Лихорадка

- Итак, мистер и миссис Гибс, - сразу от порога начал он. - Как вам номер? Все ли удобно? Не желаете ли чего-нибудь? Могу ли я что-то сделать для вас?

Голос Флоры нервно подрагивал, а руки метались по платью, поправляя его то тут, то там, что-то разглаживая, что-то приглаживая:

- О, здесь чудесно, мистер Любоу. Просто чудесно. Вы заставляете нас чувствовать себя... ну, вы заставляете нас чувствовать себя важными персонами!

Любоу громогласно рассмеялся:

- В конце концов вы и есть важные персоны, миссис Гибс. Не каждый день нам выпадает честь приветствовать победительниц конкурса!

Фотограф за его плечом отвернулся и мрачно прошептал:

- Не каждый - так почти каждый.

Смех Любоу заглушил шепот фотографа, прокатившись по комнате. Смех Любоу был не просто смех. Это было его оружие против любой непредвиденной ситуации.

- Я думаю, - сказал он, - мы сфотографируем вас прямо здесь. Полагаю, если вы встанете в центре комнаты, это будет лучше всего. Верно, Джо?

Фотограф испустил глубокий вздох, который можно было рассматривать и как согласие, и как несогласие. Он вставил в гнездо фотоаппарата лампу-вспышку и прислонился к косяку двери, глядя в видоискатель. Любоу подвел Флору к нужному месту посреди комнаты и приглашающе кивнул Франклину, который по-прежнему мрачно сидел в кресле.

- Вот сюда, к своей любимой женушке, мистер Гибс! - радостно вскричал он.

Франклин испустил вздох, свидетельствующий о его долготерпении, поднялся и встал рядом с женой.

- Прекрасно! - воскликнул Любоу, глядя на них такими восторженными глазами, словно соединить их в центре этой комнаты было для него подвигом, лишь ненамного меньшим, чем покорение в одиночку Матерхорна. - Просто прекрасно! - повторил он. - Ну, Джо, как они?

Фотограф вместо ответа сделал снимок, заставив Флору и Франклин заморгать от вспышки: Флору - с нервной застывшей улыбкой, Франклина - со злобным и вызывающим взглядом. Вновь смех Любоу состряс комнату. Он потрепал Франклина по плечу, пожал ему руку, легонько похлопал Флору по щеке и напрарился к двери. Фотограф уже открыл ее и как раз выходил в коридор.

- Так значит, в случае чего, только скажите... - начал Любоу.

- "Эльгинский Рожок", мистер Любоу, - остановил его голос Флоры.

Любоу повернулся к ней.

- Что, что?

- Наша городская газета называется "Эльгинский Рожок", - пояснила она.

- Конечно, конечно, миссис Гибс. "Эльгинский Рожок". Мы oTOшлем туда вашу фотографию. А вы наслаждайтесь, и добро пожаловать в Лас-Вегас и "Дезерт Фронтир Палас".

Он радостно подмигнул Флоре, по-мужски улыбнулся Франклину, и лишь на мгновение был выбит из колеи ледяной злобностью на лице последнего. Однако быстро оправился, помахал рукой и вышел. Его заключительный взрыв смеха был почетным салютом из двадцати одного ружья, который ничего особенного на значил, однако в некотором роде опустил занавес после сцены встречи.

Последующие пятьдесят пять минут потребовались Флоре на то, чтобы уговорить мужа спуститься в игорный зал и посмотреть, что это такое. Все это время она убеждала его, что нет ничего безнравственного в том, чтобы посмотреть, как люди играют. А в промежутках между доводами ей приходилось выслушивать воззрения Франклина на достойную жалости слабость людей, тратящих деньги на кости, карты и игральные автоматы. Но в конце концоэ он все же согласился надеть пиджак своего форменного костюма и дал Флоре увести себя в главное здание отеля, а потом и в игральный зал. Это было роскошное, шумное, полное людей помещение, заставленное столами под зеленым сукном, колесами рулеток, рядами одноруких бандитов. Вдоль всей стены тянулся бар.

Зал был полон звуков, которые поднимались от застланного толстым ковром пола, ударялись в шумопоглощающий потолок, гасились обоими и, тем не менее, все-таки висели в воздухе. Эти звуки были обычными звуками, сопутствующими подобным заведениям Позвякивание вращающихся рулеток. Звон бокалов. Металлическое "клак-клак-клак" рычагов одноруких бандитов.

Сухие голоса крупье, называющих цифры, красное, черное, а поверх всего - людская разноголосица: нервные вскрики выигравших, протестующее ворчанье проигравших. Слившиеся вместе звуки ударили по ушам Флоры и Франклина с силой взрыва, едва они появились в зале и остановились у дверей, в стороне от людской активности, всматриваясь в незнакомый, яркий и шумный новый мир.

Они стояли у дверей, стараясь чувствовать себя непринужденно, впервые в жизни осознав, как они выглядят со стороны: Флора, трепещущая женщина в старомодном платье с корсажем, который только подчеркивал ее плоскогрудость, и Франклин, маленький человечек в костюме 1937 года, с прилизанными волосами, в остроносых ботинках и с чопорным видом уроженца западных штатов, одетый как на парад. Они были и данный момент двумя чуждыми элементами, соединенными вместе чувством неполноценности гораздо сильнее, чем когда-либо в Эльгине.

Они стояли так минут десять, изучая столы, игры, ставки (мелочью и в серебряных долларах): очарованная женщина и чуждый греха мужчина. Глаза Флоры становились шире и шире. Она повернулась к Франклину: - Здесь есть свое обаяние, в этом зале!

Он поглядел на нее рыбьими глазами, потом задрал кверху нос.

- Обаяние, Флора? Я удивляюсь тебе. Ты знаешь, как я отношусь к азартным играм.

Флора виновато улыбнулась: - И все же, Франклин, есть некоторое различие...

- Никаких различий. Все эти игры безнравственны. Азартные игры - это азартные игры. Это твой праздник, Флора. Но я должен со всей ответственностью повторить то, что говорил неоднократно: азартные игры это безжалостная трата времени. Слышишь, Флора? Безжалостная трата времени!

У Флоры задрожали губы, и она легонько тронула его руку, - Пожалуйста, Франклин, - тихо сказала она, - постарайся получить от этого удовольствие. У нас так давно не было праздников. Очень давно. Праздников... или просто времени, проведенного вместе, о котором было бы приятно вспомнить.

Левая бровь Франклина поползла вверх. Голос его зазвучал словно у человека, которому присудили Почетную медаль, но в последний момент сказали, что вышла ошибка.