Искатель. 1965. Выпуск №2

— Погоди, Ксюша, — остановил ее Ложкин, — сколько танкистов у вас остановилось?

— Теперь три. Раненого увезли. Да еще один офицер и два солдата взад-вперед по деревне шастают, кур ловят, а третий наш дом караулит. Санька Бармин говорит, что еще человек триста в лес кинулись наших искать.

— Понятное дело, — сказал Иванов. — Ты, Ксюша, если еще нашего Кирилла не увели и можно будет ему шепнуть, скажи, что товарищи, стало быть, его помнят и не оставят в беде. Пусть только ведет себя тише, на пулю сам не лезет. Поняла?

— Все скажу! Вот увидите!

Ложкин покачал головой.

— Учти, это очень опасно. И я пока не вижу, чем мы ему сможем помочь. Если бы хоть узнать, когда его поведут и куда. Так ведь это невозможно. Спасибо тебе, милая! Деду передай, чтобы уходил на пасеку. И вытри глаза. На войне нельзя плакать.

— Я знаю… знаю… — Девочка не могла больше сдерживаться.

Стол в доме кузнеца был завален едой, заставлен бутылками. Танкисты и майор — командир пехотного батальона — праздновали свою первую победу. Пленного они посадили на стул у противоположной стены, возле кровати.

— А он недурно держится, этот коммунистик, черт меня подери! — сказал майор, отхлебнув из кружки. — Я думаю, он заслужил глоток рома перед заупокойной мессой.

Танкисты заржали. Сержант, водитель танка, встал из-за стола, пошатываясь, подошел к пленному и протянул стакан с ромом.

Свойский взял стакан здоровой левой рукой, усмехнулся.

— Что же, за вашу погибель, за нашу победу!

Выпив, он обвел глазами сидевших за столом и с силой ударил стакан об пол. Осколки брызнули во все стороны. Это вызвало новый взрыв хохота у танкистов. Майор усмехнулся.

— Даже жаль такого передавать в руки эсэсовцев. На вашем месте, господа, я бы сам отправил его к праотцам. Он заслужил честную солдатскую пулю.

— Прекрасная идея, герр майор! — воскликнул танкист с нежно-розовой кожей на щеках и пушком на верхней губе.

Свойский не слушал чужую непонятную речь. Ром приглушил боль. Он пошевелил пальцами руки, покусанной собакой. «Действует, — подумал он. — Пустяки, могла бы за неделю войти в строй». Капля крови тяжело упала на пол. «Не перевязали даже. Хотя зачем?.. А вот его перевязали». — Он бросил взгляд на кровать, там лежал бульдог, перемотанный бинтами. Свойский поймал себя на мысли, что ему жаль собаку. Вспомнилось, что мальчишкой он мечтал именно о бульдоге. Отец обещал купить.

Прикрыв веки, Кирилл стал думать о всем хорошем, что было в его жизни. Вспомнил, как мать привела его в школу. День выдался ясный, солнечный, было грустно и немножко боязно. Потом вспомнился вечер, когда пришел с работы отец, стал расспрашивать о школе, о ребятах и сказал: «Ну вот и ты встал на трудовую дорогу. Учись хорошенько. Окончишь вуз, и поедем мы с тобой странствовать по Африке, а лучше всего — подадимся на Гавайские острова». «Почему на Гавайские?» — спросила мама.

«Но ведь должны же мы побывать на Гаваях?!» — удивился отец.

И это показалось тогда Кириллу таким убедительным, неоспоримым. Мама только улыбалась, а отец был строг и серьезен, как человек, принявший важное решение…

Скрипнула дверь. В комнату боком шагнула Ксюша. Постояла у порога и, глядя на немцев, повернувших к ней головы, сказала срывающимся от волнения голосом:

— Дядя Кирилл! Товарищи вас не забудут. Они выручат, спасут вас. Вот увидите! — Взглянув на Свойского, она повернулась и выбежала за дверь.

— Вилли, — сказал лейтенант, — видимо, эта маленькая дикарка сообщила, что готово козье рагу. Подите на кухню, проверьте, не жестко ли еще мясо.

Невысокий широкоплечий танкист с готовностью вскочил и вышел из комнаты.

Майор проговорил, печально глядя на пустую бутылку:

— Девчонке жаль козу, но ведь и они должны нести какие-то жертвы в эту ужасную войну.

За дверью раздался тупой стук, загремело ведро.

— Я опасаюсь за рагу, — засмеялся розовощекий танкист. — Ловкость Вилли известна. Ганс, выясни-ка последствия этой новой катастрофы.

Высокий танкист с маленькой головкой и покатыми плечами расхохотался и вышел.

Свойский прислушивался к шорохам за дверью. Ему подумалось, что, быть может, там его товарищи. Это было невероятно. Он понимал, что его ничто не спасет, и приготовился к смерти, еще когда фашисты входили в деревню. Если бы не проклятая собака, его не взяли бы живым. Но сейчас Кирилл впервые испугался по-настоящему — не за себя, за товарищей. Он понимал: желая спасти его, они идут почти на верную гибель.

Опять что-то стукнуло. Кирилл попробовал ступить на раненую ногу, боль пронзила все тело, потемнело в глазах. «Шага три сделаю, — решил он. — До майора их не больше, я собью его с ног головой». И радость предстоящей схватки горячим, нервным трепетом побежала по его телу. «Нет, я не буду обузой для ребят, я смогу ползти, стрелять левой рукой».

Распахнулась дверь, и в комнату, пятясь задом, вошел танкист с маленькой головой, за ним виднелась ухмыляющаяся физиономия растяпы Ганса. Они несли противень с жареным козьим мясом…

После ухода Ксюши Ложкин долго молча лежал на спине, наконец спросил Иванова:

— Тебе никогда не приходилось водить танк?

— Нет, какой из меня танкист. Всего раз только на «тридцатьчетверке» прокатился. Помнишь, когда в Сапожкове перед наступлением стояли? На месте пулеметчика сидел, рядом с водителем. Особенной сложности в управлении нет. На трактор похоже.

— Ну, а если пришлось бы?

— Ну, что ты крутишь? Прямо и спрашивай: сможешь на «тигре» уехать? А дьявол его знает! Надо попробовать!

— В доме их всего пятеро…

— И еще батальон в деревне?

— Его не будем вводить в игру.

— Самое трудное подойти к дому незаметно.

— Незаметно не удастся.

— Тогда как же? Может, проследим, на какой машине его повезут?

— Это отпадает.

— Да, ведь его могут повезти и не по дамбе.

— Мы подойдем открыто.

Иванов уставился на товарища с тревожной насмешкой.

— С ума сошел!

Ложкин вытащил из трофейного ранца штаны и френч гитлеровского солдата.

— Здорово! А я почему-то думал, что выбросил это тряпье.

— И сейчас не поздно.

— Я не шучу. — Ложкин улыбнулся, посмотрев в глаза Иванова. — Ты завидовал мне, когда я отправлялся на прогулку в этом костюме, вот и тебе представляется такая возможность.

— И что же, я буду играть роль глухонемого? Да ведь у них, наверное, и глухонемые бормочут не по-нашенски.

— Дело проще. Тебе надо сыграть роль пленного.

Иванов оторопело улыбнулся.

— Понял теперь?

— Ну и голова! Вот это придумал! Пленный! А и на самом деле, кому в голову придет, что я за пленный?

— И я так думаю. Помоги мне снять сапоги… Спасибо. Твой автомат придется тут спрятать. Там новый добудешь. Теперь прицепи на пояс гранаты, рубаху из-под ремня выпусти, пистолет в рукав. Когда пойдем к дому, не забудь держаться как пленный.

— Не приходилось.

— А ты попробуй. Мне тоже не приходилось служить фюреру.

— Ясненько, — бормотал Иванов, рассовывая из вещевого мешка по карманам пистолетные обоймы. — Эх, живой ли еще Кирилл? Устроили, называется, пария на отдых и лечение…

Ложкин взглянул на часы.

— Половина третьего. В три мы должны быть возле кузницы.

— Точно. Патруль будет в другом конце деревни.

— Вначале пойдем к дамбе.

— Верно. А там кустами вдоль дороги и к самой кузнице подойдем. Ну, давай лапу, хоть, дело и верное, а все-таки…

— Да, Иван, все-таки…

Они крепко пожали друг другу руки.

Пока пробирались через осоку и камыши, по дороге проехали две автомашины и на большой скорости промчались три мотоциклиста.

— Зашевелились, гады, — сказал Иванов, останавливаясь передохнуть. — Блокировали дороги. Небось все гарнизоны подняли на ноги. Слышишь стрельбу в лесу?