Совершенный человек

Таня... Слово как будто царапало поверхность мозга... Будило внутри огонь... И чтобы не сгореть в этом огне, Онорато называл ее более привычным именем, Айде. Его Айде...

Тамара его предательства. Айде его проданной души. Именно ее кровью пахли деньги, полученные неученым крестьянином от правительства президента.

Она не принадлежала ему, никогда, кроме как в пустых ночных мечтах и, как всякие пустые мечты, они приносили ему только боль и злость... Такую же жгучую, как маленький, прихотливо изогнутый перчик. Такую же жгучую, как любовь, как страсть. Злость, которую Онорато холил, ласкал, взращивал, как редкий цветок. Взращивал до тех пор, пока она не прорвалась гнойной раной его души.

"...31 августа 1967 года группа герильос Герильос, герильеро от слова "герилья" - партизанская война. Герильерос - партизаны. под командованием кубинского коммандос Вило Окунья была полностью уничтожена совместными действиями 4-й и 8-й дивизий боливийской армии, в районе Камири. Этот успех боливийской армии был бы невозможен без тесного сотрудничества с местными жителями. Это событие еще раз подтверждает, как единодушны в своем стремлении отстоять государственность и законность народ, армия и Президент..."

Вырезка из газеты лежала там же. В мешочках с иудиными деньгами, что вручили ему в комендатуре... Онорато даже видел гаснущие в темноте габаритные огни грузовика, который увозил такое недоступное, теперь особенно, тело.

По личному приказу господина Президента...

Вода коснулась его ног, мгновенно промочив дырявые ботинки. Предатель Онорато Рохас очнулся от неспокойного бродяжьего сна. В Ла-Пасе по-прежнему шли дожди и город снова залило бурлящей водой.

Осторожно, чтобы не поскользнуться и не упасть, Онорато наклонился над текущим мимо потоком... Из темной его глубины на него по-прежнему смотрела пустота. И страх. Такой же темный, как и вода вокруг него... Страх сжал жесткой рукой сердце в предчувствии чего-то неминуемого.

- Онорато Рохас? - гулко прозвучал голос под каменным сводом моста.

Онорато посмотрел в сторону говорившего.

Темный силуэт человека среднего роста, пончо, длинные волосы развеваются влажным ветром. Индеец, откуда-то с гор... Чертов индеец...

Рохасу показалось, что это асфальт рванулся под его ногами, но на самом деле это он сам побежал так быстро, что все вокруг слилось в сплошную серую полосу...

Индеец не догнал его, но и не отступился. Онорато знал, что за ним не спеша идет человек среднего роста в пончо и с длинными волосами. Идет медленно, но верно. Как смерть.

Через неделю он прибыл в Санта-Крус, подальше от гор, где сумел устроиться на скотобойню, постоянно присматриваясь и приглядываясь к прохожим, к рабочим, не мелькнет ли силуэт индейца с предгорьев Анд...

Животные идут по длинному коридору из досок. Грубых и не оструганных. Они идут туда, куда гонит их слепой страх. Толкает тяжелый, мерзкий запах смерти, крови и боли.

Он повсюду, он везде, и откуда-то сверху сыплются острыми иглами боли удары. Вперед, вперед... Не останавливаться... Вперед... До тех пор, пока какой-то последний удар не замутит все происходящее перед глазами непотребство и не подогнутся колени, а миг смерти растянется на долгие-долгие годы медленного падения в кровавую грязь.

Онорато Рохас стоял в самом конце цепочки рабочих. На забое. Именно его удар бывал зачастую последним для измученного животного. Только поначалу скотина не умирала от одного удара. Теперь, когда рука была набита, животные, не мучаясь особо, отправлялись на тот свет, оставляя на этом свое бренное тело, которое шло в переработку.

Работа на "Скотобойни Габриеля" не оставляла времени на размышления... Мысли просто не успевали зародиться в голове в краткий промежуток покоя между ударами. Но зато когда обессилевший и измотанный он возвращался в свою каморку, что располагалась возле той же скотобойни, мысли наваливались на беззащитный мозг словно туча москитов, жаля, пронзая хоботками боли поверхность сознания, и оставляли его кровоточащую тушу только перед самым отходом к беспокойному, короткому сну.

Сну, который повторялся с тошнотворным постоянством, каждую ночь, зацикливаясь на одной и той же картинке...

Онорато снилось, как окровавленная коровья морда поворачивается к нему, уже занесшему для удара тесак...

Поворачивается и смотрит точно в глаза... Точно в душу... Точно в грязную душонку предателя, который убивая, даже корову, не заходит спереди, а обрушивает на нее последний удар со спины. Но самое страшное заключалось не в этой морде, покрытой шариками спекшейся крови, не в этих человеческих глазах... Главный кошмар этого сна был в том, что Онорато Рохас, не задумываясь, обрушивает на животное тесак и получает при этом настоящее, истинное удовольствие...

Дергаясь в экстазе удовлетворения и закручиваясь в позывах к рвоте, вызванной отвращением к самому себе, он просыпался каждую ночь на сбитой простыне ровно в четыре пятнадцать. И не мог заснуть до самого утра. Ворочаясь и таращась в тревожную темноту до тех пор, пока спасительный гул улицы не поднимал его на новую рабочую смену, которая отгоняла жадную стаю мыслей-москитов.

Он отработал на скотобойне, мучаясь и любя эту работу, полгода.

Как-то в октябре, во время получения очередного жалованья и грезя в мыслях о бутылке неочищенной текильи, которая смоет своей маслянистой и густо пахнущей волной все ночные кошмары, хотя бы на время, Онорато посмотрел на менеджера, и руки его дрогнули, лихорадочно сжав в кулаке жалкие боливиано получки. На лице менеджера явственно проступали трупные пятна. Кожа в некоторых местах отвалилась... Живой мертвец, верный предвестник скорой смерти, что-то записывал в журнал. Где-то в далеке раздался крик совы.

Онорато попятился... А затем побежал назад... В цех... Сбивая идущих ему навстречу, падая, снова поднимаясь и что-то нечленораздельно мыча. Он бежал вперед, не разбирая дороги, с ужасом ощущая, как тупой болванкой болтается и бьет по боку рука, как онемела половина лица и провисли губы, с которых капает то ли слюна, то ли пена. Онорато бежал вдоль грубых досок, чувствуя, что тело уже перестает слушаться, а в голове нарастает страшная, разрывающая боль, как, с едва слышным треском, рвутся сосуды в голове и инсульт охватывает тело мокрой простыней, сковывающей движения.