить и разрекламировать официальную линию работы Тоски, по сравнению с другими кругами, в сатанинской прессе. Одновременно, сугубо для третьего круга, всячески нагнетать атмосферу террора во всех ее регионах, командировках. 2. Обязать Чертомольный отдел сдирать семь шкур с грешников, ради выполнения завышенных производственных показателей. 3. Чертоломному отделу, совместно с Чертоплясами загонов, всеми доступными способами унижать достоинство грешников, наказывать за малейший косой взгляд, бытовые отклонения от норм проживания, сглаживая мизерными подачками — как высшим благом, шероховатости взаимоотношений между грешниками. 5. Всячески поощрять Дадовцев, членов Сучки, сбесившихся — тем самым реализуя возможность стычек, бунтов; при необходимости таковых, в целях особо оговариваемых…

Наконец Кондратий выдохся, информация иссякла и он опять захрапел.

— Все, Эдик! — Яков облегченно пошевелил затекшей шеей. — Задание выполнено. Представляешь, как взовьется шеф, заполучив эту пленочку! А Сам?! Нет, по этому поводу не грех и по маленькой… Бухнем? — Он подмигнул засыпающему Ахенэеву. — Не куксись, Босс, скоро отдохнем. Нам бы только отсюда дать стрекача, вырваться поскорее, а то, чует мое сердце, скоро Злыднев-Шкуродерский с гвардией нагрянет… Ну, да выпьем коллекционного, и обмозгуем, как дальше действовать.

Яков выбрал пыльную плоскую бутыль, ловко вскрыл и — едва успел отвернуть рыло. Из горлышка посудины попер вонючий дым и бутылка, выскользнув из лап остолбеневшего черта, заскакала по комнате. Замедля движение, она вертикально установилась и из клубов дыма синтезировался противный, чихающий дед. Утершись замызганной парчовой чалмой он, наконец, проперхал:

— Здравствуйте, боляре! Кажись, ослобонился… Надо чего, спасители?

— Приветик! — Яков прикрыл лапой пятак, обошел вокруг обшарпанного старикана. — Ну и срамной запашок от тебя, дедуля!

— Отсиди с мое в одиночке, — сравним, от кого какое амбре исходить будет, мин херц… — Джин пригорюнился. — Почти триста лет без канализации, в собственном соку…

Синие, лиловые, зеленые волны света наплывали на лицо плюгавого старикашки, Ахенэева и черта. И, хотя предложенный джином способ передвижения в четвертый круг не шел ни в какое сравнение с НЛО — другого выхода, нежели этот, экстренно сдуться из Тоски, не было — путешественники последовали совету, затарились в бутылку.

…На стеклянном полу ленивым мерином растянулся Яков и, прилепившись взглядом к сидящему в позе «лотос» древнежителю, дотошно выспрашивал:

— Так как же тебя, старая перечница, в эту посудину зафасовали? — Черт щелкнул когтем по просвечивающей стенке субдирижабля.

Джин, пасторально настроенный, с исчезнувшими от свежего воздуха респираторными аномалиями, ровно и с удовольствием произнес:

— Алексашку Меньшикова знаш?

Владимир Иванович, услышав знакомую фамилию, как учуявший валерьянку кот, облизнулся, привстал со стопки старинных фолиантов. Уж кого-кого, а имени соратника и друга Петра Великого здесь, в аду, он, при всем искореженном воображении, никак не ожидал встретить! В голове заблуждала идейка: а почему бы нет?… Сначала — очерк, потом — повесть. А после — и до романа рукой подать! В раскаленном мозгу тут же возникла, оформилась будоражащая кровь картинка: роскошно изданный бестселлер «Бытие Александра Меньшикова в аду».

— Конечно знаю! — В отличие от Ахенэева, Яков удивлен не был.

— Откуда? — Владимир Иванович прикусил губу: поймал черта на слове.

— Во, босс, даешь… Эка невидаль — Меньшиков! Или интересно? — Якова так и подмывало помарьяжить заинтересованного фантаста, но, вспомнив его самоотверженный поступок, от чистого сердца вырвавшийся предупреждающий крик о двуглавой твари, демонюга угомонился и без обычной рисовки произнес.

— Я еще когда учился, на экзамене, за «меньшиковский бунт в Тоске» неуд схлопотал. Перепутал Екатерину I с Екатериной II. Ляпнул, что Алексашка, в прошлом, был фаворитом второй и от ревности перерезал остальных, метивших на это место, кобелей. Правда, потом пришлось пересдавать, но ничего, как с гуся вода, без последствий…

— А ты, дед, знаком, что ли, с ним?

— Эх, мин херц, не то слово… — Задрипаный дедуля горестно собрал морщины на лбу. — Ить это Меньшиков, с сотрапезниками, меня в бутылку загнал.

Замухрышка переменил позу и повел печальный рассказ.

— Я ж, сынки, не всегда таким чахлым и дохлым казался. Пятьсот лет с гаком Наитемнейшим в третьем круге прослужил. Без сучка и задоринки! Ох и золотое времечко поперву было…

Аскет знобливо встряхнулся, но тут же развернул плечи, на щеках выступил юношеский румянец.

— Веяние иное в те годы сквозило. Грешник, ежели и поступал к нам, то — сознательный, богобоязненный. Отмолит на скороту грехи и — в рай. Осветлялись гуртами. А которые из боляр да купцов — это косяки самостоятельные, солидные…

Бывалочи приставится в наш круг купчина, глядь, а у него заместо креста нательного — мошна. Полным-полнехонька! А боляре, так те, все больше в каменьях и мехах дорогих… Изредка и разбойнички, душегубы попадались. Но это — особая статья. Я их при себе держал. Такие бузотеры и тати, что иному черту, фигурально выражаясь, сто очков форы дадут…

Потом повалил тучей грешник времен Иоанна Грозного. Царева опричнина, лиходеи всякие. Эти немного побаламутили, дюже бойкие поперву казались. Но и их скрутил, обернул в свою веру, а чтобы не слишком вольготно чувствовали, к месту приставил. В корень зрил: мастерами всяких дел определились, благо опыта им не занимать…