Музыкальная машина

Лабиринт замолчал. Я подождал некоторое время, но казалось, что он и не собирается продолжать. Я посмотрел на него. Старик глядел на меня как-то странно и несколько жалобно.

— Я действительно ничего больше не знаю, — сказал он, — я давно не был там, в лесу. Я боюсь… Я знаю, что-то там происходит, но…

— А почему бы нам вдвоем не пойти и не взглянуть?

Он облегченно улыбнулся.

— Я надеялся, что вы это предложите. Вся эта история начинает меня утомлять.

Он откинул одеяло и встал, поправляя одежду.

— Что ж, пошли.

Мы обошли дом и по ровной утоптанной тропинке пошли в лес. Все вокруг было диким и хаотическим, разросшимся, густым, неухоженным морем зелени.

Доктор Лабиринт шел впереди, раздвигая ветки, заслонявшие тропинку, наклоняясь и пробираясь вперед.

— Ну и местечко, — заметил я.

Мы шли уже довольно долго. Лесная чаща была темной и сырой, солнце еще не село полностью и легкая мгла, создаваемая листвой, окутывала нас.

— Сюда никто не приходит.

Док неожиданно остановился и осмотрелся.

— Может быть лучше, нам вернуться и захватить мое ружье. Я не хотел бы, чтобы случилось что-нибудь нехорошее.

— Вы уверены, что дела обстоят так плохо? — я подошел к нему и остановился.

— Может быть, не все так плохо, как может казаться.

Лабиринт осмотрелся. Ногой ткнул в сушняк.

— Они вокруг нас, повсюду и наблюдают за нами. Вы чувствуете это?

Я рассеянно кивнул.

— Что это?

Я поднял тяжелую, трухлявую ветку с остатками опавшего грибка и отбросил от дороги. Невдалеке возвышалась бесформенная и бесцветная кучка листвы, наполовину засыпанная землей.

— Что это? — повторил я.

Лабиринт напряженно и опасливо посмотрел под ноги. Он бесцельно начал пинать листву. Я почувствовал себя неуютно.

— Да это зачем, черт возьми! — воскликнул я. — Для чего это?

Лабиринт медленно поднял взгляд на меня:

— Это зверек шуберт, — прошептал он. — Или точнее тот, кто раньше был им. Их осталось, однако, не так много.

Зверек шуберт — так звали того зверька, который прыгал и блеял, как глупый и игривый ягненок. Я наклонился и посмотрел на холмик, стряхнув несколько листьев и сучков с него. Да, он был мертв. Его пасть раскрыта, а тело распорото поперек. Муравьи и микробы усердно работали над ним. Он уже начал разлагаться.

— Но что же случилось? — спросил Лабиринт. — Кто же мог сделать это?

Раздался шум. Мы быстро повернулись.

Вначале мы ничего не увидели. Затем кусты зашевелились, но мы так и не смогли определить, что за существо появилось перед нами. Оно было худым, длинным и огромным, со светящимися глазами. Мне показалось, что оно чем-то похоже на койота, разве что крупнее. Его шерсть была спутанной и короткой, его пасть слегка приоткрылась, когда оно молчаливо и изучающе рассматривало нас, как бы удивляясь диковинным существам, внезапно вторгшимся на его территорию.

— Это зверек вагнер, — тихо сказал Лабиринт. — Но он изменился. Очень изменился. Я с трудом узнал его.

Существо понюхало воздух, ощетинилось. Неожиданно нырнуло в сумерки и растворилось там.

Некоторое время мы стояли молча. Наконец Лабиринт прервал молчание.

— Итак, это то, во что он превратился, — сказал он. — Я с трудом верю. Но почему все это случилось?

— Адаптация, — сказал я.

— Когда вы выбрасываете на улицу обычного домашнего кота, он становится диким. Или, например, собаку…

— Да, — кивнул он. — Собака становится волком, чтобы выжить. Таков закон леса. Я предугадывал это. Это случается довольно часто.

Я еще раз взглянул на трупик, лежащий на земле, и затем на молчаливые заросли вокруг. Адаптация, может ли быть что-либо более худшее. Такая мысль возникла в моей голове, но я ничего не сказал.

— Я бы хотел взглянуть на других, — сказал я. — На некоторых других.

Давайте поищем остальных.

Он согласился. Отбрасывая ветки и листву с нашего пути, мы начали пробираться через высокую траву. Я нашел палку и пользовался ей как посохом, а Лабиринт, близоруко всматриваясь под ноги, помогал себе руками и коленями.

— Даже дети превращаются в зверенышей, — сказал я. — Вы помните, был ребенок-волк в Индии? Никто не верил, что то были обычные дети.

Лабиринт кивнул. У него был грустный вид и было нетрудно догадаться, из-за чего. Он ошибся, его замысел был ошибочным, и последствия всего этого становились ему все более очевидными. Музыка сможет выжить в живых существах, однако не стоит забывать урок садов Эдема: как только завершается процесс создания существа, оно начинает жить, и с этого момента перестает быть собственностью создателя, лишая его возможности по собственному желанию управлять и исправлять это существо. Бог, наблюдая за развитием человека, наверное, испытывал такую же печаль и собственную незначительность, как и Лабиринт, наблюдающий за своими созданиями, изменяющимися и развивающимися для того, чтобы выжить.

То, что его музыкальные создания выживут, уже ничего не значило для него, потому что он создавал их для того, чтобы уберечь прекрасное от осквернения и гибели, а на его собственных глазах проявился совершенно другой процесс. Док Лабиринт взглянул на меня, его лицо было исполнено печали. Он обеспечил им выживание, но тем самым был уничтожен всякий смысл и ценность того, что должно было быть сохранено. Я попытался улыбнуться ему, но он быстро отвел взгляд.

— Не переживайте так сильно, — сказал я. — В действительности в зверьке вагнере не произошло больших изменений. Неужели в самом Вагнере не проявлялись грубость и темперамент? Разве в нем не было склонности к насилию…

Я запнулся. Доктор Лабиринт отскочил, резко отстранив свою руку от травы. Он ухватил себя за запястье и согнулся от боли.

— В чем дело? — поспешил я к нему на помощь.

Он с дрожью отвел свою небольшую старую руку от меня.

— Что случилось? В чем дело?

Я повернул его руку к себе. Она вся была покрыта отметинами красных порезов, распухавших на глазах. Его что-то ужалило или укусило в траве.

Пиная ногой траву, я попытался обнаружить, что же это было. Я заметил шевеление травы и маленький золотистый шарик, быстро удаляющийся в направлении зарослей. Он был весь подобно крапиве покрыт шипами.

— Хватайте его! — закричал Лабиринт. — Быстрее!

Я поспешил за существом, вооружившись носовым платком, чтобы уберечься от шипов. Шарик яростно полз вперед, стараясь скрыться, но я с помощью своего носового платка в конце концов поймал его.

Пока я поднимался на ноги со своей добычей, Лабиринт наблюдал за моим трепыхающимся платком.

— Я с трудом могу поверить во все это, — сказал он. — Нам лучше будет вернуться домой.

— А это что такое?

— Это один из жуков бахов. Но очень сильно изменившийся…

Мы пустились в обратный путь к дому, нащупывая тропинку в темноте. Я шел первым, раздвигая ветки, а Лабиринт грустно и сосредоточенно следовал за мной, время от времени ощупывая свою руку.

Мы вошли во двор и подошли к крыльцу заднего входа в дом. Лабиринт открыл дверь и мы вошли на кухню. Он зажег огонь и поспешил к раковине, чтобы обмыть свою руку.

Я взял в буфете пустой кувшин и осторожно опустил в него жука баха.

Как только я закрыл крышку жук сделал несколько пробных движений. Я сел за стол. Мы оба молчали, Лабиринт поливал холодной водой свою распухшую руку, а я за столом наблюдал как золотой шарик в кувшине ищет возможности улизнуть.

— Ну что ж? — наконец произнес я.

— Нет никаких сомнений, — Лабиринт подошел к столу и уселся напротив меня. — Происходят какие-то метаморфозы. Главное то, что у него с самого начала не было ядовитых шипов. Вы знаете, очень хорошо, что я играл роль Ноя предельно осторожно.

— Что вы имеете в виду?

— Я их всех сделал стерильными. Они не могут воспроизводиться. У них не будет потомства и когда они умрут, на этом все и завершится.