День казни

Наконец старик наклонился к прокурору и заговорил:

- Меня зовут Арлингтон... Фил Арлингтон. Я уезжал из города во Флориду, а то бы не допустил, чтобы дело зашло так далеко.

- Я не понимаю вас, мистер Арлингтон. Вы говорите о суде над Родманом?

- Да-да, именно так. Когда я вернулся назад и услышал, что произошло, я просто не знал, что делать. Я был ошеломлен, прочтя о том, что случилось с этим беднягой. Но боялся. Понимаете? Боялся!..

- Чего боялись?

Тот проговорил, глядя в чашку:

- Я пережил страшные минуты, стараясь решить, что делать. Но затем я решился... Черт возьми, Родман этот - человек молодой, полный сил и здоровья. Сколько ему: тридцать восемь?.. А мне шестьдесят четыре, мистер Селвей. Так что, по-вашему, лучше?..

- Лучше для чего?

Раздражение охватило Селвея. Он посмотрел на часы.

- Ближе к делу, мистер Арлингтон. Я человек занятой.

- Я хочу спросить у вас совета... - Седой старик облизнул пересохшие губы. - Я испугался пойти сразу в полицию и подумал, что мне вначале надо спросить у вас... Мистер Селвей, надо ли мне рассказать полиции о том, что я натворил? Должен ли я им рассказать, что это я убил ту женщину? Должен или нет?..

Мир словно взорвался в сознании прокурора... Руки Уоррена Селвея, сжимавшие чашку горячего кофе, похолодели.

- Что вы сказали? - глухо выдавил он. - Ее убил Родман. Он убил свою жену, мы доказали это.

- Нет-нет! В этом-то вся штука. Я пробирался попутным транспортом на восток. Так доехал до Вилфорда, бродил по городу в поисках хлеба и работы. Я постучался в тот дом. Дверь открыла красивая леди. Она угостила меня бутербродом с ветчиной.

- Какой дом? Как вы могли узнать, что это была миссис Родман?

- Это я потом узнал. Я видел ее фотографию в газетах. Она была славной женщиной. Все было бы о'кэй, если бы она не вошла невзначай на кухню.

- Что-что?... - поспешно проговорил Селвей.

- Мне не следовало бы так делать. Я хочу сказать, она действительно хорошо отнеслась ко мне, очень доброжелательно и сердечно, но я был сломлен совершенно. Пока ее не было, я начал шарить по всем банкам на полках. Вы знаете женщин: они всегда прячут мелкие деньги в банках, домашние деньги, как они их называют. Она застала меня за этим занятием и взбесилась. Нет, она не раскричалась, но я видел, что она замышляет недоброе. И вот тут-то я и сделал это, мистер Селвей. Я потерял голову...

- Я не верю ни одному вашему слову, - сказал Селвей. - Вас никто из соседей не видел. Родман же постоянно ругался со своей женой, а нередко и бил...

Старик пожал плечами.

- И все же мне нужен ваш совет. - Он потер лоб. - Я хочу знать: если я пойду сейчас и признаюсь, то что со мной будет?

- Сожгут, - ответил Селвей холодно. - Вас сожгут на электрическом стуле вместо Родмана. Вам этого хочется?

Арлингтон побелел как мел.

- Н-н-нет, - сказал он. - Тюрьма - пожалуйста, но не стул.

- Тогда забудьте об этом. Вы меня поняли, мистер Арлингтон? Я полагаю, вам все это пригрезилось, так ведь? Много думали над этим случаем. Дурной сон!.. Ступайте и забудьте об этом.

- Но этот человек, его же сегодня казнят!..

- Казнят, потому что он виновен! - Селвей хлопнул ладонью по столу. Я доказал его вину. Понятно?.. Губы у старика задрожали.

- Д-д-да, сэр.

Селвей поднялся и бросил пятерку на стол.

- Уплатите по счету, - сказал он кратко. - Сдачу оставьте себе.

Вечером Дорин неожиданно спросила его, который час.

- Одиннадцать, - ответил он сердито.

- Остался еще час...

Она устроилась поглубже в кресло.

- Хотела бы я знать, что он сейчас чувствует.

- Замолчи!..

- Мы сегодня раздражены?

- Я сделал свою работу, Дорин. Я говорил тебе это не раз. Теперь пусть штат исполнит свою.

Она прикусила кончик тонкого розового язычка, размышляя.

- Но ведь именно ты, Уоррен, посадил его туда, где он сейчас находится, - в камеру смертников.

- Суд посадил его туда!..

- Ты - прокурор!

- О, Дорин!.. - Селвей наклонился к жене, но в эту минуту зазвонил телефон.

Он сердито поднял трубку.

- Мистер Селвей?.. Это Арлингтон. Внутри у Уоррена все напряглось.

- Что вам угодно? - спросил он.

- Мистер Селвей, я много думал над этим. Ну, над тем, что вы мне сказали сегодня. Но я не могу, не могу... забыть про это... Я хочу сказать...

- Послушайте, мистер Арлингтон. Я хочу вас видеть у себя на квартире. Прямо сейчас...

- Что-о-о?! - воскликнула Дорин.

- Вы слышите меня, Арлингтон? Мне надо поговорить с вами. Я хочу подсказать вам юридически правильную позицию в этом деле...

- Возможно, что вы правы, мистер Селвей, - наконец проговорил Арлингтон. - Только я сейчас нахожусь очень далеко, на другом конце города, и к тому времени, когда я доберусь до...

- Садитесь в такси и поезжайте на 88-ю стрит. Я оплачу... - Он повесил трубку.

- Дорин, извини меня, но этот человек - важный свидетель по делу, которое я веду. Единственное время, когда я могу с ним встретиться, это сейчас...

- Ну и развлекайся с ним, - сказала она беззаботно и направилась в спальню.

- Дорин!..

Дверь захлопнулась. На миг воцарилась тишина, затем щелкнул замок.

Селвей мысленно выругался и направился к бару.

К тому времени, когда Арлингтон звякнул дверным колокольчиком, Уоррен успел опустошить наполовину бутылку "Бурбона".

В обитой дорогим плюшем квартире засаленная жирными пятнами шляпа и грязное поношенное пальто Арлингтона смотрелись еще более неприглядно, чем раньше. Старик снял их с себя и робко посмотрел вокруг, куда бы повесить.

- У нас осталось только три четверти часа, - сказал он. - Я непременно должен что-то сделать, мистер Селвей.

- Знаю, что вам необходимо сделать, - улыбнулся прокурор. - Нам надо выпить и поговорить по душам обо всем,

- Вряд ли я должен сейчас пить...

Однако взгляд старика уже вцепился в бутылку в руках Уоррена. Прокурор улыбнулся еще шире.

К половине двенадцатого голос Арлингтона стал глух и неразборчив, взгляд уже не казался столь напряженным, а его беспокойство о судьбе Родмана не отличалось настойчивостью.

Селвей все подливал и подливал в стакан старику.

Тот бормотал о чем-то. Вспоминал свое детство, прошлую респектабельность, поносил вереницу лиц, которые чем-то насолили ему когда-то. В конце концов его трясущаяся голова начала клониться вниз, а тяжелые, свинцовые глаза закрываться.