Умбра-Два (СИ)

- Я не умею на балалайке, - сказал Казимир Тхоржевский, аккуратно обходя альва по широкой дуге, - мне на гитаре как-то привычнее. Могу даже спеть. Романс, например. А медведю с нами будет не очень хорошо, испугается мишка.

- Романс... Аристократ, - с уважением покачал головой Степан, закуривая. - Сразу видно шляхту, прямо пан Володыевский.

- Он не поляком был. - Казимир сел за грубо сколоченный стол, избегая встречаться с кем-нибудь взглядом, аккуратно откинул полу серого английского пальто, чтобы не испачкать чем-нибудь ненароком.

- Как-то не ожидал тебя здесь увидеть. В прошлый раз, помнится, ты мне сказал, что теперь тебя долго не будет.

- В прошлый раз я и сам не знал, что дальше будет.

Тхоржевский впервые за разговор поднял голову и глянул Нефедову в лицо.

- А теперь там Настя.

Удивить старшину было трудно, почти невозможно. Но сейчас командир Особого взвода резко закашлялся, выкинул в пыль окурок, в несколько затяжек добитый почти до мундштука. Хрипло ответил:

- Откуда знаешь?

- А ты забыл? Ты же ничего никогда не забываешь. Теперь мы оба точно знаем, кто из нас где. Даже если не хотим знать.

- Ты не должен был знать, куда ее отправили.

- А я знаю.

- Так, - сказал Нефедов. - Значит, знаешь. Настя-санинструктор, значит... Ладно, нашим легче. Сейчас пойдем вдвоем. Ты и я. Только переоденься, очень тебя прошу.

* * *

Он хорошо помнил тот день. Прибрежная деревенька Мяоси на всех, даже самых крупных картах Манчжоу-Го обозначалась несколькими черными точками, хотя и находилась не так далеко от Люйшуня, бывшего Порт-Артура. Ничего интересного не было в этой россыпи кособоких домишек, с неизменными сохнущими на берегу рыбацкими сетями, йодной вонью гниющих на солнце водорослей и стеклянными поплавками, болтающимися в мусорной воде рядом с облезлыми кунгасами. Ничего, кроме одного.

"Отряд 732".

Он был здесь, скрытый в серых бетонных бункерах на Крестовой горке, поросшей жесткими как проволока кустами - так, что отойди на двадцать шагов, ничего и не заметишь, никаких пулеметных гнезд, потайных люков. Но на эту горку никогда не садились птицы, облетали стороной, как будто чуяли, что скрыто внутри.

Отряд зашел ночью, с моря, скрытый наведенным опытной рукой туманом. Вместе с людьми из взвода шла морская пехота, бойцы батальона Романцева, которым приказано было прикрывать снаружи. И - Настя Левандовская, санинструктор. Взвод одним махом проскочил Мяоси, где не гавкнула ни одна собака - то ли поработали колдуны, а то ли всех собак уже поели - жилось здесь совсем не сытно.

Казимиру Тхоржевскому карта была не нужна, он и так знал, куда идет. Со стороны было похоже, будто клок серого тумана скользил к подножию горы - быстро, еще быстрее, человеку не угнаться. Перед закрытыми глазами вампира тлело багряное зарево, высвечивая контуры бункеров, в которых плескалось что-то, похожее на коптящий черным пламенем огонь. "Отряд 732" почти успел открыть Врата и выпустить в этот мир чудовище, которое в японских секретных бумагах равнодушно и тускло называлось "Заключительное исследование".

На подходе к бункеру Тхоржевский даже не замедлился - смятая гармошка проклепанной стальной двери отлетела в сторону, а пулеметный расчет, за один миг превратившийся в иссушенных мумий, шуршащих пергаментной кожей, так и остался валяться в узкой нише дота. Ни сожаления, ни злости Казимир не испытывал - ему просто нужно было восполнить силы, потерянные в стремительном перемещении. Да еще эта дверь...

На какое-то мгновение он вышел из состояния тумана и увидел рядом старшину Степана Нефедова. Увидел - и невольно дернулся в сторону, наткнувшись на взгляд, в котором не было ничего человеческого - сияющие ледяным огнем глаза на черном лице, с которого хлопьями осыпалась кожа. Сквозь зажатые в зубах обереги Нефедов, кривя окровавленные губы, промычал:

- Бегом! Бегом! Там уже... Пошел! - и метнулся вперед, размывшись в движении. Нет, быстрее или сильнее Казимира он не был, но почему-то у Тхоржевского не возникло и мысли о том, что такому приказу можно не подчиниться. Он рванулся дальше, обгоняя, чувствуя только голод и желание поскорее покончить со всем этим.

И провалился в черное небо на плоскогорье, обрамленном безжизненными серыми пиками скал. Л"йенг, обитель демонов. Небо, которого здесь, в подземном бункере не могло быть. Но Врата были открыты, и над ними стоял, нарастая, непредставимый человеку вой существ, которые шли в этот мир оттуда, извне.

- Куда! - каркнул Нефедов, обернувшись и увидев, как несколько матросов кинулись следом за Охотниками. - Куда без приказа прете?! Никифоррр...

Он захлебнулся рычанием, но взводный колдун его понял и припал к земле, разводя руки так, будто собирался распрямиться и прыгнуть в небо, как в воду. Сзади что-то загудело, треснуло, бетонные плиты коридора обрушились, сминаясь, как пластилин и отсекая морскую пехоту - храбрых солдат, но обычных людей.

Никифоров почти успел, но санинструктор Левандовская - белая, с расширенными от ужаса глазами - оказалась по эту сторону завала вместе с Охотниками, сжимая в руках смешной и бесполезный автомат.

Туман, окутывавший Казимира, рвался в клочья, и его опаляло чужое дыхание, оставлявшее на коже тысячи порезов, тут же затягивавшихся и открывавшихся вновь. Он отбивал удары и вбивал, втаптывал обратно бесформенные силуэты, появлявшиеся из черного, маслянистого как нефть, марева Врат. "Мне плохо, - мелькнула мысль, - а он как тогда?"

Но старшина Нефедов был жив. Что-то хрустнуло, зазвенело вокруг, точно огромная связка колокольчиков, весь мир поплыл, сминаясь, будто меха гармошки. "Йах! Рфнуи птхагат! Иштрахцтар!" - Тхоржевский, будто из-за закопченного стекла, отстраненно отметил, что Нефедов, выплевывавший непроизносимые слова, выпрямился во весь рост и дымящейся рукой метнул что-то в липкое марево между гигантскими расходящимися створками.

Дальше не было ничего. Только ослепительно-красный свет, корежащий тело грохот и тишина.

Вампир Казимир Тхоржевский, боевая единица "Умбра-Один" в личном распоряжении командира Особого взвода, очнулся от жуткой, нестерпимой боли.

Болело все тело, каждая косточка и мышца, будто все их размолотили кувалдой, ошпарили кипятком, а сверху, для верности, еще засыпали негашеной известью. Но это была ерунда, это легко можно было стерпеть. Зато рот болел так, будто в нем пузырилась концентрированная серная кислота.

- У-у-а-у! - Тхоржевский взвыл и рывком поднялся, царапая губы скрюченными пальцами. Что-то мешалось во рту, между намертво стиснутыми острыми зубами, что-то ледяное и смертельно неприятное.

- Живой? - он услышал знакомый голос, но боль, терзавшая зубы и язык, не давала сосредоточиться. - Что такое? А, черт! Кто постарался?!

Рывок - и изо рта будто вытащили электрическое стрекало для скота. От нахлынувшего облегчения Казимир рухнул на спину, разбросав руки и уставился в закопченный бетонный потолок.

- Это я, товарищ старшина... - послышался звенящий от еле сдерживаемых слез девичий голос. - Когда его стало трясти, он так зубами скрипел, что я испугалась - вдруг сломаются?

- И ничего лучше серебряной ложки не нашла? - хрипло спросил старшина Нефедов. - На курсах санинструкторов научили, что ли? Не знал, что теперь с бинтами и зеленкой еще и ложку выдают...

- Это моя! - девушка всхлипнула. - Бабушкина... была... мама на прощание дала, когда меня призвали. Я ее всегда в сумке ношу!

Тхоржевский со стоном поднялся и сел. Пощупал губы - вроде целы, только онемели и ничего не чувствуют. Напротив него Степан Нефедов, кривясь в невеселой улыбке, разговаривал с этой девчонкой из морской пехоты... как ее... кажется, Настя. И фамилия польская, Левандовская. Интересно...