Талант

Затем последовал его скудный гардероб, одежду с привычной методичностью он развесил в чулане и шкафу. Потом разложил белье и прочие домашние принадлежности. Затем тонкий конверт со стихами, написанными после 2643 года. Они все были неопубликованными, и их почти никто не читал.

Те стихотворения, что почему-то не попали в сборник и были прочитаны его немногочисленными друзьями, Вилар считал запятнанными, хотя и хранил. Каждое, казалось, было осквернено бездарными комментариями.

— Прекрасная вещь, Эмиль, — но не слишком ли длинновата?

— Необыкновенная образность — только непонятно, к чему в одиннадцатой строке упоминается Дидона.

— Прекрасно, однако…

— Великолепно, но…

Или же:

— Никудышная вещь, Эмиль, но у меня есть идея, как ее улучшить. Почему бы не…

Он терпеливо выслушивал всех, с достоинством переносил их часто противоречивые критические оценки и наконец покинул Землю. Решение лететь на Ригель Семь далось без труда; другого пути не было.

Останься он на Земле — до конца дней пришлось бы жить постоянно осажденным поклонниками, быть центром доброжелательного круга тех, кто хотел быть причастным к его дару, но не подозревал о мучениях, причиняемых обладателю этого дара.

«Забудь их, Эмиль», — сурово приказал он себе. Вынул бумагу две стопки, столько, сколько потребуется до конца жизни. Ручку. Блокнот.

Потом огляделся. Все на своих местах. Комната в полном порядке.

Вилар сел за стол и потянулся к полке с книгами. Рука задержалась на миг на собственной маленькой книжке, невольно дрогнула и двинулась дальше. Он взял Йетса, потом передумал и поставил назад. В памяти всплыли строки Элиота, которого Эмиль давно знал наизусть и потому не стал брать с собой:

… Разве паук перестанет

Плести паутину? Может ли долгоносик

Не причинять вреда?

Де Байаш, миссис Кэммел, Фреска —

Раздробленные атомы в вихре за кругом дрожащей

Большой Медведицы

Чайка летит против ветра

В теснинах Бель-Иля, торопится к мысу Горн,

Белые перья со снегом

Мексиканский залив зовет;

Я старик, которого гонят пассаты

В сонный угол

Жители дома

Мысли сухого мозга во время засухи note 1 .

Почти всю ночь Вилар работал над фантазией, навеянной первыми строками «Трагедии мстителя». К рассвету он поднялся, разорвал лист и выбросил из головы все, что писал. Потом вышел на крошечное крылечко поглядеть, как громадное солнце неторопливо всходит над горизонтом Ригеля Семь.

Вскоре после восхода появился Мелбурн Хедли Карпентер.

— Как вам спалось?

Помятый, с покрасневшими глазами Вилар кивнул.

— Превосходно.

— Рад слышать. Может, теперь заглянете к нам? Отец хочет познакомиться с вами, да и все остальные тоже.

Вилар с подозрением нахмурился.

— С какой стати? — Обычная любознательность. Видите ли, вы здесь единственный, кто не принадлежит ни к одной из семей.

— Знаю, — с облегчением сказал Вилар. — Стало быть, вы никогда не слышали обо мне?

Карпентер пожал плечами.

— Откуда? Вам же известно, как замкнуто мы здесь живем.

— В самом деле.

Итак, главное беспокойство позади — он, как и надеялся, здесь совершенно не известен. Есть возможность начать все заново. Мозг старика не сух, здесь, в этом сонном углу, можно достичь величайших высот, не привлекая внимания, столь губительного для художника.

Он пошел вслед за рослым юношей вверх по холму. Очертания дома были четкими и простыми; на свой дилетантский вкус Вилар вполне одобрил архитектуру. В ней не было фальши нынешней земной псевдоархаики.

В просторном центральном холле стоял огромный стол, за столом сидело по меньшей мере пятьдесят человек. Высокий мужчина — очень похожий на Мелбурна Хедли Карпентера, но гораздо старше — седовласый, чуть сутулый, поднялся со своего места во главе стола.

— Вы Эмиль Вилар, — проговорил он звучным голосом. — Мы очень рады вас видеть. Я Теодор Хедли Карпентер, а это моя семья.

Оробевший Вилар растерянно кивнул. Теодор Хедли Карпентер широким жестом указал на шестерых почти неразличимых мужчин помоложе справа от себя.

— Мои сыновья, — сказал он.

Дальше сидели совсем юные — второе поколение Мелбурна Хедли Карпентера.

— Мои внуки, — подтвердил патриарх предположение гостя.

— У вас замечательная семья, мистер Карпентер, — сказал Вилар.

— Одна из лучших, сэр, — любезно ответил Карпентер. — Не позавтракаете ли с нами? Потом можно будет поговорить.

Возражений у Вилара не было, и он сел на свободное место. Завтрак возобновился — Вилар обратил внимание, что за столом прислуживали хорошенькие девушки, очевидно, внучки Карпентера. На этой планете не было посторонних, не было слуг, все являлись членами семьи.

«Кроме меня, — с кривой улыбкой подумал он. — Я всегда посторонний».

Завтрак был таким же земным, как и все на планете. Яичница с ветчиной, свежие булочки, кофе — даже смешно, лететь за — сколько это? пятьсот сорок пять парсеков — бессчетные триллионы миль и завтракать кофе со свежими булочками. «Но ведь людям свойственна тяга к привычному», — думал Вилар. Чем оказался весь проект терраформирования, как не громким, преображающим галактику воплем (варварским воплем, отметило его поэтическое сознание) жалкого самоутверждения? Человек один за другим преображает миры на земной манер, а потом ест булочки на завтрак.

Вилар принял эту мысль во внимание. Он знал, что позже она скрыто возникнет в ткани одного из стихотворений; еще позже он обнаружит ее там и уничтожит стихотворение как глупую злободневку.

Покончив с едой, он откинулся на спинку стула. Со стола все убрали. Потом, к его удивлению, старый Карпентер хлопнул в ладоши, и один из его похожих друг на друга сыновей принес какой-то музыкальный инструмент. Струны его были туго натянуты над резной декой. «Цимбалы», — в изумлении подумал Вилар, когда патриарх заиграл, ударяя по струнам двумя резными палочками из слоновой кости.

Мелодия была странной и сложной; поэт, обладающий слухом, но не знающий теории музыки, слушал внимательно. Короткая пьеса окончилась в миноре, внезапно оборвалась тремя понижающимися терциями.