Вдаль, к звездам (2030)

— Не понимаю…

Арнхейм устало махнул рукой, и тогда поднялся Кустов. Его голос звучал как всегда глухо, и от этого слова казались еще более чудовищными…

Молчание длилось долго.

— В принципе такое могло случиться, — снова заговорил Кустов. — Но вероятность была мала, исключительно мала…

— Мы всегда считались с возможностью аварии, — подтвердил Арнхейм.

Он смотрел на Гарно в упор, как бы желая убедить в своей искренности, а может невиновности, и психолог понимал его.

— Мы еще не знаем, насколько это серьезно. Отказали блоки отключения фотонных двигателей. Сложная штуковина — ведь с ее помощью задувают самую исполинскую свечу из всех зажженных человеком. Проверки во время полета никаких отклонений не выявили, но в последний раз…

Арнхейм замолчал, его кулаки сжались.

— Если нам не удастся отключить двигатели в нужный момент, — прошептал Гарно, — мы не сможем выполнить торможение и… сесть на Цирцею.

— Проскочим систему насквозь, — хрипло пояснил Кустов. — Конечно, дальше тоже есть подходящие солнца… Но у нас почти не остается шансов наткнуться на планету земного типа.

Главный навигатор молча кивнул.

— Продолжать полет бессмысленно, — снова раздался голос Арнхейма. — Винчи — единственная подходящая нам система, и до нее буквально рукой подать… Три недели полета, а может, и того меньше. Но за это время необходимо найти способ остановить двигатели.

— У меня работой заняты четверо инженеров и все техники, — хмуро добавил Кустов. — Они сменяют друг друга с того момента, как мы обнаружили аварию. Об опасности я и не говорю. Пока они не предпринимали по-настоящему рискованных попыток, но если мы решимся…

Светлые глаза Кустова испытующе обвели лица офицеров.

— Опасность будет грозить всему кораблю… Но это — крайний случай.

— И если я все-таки отдам приказ?.. — едва слышно спросил Арнхейм.

Он поднял голову, глянув на Гарно в упор:

— На борту две тысячи мужчин, женщин и…

— Триста восемьдесят детей, — резко закончил Гарно. — Если люди узнают, что происходит, то половина сойдет с ума. Мой долг…

— Ваш долг — сказать им об этом, — оборвал его Арнхейм.

Гарно вздрогнул и метнулся взглядом по рубке, словно ища поддержки.

— Вы думаете, это необходимо? Разве вы их ставили в известность, когда возникали трудности у навигаторов?

— Они готовятся к заселению нового мира, — произнес Арнхейм, его голос звучал холодно, почти угрожающе. — Они в полной мере осознают свою ответственность. Эти люди преодолели миллиарды километров. Они провели на корабле двадцать лет — в анабиозе и на вахте. У них появились дети… Право решать принадлежит им.

— Их жизнь станет адом. И я не смогу поручиться за их рассудок…

— Им грозят куда более серьезные потрясения, если мы объявим, что путешествие будет продолжаться вечно! Нет, они должны сделать выбор сами. Пусть проголосуют… Либо за риск и возможную катастрофу, либо за продолжение полета без всяких гарантий когда-нибудь закончить его.

— Гарантий у них не было с самого начала, — возразил Гарно, — только обещания, шанс на успех, расчеты космографов… Это касалось и двигателей.

Он отвернулся и вспомнил об Элизабет. И удивился, поймав себя на мысли, что Бернар, быть может, опять спит в гипнориуме.

— У вас трудная задача, — голос Арнхейма вывел его из задумчивости. — Но вы — единственный, кто с ней справится. Вы всех проверяли, всех испытывали. Как они будут реагировать?..

— Не знаю, как они будут реагировать, — Гарно сделал несколько шагов и застыл около сверкавшего огоньками пульта компьютера, — но знаю точно, что они предпочтут.

На мгновение в рубке стало тихо. По экрану гравидетектора змеились зеленые стрелы — векторы полей тяготения.

— Я тоже знаю, — задумчиво сказал Арнхейм.

Гарно стоял в кормовой части корабля рядом с двигательным отсеком. Он был в галерее один, и стены в слабом свете звезд казались влажными. Мягкий пластик скрадывал шум шагов. За переборкой глухо ворчали двигатели. Прислушавшись, Гарно различил пощелкивание реле и гудение батарей. Техники Кустова готовились к усмирению громадных фотонных двигателей, которые двадцать лет — десять периодов анабиоза и десять периодов вахты — несли корабль вперед.

Скоро им, чтобы погасить упрямый поток фотонов, придется вскрыть двигатели. И возможно тогда адское пламя вырвется из силовых оков и в мгновение ока уничтожит корабль…

«Я должен им это сказать. Не позже сегодняшнего вечера. У меня в запасе всего три часа… Как объяснить? Сменить один ад на другой — вот и весь их выбор…»

Он повернулся и направился в обзорный зал корабля.

Зал освещало только огромное изображение планеты на выпуклом стереоэкране. Гарно уселся в самый дальний ряд кресел. В полумраке он угадывал знакомые силуэты друзей. Шушукались дети. Справа от него приглушенно засмеялась девушка, и его вдруг зазнобило.

На экране в лучах своего солнца сияла Цирцея, единственный спутник шестой планеты системы Винчи. Очертания континентов скрадывались белым кружевом облаков. К югу, над просторами океана Арнхейма, небо было чистым, и вода играла сине-зелеными отблесками. Гарно показалось, что он видит даже бесконечную полосу прибоя — песчаные пляжи, окаймленные темными чужими лесами.

«Что делать? — думал он. — Ведь никто не захочет уйти от этой планеты… Никто…»

Он вспомнил о двух праздничных днях после открытия Цирцеи. Тогда разбудили всех, кто лежал в анабиозе, и Арнхейм с Креше устроили грандиозный пир…

Гарно поднялся и торопливо вышел из зала.

Когда он вернулся к себе, Элизабет спала, хотя экран работал. Он хотел было выключить его, но в черной глубине возникла Цирцея, разделенная пополам границей дня и ночи. Там, где сейчас были сумерки, планета сверкала феерическими розово-зелеными огнями. Он уселся на кровать, не в силах сглотнуть застрявший в горле ком. Креше спокойно и обстоятельно объяснял, как расположены леса на экваториальном континенте.

— Черт подери!!! — не выдержал наконец Гарно. — Да он не имеет права!

— Поль?

Гарно вздрогнул и обернулся; рука, гневно рванувшаяся к выключателю, замерла. Элизабет смотрела на него с удивлением и тревогой.

— Ты не спишь?

Он снова ощутил противный озноб и наклонился к ней.

— Я проснулась, когда ты вошел, — ответила Элизабет, повернувшись к экрану. — Что на тебя накатило? Тебе обычно нравятся комментарии Креше.

«Комментарии, — подумал он. — Ну, конечно, это же комментарии, записанные несколько часов назад. Жизнь продолжается. Телестанцию никто не позаботился предупредить. Надо прервать передачу…»

Теплая рука жены неожиданно коснулась его плеча.

— Что-нибудь случилось?

Гарно промолчал, не отрывая взгляда от экрана.

— Что тебе сказал Арнхейм?

Гарно взглянул на часы корабельного времени, вмонтированные в изголовье кровати. До вечера условных суток корабля оставалось полтора часа. Арнхейм понял его состояние и дал небольшую отсрочку.

— Элизабет… Мне надо кое-что сказать тебе…

Он закрыл глаза — ему не хотелось видеть, как изменится сейчас ее лицо.

— Думаешь, тебя не поймут? — спросила Элизабет, выслушав его.

Он кивнул.

— Ты не прав… — она ласково взлохматила ему волосы. — Нас на борту больше двух тысяч, Поль. Две тысячи неглупых взрослых людей, которые отправились в путь, несмотря на опасности. Они согласились на это путешествие, даже не будучи уверенными, что найдут подходящий мир… Чего ты боишься? Почему считаешь нас пугливыми младенцами? Ты, Арнхейм и его штаб вовсе не какая-то высшая и мудрая каста, призванная вести тупую массу колонистов… Такой взгляд на вещи приказал долго жить, когда люди построили первый светолет…

Гарно словно очнулся. Слова Элизабет растопили кусок льда в груди — смог бы он вынести это путешествие без ее поддержки?..

— Ты — главный психолог корабля, но не больше, и, в отличие от Арнхейма, не несешь ответственности за безопасность звездолета. Никто тебя не посмеет ни в чем упрекнуть.