Гвоздь и подкова

Заметив мрачный взгляд командира, Пэш смущено поворочался в раскисшей глине, в поисках места половчее. Но прицел на гранатомете расчехлять не спешил – не выдать бы лежку случайным бликом. То, что Соловей совершенно свободно таращился на вражеские позиции в "Беркут", его не волновало. Значит, знает, что делает.

Пулеметчик осторожно переместился к краю обрыва и тоже начал разглядывать блокпост, беззвучно шевеля губами.

Передвигаясь на карачках, "Интеллигент" выбрал местечко посуше и подальше от края. Тяжело рухнув к стволу тонкой березки, стал протирать заляпанные очки белоснежно-белым платком.

Соловей, лежа на спине, хмуро оглядел развеселую гоп-компанию:

– М-да, цирк сгорел, клоуны разбежались… В общем так, бродяги. На этот раз – не просто тревожим и отходим. Задача – уничтожить блокпост и полностью блокировать трассу на аэропорт до глубокой ночи. Так, чтобы даже муха не пролетела. Если получится – оттянуть силы врага с других направлений. Отход по расчищенным отходам, на мою красную ракету.

По составу сил противника на данный момент: американский пехотный взвод при поддержке танка, вон он, за тем ржавым гаражом спрятался. Скорее всего – пехота из американской оккупационной бригады, негров для Бундесвера многовато. Ставят опорный пункт из мешков с песком. Странно, почему не инженеры, а сами солдаты… Плюс ко всем их строительно-монтажным радостям – еще и рутинная проверка проходящей техники. Во-он, видите, въезжающий "уазик" тормознули (откуда у парня бабки на бензин?)… Так что – пахать солдатикам еще долго, а они только-только начали. Закончить мы им все равно не дадим, чтоб не выколупывать из-за готовых укрытий. На охранении у вояк пара "бээмпэшек", танк и джипы.

Теперь отдельные задачи для каждого… – командир посмотрел на мрачно молчавшую группу, каждый в которой уже решил, что живыми ему отсюда не выбраться, что бы Соловей там не пел. Да и сам командир голосом далек от оптимизма, но марку держит.

Сол сухо глянул на "интеллигента", – Роман Евгеньевич, твоя задача – чтобы мы смогли выжить эти несколько часов, и уйти. И что ты будешь при этом делать – мне совершенно до лампочки… – в словах командира сквозило недоверие к человеку, который не мог помочь его людям реальным огнем. Медиков с собой тройка никогда не таскала. А других видов помощи он от Романа не ожидал. Несмотря на последние слова Бати, сосватавшего ему этого малахольного – "Это твой счастливый билет, паря!".

"Интеллигент" в ответ на слова Соловья молча и безразлично кивнул, он привык, что к нему так относятся – как к балласту. До первого боя. А в эту группу он попал всего за полчаса до отхода, никто из троих его еще и не знал толком. Да, в общем, и Роман их не знал, но уже холодил его спину страх перед ними. Романа Евгеньевича Колодяжного, интеллигента в четвертом поколении, бывшего субординатора одной из городских клиник, колотило мелкой дрожью написанное на лице у каждого из тройки желание убивать. И отношение к этому, как к простой работе. Не смог он привыкнуть к этому, к непонятному безразличию по отношению к человеческой жизни. Бывший хирург приемного, смыслом работы которого являлось спасение людей от смерти – никак не мог он предположить, что когда-нибудь и сам будет вынужден убивать. Иногда с ненавистью, иногда – безразлично… Безразлично… гасить Вселенные. Нет, уж лучше ненавидеть, всаживая штык в грудь врага! Хотя… Это же до чего надо дойти, чтобы с остервенением рубить человека заточенным железом, грызть зубами, вгонять в него пулю за пулей, с одной целью – отнять жизнь, убить! Жизнь, тяжко выношенную и в муках рожденную, в любви и заботе за много лет воспитанную. Просто потому, что разной крови, разного цвета кожи и разных убеждений… Не подумайте чего, но нескольких человек он мог бы убить прямо сейчас (если бы это хоть что-то изменило), пусть даже ценой собственной жизни! Тех, кто затеял все это… всю эту гнусность!

Медленно и больно всплыли из памяти Романа пылающие развалины его больницы, в которую попала "высокоточная" бомба. Развалины, под которыми так и остались его мать и отец, тоже хирурги. Остались почти все его друзья-врачи, сотни раненых и больных. Там осталась вся его прошлая жизнь. Вспомнил себя, окровавленного, бредущего по качающейся улице неизвестно куда… В пустоту. Ненависть так толком и не оформилась – так, редкие вспышки. Но навсегда исчез смысл жизни, и вера в справедливость оттуда, сверху.

Доктор Колодяжный не узнал, что вся группа отбомбившихся "Стратофортрессов" так и не вернулось на базу. Как он страстно и пожелал, когда с ненавистью представлял себе отваливающиеся плоскости у горящих, беспомощно растопыренных бомбовозов.

Натовское командование, после инцидента, всем гамузом чуть "кондратий" не хватил – по разведданным, у русских в этом районе не найдено никаких средств ПВО. Об этом клялся трехзвездный генерал, добавляя, что и истребителей противника на ходу давно нет. Но самолеты, шедшие на базу, исчезли сразу, будто камень канул на дно трясины. Ни одного слова по радио, лишь разбросанные в радиусе двадцати километров обломки на земле. Такой шок будет не последним для натовцев на "легкой" войне.

Еще одно событие, которое с испугом заметил сам доктор – советской чеканки "пятачок", который он всегда таскал в кармане халата. Теперь, при броске на удачу, монета всегда ложилась загаданной стороной.

Роман судорожно дернул щекой и открыл глаза. Командир в это время общался уже с "огневиками" группы.

– Пэш, – кивнул Соловей гранатометчику, – на тебе вся техника. Джипы бей по двигателям, по корпусу не стреляй – двери у машин сняты. На танк не зарься, не пробьешь.

– Микола, – Сол быстро повернулся в сторону шарообразного пулеметчика, – режешь "строителей", экипажи горящих машин и прочий народ. И огневые точки. Короче, на твой выбор. Большая часть пехоты на тебе… Чаще меняй позицию, – дождался кивка угрюмого пулеметчика, помолчал, – Стемнеет, будешь остальным цели трассерами подсвечивать, – мрачно улыбнулся своим мыслям, – И про Пэша не забывай, а то завалят хлопца ненароком, у него даже пистолета нема, отбиться или застрелится.

Соловей прикрыл глаза, – Сам займусь экипажами и офицерьем. – и тихо добавил, – Я не знаю, кто придет на помощь юсам. Нас могут подолбить артиллерией. Наверняка "индейцев" вызовут. И я не знаю, кто придет на помощь нам, и придет ли вообще…

Соловей резко открыл глаза, – Короче, два часа на оборудование позиций, на выбор мишеней, – глядя на запястье,- Потом ждем сумерек, сейчас мы как на ладошке – хоть хлопай. Еще и "глазок" по небу болтается, сволочь! Будьте осторожнее – никому не курить, и не слоняться. Огонь открываем по моей команде, затем каждый работает по собственным целям! Пэш, тебя особо касается, бес мелкий, если опять запалишь какую машину раньше моей команды – сам застрелю! – гранатометчик радостно оскалился в ответ, – И еще, мужики… – Соловей опустил взгляд, приглушая стыдную пафосность фразы, – Вы все нужны мне живыми! Будет очень тяжело, но… Чаще шевелите конечностями, не выставляйтесь по-глупому, и не сидите на месте в ожидании героической гибели, – командир мягко улыбнулся, – Основное наше дело еще впереди – жизнь называется! Все, начали. – Соловей коротко перекрестился, и пополз к оставленной лежке, пристегивать объемистый прицел на "приливы" винтовки…

Сорокалетний пулеметчик Микола, еще недавно – чудом выживший старшина одной из частей СибВО, размётанных натовскими авиабомбами, работал. Молча, деловито оборудовал скрытую позицию для тяжелого "ротника", орудуя короткой лопатой. Работы, в отличие от всех остальных, у него много. По большей части – рытье осклизлого грунта. А в земле старший прапорщик Полищук с детства ковыряться не любил. А вот пули и осколки таких лодырей просто обожают – если не зарылся по уши сам, значит, тебя закопают твои трудолюбивые товарищи. Вот тебе и диалектика, хочешь жить – умей копаться. Микола тоскливо глянул на пирамидку надгробия над ближайшей могилой, штыком лопатки вывернул из-под дерна мелкую пожелтевшую кость. Покрутил в грязных пальцах, бережно отбросил, и со вздохом продолжил работу.