Плантималь (ЛП)

Разумный довод. Разговоры о пополнении в семье уже велись. По современным меркам мы считались ещё молодыми, но не хотели откладывать, пока нам не стукнет пятьдесят или даже больше и когда наконец добьёмся карьерных высот.

Как ни странно, поездка на Рангинуи мне понравилась. Конечно, причудливая местная рыба вкусом походила на склизкий йогурт, а к погоде пришлось привыкать (только там мне довелось попасть под град).

Но пейзажи поражали воображение. Тогда на Рангинуи жили всего миллиона два колонистов, и континенты по большей части оставались безлюдны. Полёты в крошечном двухместном катере над многими километрами девственных лесов – деревья с шестигранными стволами и темно-синей листвой, в поле зрения ни единого куска пластали или стекла – воодушевляли так, что не передать словами. Чёрт, я читал путеводители, они тоже не могли этого передать. А весь этот простор! На горизонте возвышаются горы со снежными шапками, и насколько хватает глаз – ни одной живой души, кроме нас с Шерил. А когда мы под лучами двух солнц посадили наш воздушный катер, вокруг прыгали стаи шестилапых чешуйчатых степных медведей.

Никогда этого не забуду. Эх, если бы о тех временах запомнилось только это!

Путешествие даже вернуло в наши отношения романтику. Я не сознавал, как постепенно в рутине дней, пусть даже удобной и безопасной, наши чувства не то чтобы остывали, но пропадала их спонтанность. Как же хорошо, когда за тонкой стенкой нет соседей.

В последний день отпуска, когда мы уже сели в прыжковый корабль, Шерил сказала, что беременна. Мы оба были в восторге. Конечно, это случилось раньше, чем мы планировали, но порой лучше не планировать всё подряд. Когда мы вернемся на Землю, у нас ещё останется масса времени, чтобы обустроить детскую и всё подготовить.

Наверное, вы помните из новостных выпусков, что произошло на обратном пути. Эта история время от времени ещё всплывает в документальных фильмах.

Из-за неисправности двигателя наш корабль, «Принцесса Южных небес», был вынужден выйти из гиперпространства. Поскольку маршрут на Рангинуи открылся недавно, маяков на пути было мало и маленький корабль не мог передать свои точные координаты. Поэтому пришлось ждать, пока нас засечет спасательное судно и отбуксирует обратно.

Это была одна из величайших катастроф в истории космического туризма. Мы дрейфовали семь месяцев. Команда и пассажиры героически берегли ресурсы и растягивали припасы, которые предназначались для двухнедельного перелета. Пришлось прибегать к повторной переработке, что сейчас звучит как легенды о заре космических путешествий, – возможно, это вызовет у вас отвращение. Но, что удивительно, почти никто не падал духом.

Я переживал, что Шерил не может обратиться в нормальную больницу. Но сама она относилась к этому намного спокойнее.

– Понимаешь, женщины раньше рожали без всяких врачей, – твердила она чуть не каждый день.

Это так. Но то были варварские времена.

– Со мной всё будет хорошо, – уверяла она. – Вот увидишь, нас спасут задолго до этого, а если нет – у нас на борту есть медробот.

Когда наконец появился спасательный корабль, Шерил до конца срока оставалась всего пара недель. Я никогда не был набожным, но в тот день благодарил богов всех миров и религий за чудо.

– Зато будет о чём рассказывать детям, – сказала Шерил, когда мы осторожно переходили из шаттла на спасательный корабль. Остальные пассажиры подбадривали нас, и она помахала им в ответ.

– Да, будет, – согласился я.

Я сохранил билеты на туристический космолет, чтобы приклеить их на первую страницу детского альбома.

Вдруг нас сильно встряхивает. Первая мысль: землетрясение, но я тут же вспоминаю, что мы ведь не на Земле и вообще ни на какой планете. Я подбираю с пола билеты вместе с другими разлетевшимися документами.

Начальник станции извиняется по громкой связи и объясняет, что толчок вызвал изношенный подшипник. Я усаживаюсь с бумагами в кресле. Теперь придётся всё перебирать и складывать по порядку обратно в папку.

Пока я этим занимаюсь, Шерил наклоняется над плантималем, чтобы проверить, не пострадал ли он от толчка. Затем размешивает в воде пакетик питательной смеси и опрыскивает растение.

– Надо же, как ты быстро растёшь! – воркует она. – Ну ты даёшь! Каким же ты станешь, когда вырастешь?

Она носится с ним как с котёнком.

– Я пошла в спортзал на Внешнем Кольце позаниматься при повышенной силе тяжести, – говорит Шерил. – Не забудешь через час дать Шепу второй пакет с питанием?

Я бормочу «да», и она уходит.

О чём Дэйв, владелец питомника, не озаботился упомянуть, так это о том, что с плантималем хлопот, как со щенком, а то и больше. Вдали от естественной среды обитания – а что может быть неестественнее орбитальной станции? – его нужно кормить и поливать по расписанию, пока не вырастет. Если бы я знал, что с ним будет столько возни, никогда не согласился бы его купить. Ну, пока Шерил не посмотрела бы на меня своими тёмно-карими глазами, в которых плескались шесть десятков лет боли. Тогда бы я, как обычно, сдался.

На сортировку бумаг уходит полчаса. Я ставлю документы обратно на полку к остальным папкам. Это последняя из упавших. (Да, я знаю, что всё это есть у меня и в компьютере. А если компьютер сдохнет? Когда-то я не слишком задумывался над тем, что вещи могут погибнуть, но это было давно.)

Я выпрямляюсь и окидываю взглядом комнату. Постороннему может показаться, что я скопидом – все открытые горизонтальные поверхности завалены кипами бумаг, безделушками и сувенирами. Шерил и я с трудом здесь протискиваемся. Ну и что! У меня свой порядок: там, в папке слева, счёт из ресторана, куда я пригласил Шерил на первое свидание; ниже на полке камешек – Шерил подобрала его на самой высокой горе Рангинуи; а там, на столе возле дивана, лежит открытка, которую по моей просьбе ей подписали коллеги, когда она вернулась к преподаванию.

Все эти символы нужны мне и Шерил, чтобы напоминать – наша жизнь продолжается, она не закончилась шестьдесят лет назад. Чёрт, временами я даже в это верю.

Здесь у нас только малая часть нашего земного имущества. Когда мы улетели с Земли, от большей части вещей пришлось избавиться. Я их будто от сердца отрывал. Все они хранили память, осязаемую связь с той жизнью, что мы прожили с Шерил.

Из цветочного горшка слышится бульканье. Оно звучит – даже подумать об этом не могу! – поразительно по-человечески.

Я подхожу к плантималю – он пульсирует чаще обычного. Дэйв говорил, это значит, что ему надо дать питательную смесь. Как чёртово растение может знает, что надо пошуметь, чтобы его покормили?

– Потерпи, – говорю я. – Знаю, знаю, что ты голодный. Сейчас приготовлю.

Я беру пакет с кормом и воду. Хорошо хоть плантималя не надо так часто кормить по ночам. Наверное, как и уверял Дэйв, оно приспособилось к нашим суточным биоритмам?

Точно так же готовят смесь младенцу.

Младенцу.

Я отбрасываю эту мысль.

Пока я опрыскиваю плантималя, его бульканье сменяется довольными звуками, очень похожими на отрыжку. У меня сжимается сердце, я стискиваю край стола, чтобы не упасть, дыхание перехватывает

Постояв так немного, я возвращаюсь в удобное кресло к телевизору. Пролистываю каналы, прислушиваясь к плантималю – не нужно ли ему ещё чего-нибудь.

Должен признать – с Шепом уйма хлопот, но он такой милый. Я мысленно поправляю: оно милое.

Я почему-то останавливаюсь на детской передаче с танцующей малышней и куклами. Крошечная каюта заполняется детским смехом, и мы с Шепом слушаем. На меня накатывают воспоминания о других детях в другое время и в другом месте.

Время от времени я слышал, как в других палатах родственники навещали молодых мам. За громким визгом детей раздавались наставления взрослых:

– Ш-ш-ш... Маме нужно отдохнуть.

– Осторожнее с новой сестренкой.

– Придерживай головку, помни, что надо придерживать головку!