Монетка на удачу

А заглядывать на ту сторону жизнесмерти даже казалось забавным — после того, разумеется, когда очередной приступ откатывался приторно-горькой волной. И казалось тогда, что этот раз — последний, что больше такого не повторится; и жизнь представлялась великолепной. Вот как сегодня.

«Удача нам улыбнется»? — а куда ж она, родимая денется?!

Борис Павлович открыл дипломат и начал раскладываться. Уложил на асфальт прямоугольник прозрачной пленки, на него — несколько альбомов с монетами (с теми, которые на продажу, и теми, которые только на обмен), рядом поставил банку из-под чая, куда бессистемно ссыпаны разные мелкокалиберные монеты — их обычно покупают начинающие коллекционеры. Добавим на импровизированный прилавок стопку из книг и журналов по нумизматике — и дипломат можно закрывать. Ох, опять забыл! — газетку-то нужно вытащить, чтобы подстелить на бревно.

На бревне уже пристроился Китайкин.

— Пью еще не приходил? — спрашивает Борис Павлович.

— Еще не дохромал, — радостно откликается Китайкин. — Но должон быть.

Борис Павлович посмотрел на часы: было начало одиннадцатого, Слепой Пью обычно являлся к двенадцати. Он был перекупщиком — и, похоже, высокопрофессиональным жуликом. Ни Борис Павлович, ни его приятели не знали, как зовут Пью на самом деле. А кличку дали ему за круглые черные очки, которые обычно носят слепые. Впрочем, больше ничем на пирата из книги перекупщик не походил. Он был отнюдь не нищий, наоборот, те экземпляры, которые Пью время от времени из-под полы предлагал своим клиентам — и продавал — приносили ему неплохой доход. Все прекрасно понимали, что свой товар он достает незаконными путями — скупает за бесценок у археологов, людей, случайно нашедших клады, получивших старые монеты в наследство и пр. Понимать-то они понимали, но страсть к коллекционированию пересиливала.

Вот и сегодня Слепой Пью должен был явиться, чтобы в очередной раз обменять дензнаки древние на вполне современные бумажки. Цену он заломил, конечно, дикую, но монета того стоила. Это был давно вымечтанный так называемый русский полугрош Владислава Опольского XIV века. Борис Павлович знал, что этих монет не так уж много, а интересны они тем, что Владислав Опольский, хоть и чеканил собственную валюту, сам был всего лишь ставленником в Галицких землях польского короля Казимира III — потому и писал в легенде монеты «Князь Владислав — монета Руси», а не «монета князя Владислава».

Борис Павлович, конечно, хотел бы заполучить один из полугрошей Опольского, но очень долгое время не смел и мечтать об этом. И вот во время одной из выматывающих бесед со Слепым Пью («Что вы можете достать?» — «А что вам нужно?» — «Ну-у… а что у вас есть?» — «Я могу достать все или почти все, что вам потребуется; разумеется, за соответствующую цену» — «Хм-м…») — так вот, однажды, просто чтобы сбить спесь с этого пирата, Гуртовник упомянул о полугроше Опольского. И Пью, к огромному изумлению Бориса Павловича, пообещал: «Достану. Есть вариантишка один».

Случилось это достаточно давно — и с тех пор Пью время от времени обещающе кивал: «Будет вам полугрош!» В конце концов Борис Павлович перестал обращать внимание на посулы перекупщика — толку-то! И вот на прошлой неделе Слепой Пью, хитро улыбаясь, заявил, что раздобыл монету! И, с удовольствием наблюдая за реакцией Бориса Павловича, дождался соответствующего вопроса — и назвал цену! «Ого! — присвистнул присутствовавший при разговоре Китайкин. — Серьезно!» Перекупщик пожал плечами: «А вы как думали? Я ж вам не советских 5 копеек 52-го года предлагаю. За такой товар и цена соответствующая».

«Ладно, — махнул рукой Борис Павлович. — Думаю, мы договоримся. Приносите в следующую субботу».

Он, конечно, имел в запасе кое-какие сбережения, как раз на такой случай. Их не хватит, но можно же продать кое-что из тех экземпляров, которые только на обмен.

Увы, денег все равно не хватало. Пришлось доложить те, что были предназначены для покупки очередных таблеток от сердца. Все равно приступ сегодня уже был, а раз Борис Павлович пережил его, то и остальные переживет; сильнее сегодняшнего вряд ли что-нибудь случится, он чувствует.

Словом, к приходу «пирата» Борис Павлович был подготовлен как следует.

Пью явился незамеченным — это, кстати, он тоже очень здорово умел. Вот минуту назад еще его и близко не было, а теперь стоит рядом, глазами впился тебе в спину, оценивает. Он всегда и всех оценивает, спрятавшись за своими круглыми затемненными очечками.

— Приветствую, уважаемые, — а голос у Пью вкрадчивый, серый, но самоуверенный.

— Привет! — легкомысленно махнул рукой Китайкин.

Пугачин молча кивнул, он занят с клиентами.

— Здравствуйте, — Борис Павлович старался не выказывать своего волнения. — Что новенького?

Пью, разумеется, помнил о договоренности — но сделал вид, что не понимает, о чем речь.

— Да так, — протянул он, раздвигая в хищной ухмылочке бледные губы. — Кое-что есть.

— Помнится, мы о чем-то договаривались.

— О Владиславе Опольском? Да-да, я помню.

— Принесли?

— А как же. Сейчас, — он извлек из внутреннего кармана своего твидового пиджака длинный тонкий альбомец. Компактный, он состоял из страниц, на каждой из которых было всего по два кармана для монет. И, конечно же, в нем хранились не простые, дешевые экземпляры.

Короткими массивными пальцами, с, казалось, почти до корней остриженными ногтями, он ловко выудил из кармашка нужный кругляш и повертел, чтобы показать Борису Павловичу.

— А не подделка? — полюбопытствовал Китайкин. Вопрос, заданный им, уже неделю мучил Бориса Павловича, но провозгласить его мог, пожалуй, только «бестормозной» Китайкин.

Слепой Пью не обиделся и даже не сделал вид, будто обиделся, — он только пожал плечами:

— Моя репутация, уважаемый, стоит дороже, чем эта монета. Намного дороже. Да и вы — не случайные покупатели, мне нет смысла вас обманывать.

Борис Павлович достал и протянул деньги. Пью на мгновение придержал руку с товаром:

— Кстати, уважаемый, вы не думали об обмене? Вместо части суммы я мог бы… Я вам предлагал уже когда-то… Нет? Ну что же, как знаете.

И Пью торжественно вручил покупателю товар.

Потом они о чем-то еще говорили втроем с Китайкиным, но Борис Павлович этого не запомнил. Ему страстно хотелось отойти подальше ото всех и как следует рассмотреть монету, прикоснуться подушечками пальцев к выпуклостям чеканки, вглядеться до боли в глазах в легенду монеты, попытаться разобрать, что там написано…

И он на самом деле отошел, присел на бревно, на расстеленную Китайкиным газетку — и впился глазами в новооприобретенный экземпляр — возможно, самый ценный в своей коллекции. «Нет, — поправил себя, — самый ценный — Аленкин куфический дирхем».

Борис Павлович уже предвкушал, как выстроит следующий свой урок вокруг монеты Владислава Опольского.

У Борхеса он как-то вычитал следующую фразу: «Подобно всякому владельцу библиотеки, Аврелиан чувствовал вину, что не знает ее всю; это противоречивое чувство побудило его воспользоваться многими книгами, как бы таившими упрек в невнимании». Хотя речь шла о коллекционере книг, Борису Павловичу чувство это показалось очень близким. Как, наверное, большинство коллекционирующих — не важно что, — он часто терзался сознанием того, что тратит время и деньги на бессмысленное и бесполезное занятие. Поэтому старался хоть каким-то образом оправдать свою страсть к коллекционированию. В том числе и вкрапляя элементы наглядной демонстрации в уроки.

Ребятишки, конечно, не всегда способны в полной мере оценить то, что он приносит к ним. Но это не имеет значения. Борис Павлович и не хотел, чтобы все его ученики стали нумизматами. Он просто делал свое дело, честно, старательно — а уж как к этому отнесутся дети…

Кстати, было у него в 7-А двое мальчишек, которые всерьез начали увлекаться нумизматикой. И как раз в понедельник у с 7-А урок истории.

Вот там Борис Павлович и планировал «обкатать» свое новое приобретение, так сказать, придать ему статус полезного. Все совпадало, даже тема урока подходила как нельзя лучше.