Встречи на болоте

Подобные прогулки в солнечный день я понимал и приветствовал. Но что можно делать в лесу в дождь — в моей голове совершенно не укладывалось.

А я сидел с удочкой на своём заветном месте и мечтал о встрече с Леночкой, и о гигантской жёсткой щуке, которая, по словам Прохора, прячется где-то в камышах.

Двенадцать дней пролетели незаметно. Щука так и не попалась, зато у Лены уехала мама, а у Игоря заканчивался отпуск, и я начал собираться в Москву.

Игорь уже было хотел послать всё к той самой матери и остаться жить в деревне, но кто-то его переубедил (и я даже догадываюсь, кто…), и он с унылым видом сел в машину и стал ждать меня. Собираться Игорю не было необходимости: тут он был покруче Бианта — всё своё носил даже не с собой, а прямо на себе. Когда мы уже тронулись, Игорёк всё оглядывался на деревню, пока та не скрылась за поворотом.

На обратном пути я поделился с ним своим планом поставить его руководителем фонда «Истоки». При вполне приличных прочих условиях, в работе этой был один изъян: жить надо было в центре заповедника, т. е. в Веретье.

Игорь, слушавший меня без особого интереса, с радостью ухватился именно за этот недостаток. Он повеселел и дал своё согласие занять этот пост сразу, как только развяжется с теперешней работой.

Подошёл срок выполнять другое моё обещание, поэтому я ещё перед выездом позвонил Незнамову и сообщил, что готов передать ему информацию, и мы договорись, как это проделать. По дороге, уже в столице, я передал присланному им человеку координаты пещеры на Северном Урале, где его ждала загадочная надпись. Вместе с письмом к Незнамову отправился бол: я просто сгорал от любопытства, желая что-нибудь узнать о загадочном чёрном рыцаре, скрывающемся под личиной охранника.

Все дела потихонечку утрясались, и мне уже казалось, что круговерть последних месяцев выходит на финишную прямую. Поэтому я в прекрасном настроении, выгрузив Игоря точно там же, где и взял почти две недели назад, как мальчишка, не дожидаясь лифта, побежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки туда, где меня ждут, и дверь всегда открыта.

Часть II

Первое действие

Мелкий частый дождик стегал холодными нитями. Резкие порывы ветра в прогалинах заставляли прибавить шагу, чтобы найти укрытие среди кустов и чахлых болотных деревьев. А там их мокрые ветки так и наровили попасть со всего маху по лицу, внося свою лепту в наказание двух наглецов, рискнувших сунуться ночью в Большое болото.

Тёмная фигура Митьки, одетого в плащ-палатку, уверенно прокладывала дорогу, используя какие-то позабытые органы чувств, так как свет фонарика давал, скорее, моральную, чем реальную помощь. Меня хватало только на то, чтобы не отставать и не отклоняться. Шаг влево — шаг вправо карался попаданием в трясину.

Подобная ходьба не занимала голову, и я стал вспоминать события сегодняшней ночи.

В полпятого утра по мозгам ударила мелодия мобильника.

— Василич, буди Хряка и бегите! — сказал глухой голос, и тут же в трубке запиликали гудки отбоя.

Все эти предосторожности могли обмануть кого угодно, только не комба. С первой секунды я видел Игоря, говорящего через шарф, в замызганной телефонной будке. Я взял за принцип: за своими не следить, но этот случай выходил за обыденные рамки, комб получил приказ выяснить: откуда у доктора экологии такого рода информация?

Накинув первое, что подвернулось под руку, и взяв «тревожный» вещмешок, я кинулся к Митьке. Тот, увидев мою экипировку и встревоженное лицо, молча, оделся, прихватил пожитки и быстро повёл меня в дождь, в болото.

Подобное развитие событий было предусмотрено, но как всегда произошло неожиданно. Игорев звонок и запертый шлагбаум дали нам фору достаточную, чтобы скрыться. По горячке преследователи могут, конечно, сунуться следом, но далеко они не пройдут, не помогут ни тренировки, ни приборы ночного видения — уж очень местность специфическая, а к утру и след простынет.

Мы шли, как мне казалось, уже вечность. Монотонность ходьбы гипнотизировала, и только слышалось равномерное хлюпанье резиновых сапог по воде, покрывавшей всё свободное пространство. Радовало, что и преследователям навряд ли будет легко на болоте в такую погоду, когда невозможно определить, на сколько утонет при следующем шаге нога: на пять сантиметров или пару метров.

Митька, похоже, стал уставать, темп слегка упал, и мы перешли с лёгкой рыси на походный шаг. Получив передышку, я смог различать кривые стволы деревьев, чёрно-жёлтые листья, услышал шум дождя, напоминавший мне звук из далёкой молодости.

В доме отдыха, в ещё советской Прибалтике, на танцах, его извлекал из своего инструмента барабанщик, ударявший по барабану не палочками, а маленькими метёлками, поразившими меня ничуть не меньше, чем музыка входящего в моду ансамбля «Битлз».

Бумс… — моя голова воткнулась в митькину брезентовую спину. Он обернулся и подал мне две штуки, не знаю чего, но очень похожие на корявые ракетки для большого тенниса. Где Хряк их хранил до сих пор, я так и не понял, но для чего они сообразил: видел в хронике времён Великой Отечественной войны — наши солдаты шли по болоту, одев их на ноги. Два месяца назад мы ходили тут запросто, но сейчас, видимо, болото напиталось водой, и ситуация изменилась.

— Подо мхом вода, — подтвердил мои мысли Митька. — Без мокроступов не пройти.

Он присел на корточки и стал привязывать их к сапогам. Глядя на него, я проделал то же. Поднявшись, Хряк подошёл ко мне, посветил фонариком на ноги и коротко сказал: — Сымай!

На корабле один капитан, и я, хотя не видел особой разницы, быстренько развязал верёвки. Митька нагнулся и завязал их, с моей точки зрения, точно также.

— Вот теперь порядок! Пошли!

Очень трудно передать ощущения хождения по набухшему болоту: чем-то напоминает хождение по мягкому дивану, только всё время кажется, что вот сейчас мягкая шкура мха порвётся, и ты ухнешь с головой в холодную воду. Пятка болталась совершенно свободно, и при шаге мокроступы не отрывались от земли, поэтому мы шли, как на лыжах, хотя и без скольжения. Вот она, основная разница в моей и Митькиной привязке.

А вот уже и берег, причём настоящий, с твёрдой почвой под ногами и высокими соснами. Мы сняли мокроступы, и они исчезли в митькином бездонном вещмешке. По количеству вещей, умещающихся в нём, хряков мешок мог поспорить с дамской сумочкой; разница была в том, что содержимое его было в точности известно хозяину и не содержало ничего лишнего. На острове я уже не видел необходимости в проводнике, но по привычке следовал в кильватере. И, слава богу, это уберегло меня от множества мелких и глубоких луж, появившихся после дождя.

И только дойдя до капища, я понял, как устал, но передохнуть не мог — настало моё время прокладывать дорогу. Направляемый комбом, я уверенным движением отодвинул заслонку и открыл вход. Увидев чёрную дыру, в которую надо было спускаться, Митька покачал головой и пробормотал что-то заканчивающееся на«…мать!». Насколько помню, моя первая реакция была очень похожей.

Идти по ступенькам сил просто не было, и я решительно сел в санки, ухватившись рукой за выступающую впереди ручку, а другой похлопал позади себя, как это делала Трит. С видом человека, ныряющего в прорубь, Хряк рухнул на заднее сиденье. Сани натуженно двинулись, поворачивая рычаг, который возвращал камень на место, и, освободившись, ринулись вниз. Со стороны мы, наверное, выглядели бобслеистами, но мне ещё в первый раз показалось, что этот спуск больше похож на, американские горки, поэтому меня ничуть не удивило, когда Митька сзади заорал что-то залихватски-матерное. Полный мрак придавал этому аттракциону дополнительную своеобразность. В первое моё посещение по стенам висели болы, и был хотя и слабенький, но свет.