На поющей планете. (сборник)

— Этот тип, наверное, представитель другой цивилизации, — почти истерически расхохотался Гибсон и снова перевел объектив камеры, чтобы увидеть всю фигуру целиком.

— А я-то не додумался, — прорычал Антон.

— Спят! Спят, идиоты несчастные! — проверещал японец. — Не дай бог человеку попасть в беду!

— Хуже беды я лично не могу себе представить! — сказал Гибсон и добавил свое неизменное английское ругательство.

Официальными языками международной программы освоения Марса и его спутников были русский и английский, но все трое больше говорили по-английски, потому что японец владел разговорным русским слабо.

Антон через силу улыбнулся:

— Нервишки, ребята! Томми, если я услышу еще одно ругательство... Как видите, он не собирается пробивать обшивку корабля.

Фигура, действительно, только держалась одной рукой, неизвестно как, за гладкую обшивку космолета, а другой время от времени терпеливо махала им. Но вот она оттолкнулась от иллюминатора и исчезла с экрана. Англичанин лихорадочно шарил в пространстве объективом камеры. Ему удалось поймать пару ног, которые преспокойно шагали по поверхности корабля, старательно обходя антенны, и исчезли на другой его стороне. Гибсон включил другую камеру, но пока он ее настраивал, плотная черная тень, — чернее космоса, — закрыла правый иллюминатор.

— Не-е-ет! — отчаянно закричал англичанин. — Ущипни меня, Эн! Дай мне по шее, ткни под ребро!..

Фигура плавала на экране внешних камер совсем как водолаз, который спокойно ощупывает корпус затонувшего корабля. Потом остановилась там, где находился выходной люк.

— Почему не отвечаете? — внезапно закричал японец. — Уже целый час вызываю...

— Спокойно, — прозвучал в кабине призрачный четвертый голос. — Спокойно! В чем дело?

— Человек! Человек за бортом, живой человек...

— Корморан, вы что, опять заскучали, — в голосе сквозил смешок. — Говорите, что там у вас, вы у меня в космосе не одни.

— Говорю тебе, человек за бортом! — повторил морской сигнал тревоги бывший океанский штурман.

— А зачем вылез? Вы что, не можете взять его обратно?

— Не наш. Чужой человек...

— Дай-ка мне Санеева, — голос стал суше. — А вас накажем, так и знайте. Надоели ваши дурацкие шуточки. Ты знаешь, который у нас час?

— Да включи же изображение! — заорал японец так громко, что от собственного крика взмыл в воздух и повис над аппаратурой.

— Что это? — спросил голос немного погодя.

— Человек! — отозвался Антон со своего места. — Не видишь, что ли? Самый настоящий человек!

— Что значит — человек? Откуда ему быть? Да он, кажется, голый?

— Если бы мы знали, откуда, не стали бы тебя будить, — уже спокойнее сказал командир. — Майрон, это ты? Давай, буди там кого сможешь, и решайте, что делать...

— Да нет на трассе других кораблей! — воскликнул тот, кого Антон назвал Майроном. — Санеев, что это такое возле люка? Опять розыгрыши?

— И не задавай глупых вопросов, — оборвал его командир корабля. — Буди начальство! Не можем же мы его вечно держать снаружи!

— Так возьмите его к себе...

— Да ты что, еще не проснулся? Все, конец передачи! Акира...

Но японец и на этот раз проявил свою сообразительность. Им предстояли внеочередные передачи, и энергию надо было экономить.

— Ребята, — сдавленно сказал Антон, когда японец подплыл к ним. — Ребята...

Они подождали, что он скажет, но вопрос содержался в самом обращении. Они молчали. Да и что можно было ответить? Гибсон вытащил из кармана тюбик, выдавил часть содержимого в рот и, проглотив, сказал:

— Энтони, браток, я выйду наружу.

— Ну, и что ты сделаешь?

— Скажу: «Привет!», что же еще?

— Ребята, — повторил Антон. — Ребята, ведь не может быть, чтобы мы все трое свихнулись сразу, правда? И совсем одинаково. — Он с опаской повернулся к экрану, где маячила фигура, прилипшая к люку руками-присосками, и время от времени по-лягушачьи двигала ногами, будто плавала. — И научной фантастикой не увлекаемся. Вообще — трезвые, разумные чернорабочие...

— Хватит, что ты предлагаешь? — не вытерпел англичанин.

— Давайте помолчим пять минут, а?

Гибсон и Акира посмотрели на него, как на ненормального, но он уже, закрыв глаза, откинулся в надувном кресле, и они поняли, что сами не знают, как теперь быть. Им тоже захотелось помолчать с закрытыми глазами. Через несколько минут Антон впился в их окаменевшие лица испытующим взглядом.

— Ну?

— Что «ну»? — огрызнулся Гибсон. — Я свое сказал!

Японец чуть слышно произнес синеватыми губами:

— Пожалуй, мы сходим с ума! Мне уже голоса слышатся. Кто-то говорит: «Пожалуйста, откройте! Не бойтесь, я ничего плохого вам не сделаю!»

— По-японски? — поинтересовался Гибсон.

— Не знаю, — серьезно ответил японец.

— Если голос был женский, верю. Ты у нас известный эротоман.

Антон хрипло засмеялся:

— Я тоже слышал голос, Томми. Он сказал то же самое. Еще раньше слышал, потому и предложил помолчать пять минут, хотел проверить...

— Знаете, что, — искренне рассердился доктор технических наук Томас Гибсон. — Мне телепаты и психопаты еще на Земле осточертели, потому я и забрался на самый Фобос. Что ты хочешь сказать? Раз я не слышал никаких голосов...

— Успокойся, если кто и выйдет наружу, то только ты. Дело вот в чем...

Звуки позывного сигнала с базы сдули их с места, как ветер перья, разбросали по кабине. Антон первым вцепился в пульт, включил прием и узнал голос непосредственного руководителя их полета, который пытался влить в них спокойствие и уверенность.

— Что там у вас происходит, ребята? Давайте посмотрим...

— У вас же есть снимки, — сказал Антон.

— Ничего, дайте еще.

Этот голос все-таки подействовал успокаивающе. Акира начал телевизионную передачу. Показал сначала весь командный сектор, чтобы уверить руководство, что весь экипаж налицо, потом включил видеозапись кадров, заснятых ими накануне, подключил внешние камеры к каналу связи с Землей.

— Я пошел! — громко крикнул Гибсон, очевидно, чтобы его услышали и на базе, то ли желая поставить руководство перед совершившимся фактом, то ли стремясь показать свою храбрость.

И поплыл к складскому помещению за скафандром. Антон не стал его останавливать. Что-то в этом роде надо было сделать, какие бы глубокомысленные предложения ни поступили с базы. Ничего угрожающего вокруг не было. Какая-то фигура, голая и беспомощная, просила приюта — это показывали приборы, об этом говорил голос, звуки которого невероятным образом отдались и в русском, и в японском мозгу. Разумеется, насколько можно верить и приборам, и собственному мозгу.

— Санеев, это ведь монтаж? — спросил уже менее спокойно руководитель полета.

Антон хотел разозлиться, но у него не было сил. Эта голая фигура и на Земле повергла бы в изумление, а здесь прямо парализовала своей чудовищной абсурдностью. За полвека полетов вокруг Земли и близлежащих планет не обнаружено никаких непредусмотренных чудес. А если чудеса и случаются, то такие, над которыми ахают только ученые соответствующих специальностей. Труженики космоса уже давно ничему не удивляются. Руководитель имел основания. Скучающие космонавты частенько мастерят из скафандров, одежды и всякой всячины разные создания, которые выдают за представителей других цивилизаций. Конечно, такие шутки они позволют себе только с дежурными операторами и никогда не допускают чрезвычайных вызовов — это грубое нарушение устава.

— Раз вы мне не верите... — в голосе Антона прозвучала угроза.

Ему не дали договорить, потому что знали: он не из тех, кто скучает в космосе, и подобных шуток себе не позволит.

— Ладно, ладно! Проверь стерильность пространства вокруг корабля и забирай тело в шлюзовую камеру. Действуй по уставу! Через час выходи на связь.

Гибсон притащил все три скафандра. Они молча влезли в них, помогая друг другу, потому что пальцы у всех троих вдруг словно одеревенели. Все поглядывали на экран в надежде, что за это время наизвестное существо успело удрать. Хотя Акира и Гибсон не были профессионалами-космонавтами, как Санеев, а учеными, занятыми освоением Марса, у обоих хватало знаний и опыта для самостоятельных действий в космолете. И об уставе им можно было не напоминать.