Путешествие в луну

И в самом деле, бывший подо мною камень опускался все ниже и ниже! Я послушался орла. «Покорнейше благодарю ваше высокоблагородие за ласку. С благодарностию принимаю ваше милостивое предложение», сказал я, вспрыгнул к нему на спину и обеими руками уцепился за его шею. Орел взвился под облака с неимоверною быстротою. Не знал я чтò он затевал, окаянный, над бедной моей головушкою. Мы все поднимались выше и выше. Думая, что орел не знает дорòги до моего дома, я сказал ему со всею возможною учтивостью (ведь мне надобно же было противу него быть учтивым: я был совершенно в его власти!); и так я сказал ему: «Хотя ваше высокородие лучше меня изволите знать, что надлежит делать, однако осмелюсь заметить, что если бы вашему превосходительству угодно было лететь пониже, то мы спустились бы в городе Белеве, за Выркою, в приходе Петра и Павла, близехонько от моего домишка; тогда, сошед с превосходительной спины вашей, я мог бы принести вам всенижайшую мою благодарность».

«Нет, Максимушка!» отвечал орел; «я не так глуп как ты думаешь. Разве не видишь ты, там в низу, двух человек с ружьями? Неужели ты воображаешь, что я соглашусь быть подстреленным в угодность такого безмозглаго пьяницы каков ты?» — «Кòлом бы тебе в землю!» подумал я, но не сказал ни слова. Он все продолжал лететь выше и выше, а я поминутно спрашивал: скоро ль мы опустимся? Но орел молчал. «Ваше высокопревосходительство, милостивый государь!» сказал я напоследок; «да куда же вы летите?» — «Молчи!» закричал орел, «это не твое дело!» — «Помилуйте, ваше высокопревосходительство! Как не мое дело? Да кто же сидит на спине вашей? Как же мне не спрашивать?» сказал я. — «Сиди смирно и ни пикни!» крикнул орел.

«И куда бы вы думали мы залетели? Прямо на луну! Отсюда этого нельзя было видеть; но, в то время, в нее воткнут был серп, вот таким образом», говорил Максим Григорьев, рисуя своею палкою на пыли, покрывавшей дорогу, фигуру луны с серпом.

«Я далеко залетел и очень устал!» сказал орел. «А кто вас просил лететь так далеко; уж, конечно, не я», сказал я; «разве я не умолял вас, с полчаса тому назад, чтобы вы спустились на землю?» — «Полно тебе врать!» сказал орел. «Слезай ка лучше со спины моей; я очень устал! Слышишь ли, Максим? Я тебе говорю: слезай проворней! Посиди здесь, пока я отдохну!» — «Чтò ты это, отец мой, помилуй! Сесть на этот кругленькой шарик! Да я с него скачусь и разобьюсь вдребезги! — «А разве ты не можешь держаться за серп?» сказал орел. — Не хочу я сидеть на луне, не хочу держаться за серп!» закричал я, осердившись. «Ах ты негодный обманщик! Не ты ли обещал спасти меня и отнести меня на спине своей?» — «Нет, Максим!» отвечал орел с величайшим хладнокровием; «я только обещал вынести тебя из болота и сдержал слово. Если ты добровольно не сойдешь со спины моей, то мне стоит только тряхнуть крылом, и ты полетишь книзу; но прежде нежели долетишь до земли, разсыплешься весь в прах». Боясь, чтобы он на деле не исполнил угроз своих, я сошел со спины орлиной и, кое-как, угнездился на луне, придерживаясь за серп. Сидеть на ней было холодно, как на льдине.

«Теперь ты в безопасности!» сказал орел, облетев вокруг меня. «Прощай, Максимушка, друг мой сердечный! Я отплатил тебе за проказы. Помнишь ли, прошлаго года, ты разорил гнездо мое на Васьковой горе!» (это была сущая правда); за то я посадил тебя на луну. Не разоряй орлиных гнезд и не ходи кроить кафтанчиков детям с тем, чтобы пьянствовать».

«Итак, ты покидаешь меня здесь, мошенник!» вскричал я. Ах ты негодная скотина! Безжалостный злодей! Чтобы тебе провалиться сквозь землю! Отсохни твой крючковатый нос! Разорви тебя на маковыя зерна! Раздуй тебя горой!» Я бранил, проклинал его, все напрасно. Он расширил огромныя свои крылья и, с громким смехом, полетел от меня прочь. Я кричал ему вслед; то ругал его, то умолял возвратиться: но он летел прочь, не слушая ни ругательств, ни просьб моих. С тех пор я уже нигде не встречал его.

Вы можете себе представит жалкое мое положение, пока я сидел на луне. С горя, принялся я голосить: «Родимый мой батюшка, родимая моя матушка, не видать вам больше вашего детища!», говорил я, обливаясь слезами. «Друг мой сердечной, жена моя возлюбленная, Аксинья Козминишна, оставаться тебе горькою вдовушкой! Детушки мои милыя, осиротели вы бедныя! Головушка моя горькая, погибать тебе в одиночестве! Кто накормит, кто напоит тебя? Кто приласкает, кто пожурит тебя? Кто утешит живого, кто помянет мертваго? Кто закроет мои глазушки, кто схоронит мои косточки?»… Вдруг, на самой средине луны отворилась дверь, с таким ужасным скрипом, как будто век свой не была подмазана; и кто же вышел из этой двери? Тот самый человек, который живет пустынником на луне и содержит в ней свет. Я тотчас узнал его по фонарю.

«Здравствуй Максим Григорьевич!» сказал он: «Как ты, братец, поживаешь?» — «Все слава Богу, отец мой, вашими святыми молитвами», отвечал я. «Покорно вас благодарю за привет и любовь. Все ли вы в добром здоровье?» — «Как зашел ты сюда, Максим Григорьев?» спросил у меня лунный житель, который был тут один-одинехонек, как пустынник, и потому я счел приличным титуловать его как монаха. Я разсказал ему, как праздновал в Мишенском у старосты Ивана Ильина, как ходил в Собакино кроить кафтанчик, как выпил там лишнюю чарку водки; как, споткнувшись на кирпич, упал на сухом месте в воду, поплыл и очутился на необитаемом острову; как забрел в болото и как мошенник-орел, обещаясь спасти меня, посадил на луну.

«Максим!» сказал лунный житель. «Тебе здесь не место. Ступай, брат, домой!» — «Я очень бы этого желал, ваше преподобие, отвечал я, «да не знаю как отсюда выдраться!» — «До этого мне нет нужды!» сказал он; «ступай как знаешь! Мое дело объявить тебе, что пьяниц здесь не держут; изволь же скорее убираться! — «Но, ваше высокопреподобие», отвечал, я «ведь я вам не мешаю. Сижу себе смирнехонько и держусь за серп. чтобы не упасть.» — «Не трогай моего серпа!» закричал лунный житель. — «Ваше преосвященство!» не во гневе милости вашей», сказал я; «не угодно ли вам будет впустить беднаго странника в вашу келью, только переночевать? Я чаю вас, здесь. не часто навещают гости?» — Мне гости не нужны!» отвечал он; «не тронь моего серпа, Максим!» — «Говори себе чтò хочешь, а я серпа не выпущу из рук», сказал я с досадою. — «Говорю тебе, не тронь моего серпа!» вскричал сердито лунный житель. «Таки вот, не слушаю тебя!» отвечал я, посмотрев на него с презрением; «ты хоть тресни с досады, а я серпа не выпущу из рук.» — «Добро, увидим!» сказал лунный житель, поворотился ко мне спиною и, ушед в свою келью, так сильно захлопнул за собою дверь, что вся луна задрожала и чуть не свалилась вместе со мною на землю.

Я готовился подраться с лунным жителем, когда увидел, что он идет ко мне с топором в руках, и, не сказав двух слов, стук по серпу топором; ручка отскочила, и я полетезъ вниз. «Прощай, Максим Григорьевич!» закричал он мне в след. «Добрый путь, благодарю за посещение.» Я не имел времени отвечать ему; с неописанною быстротою катился я по воздуху. «Господи, помоги мне!» подумал я; «пропал я теперь!» Едва успел я это помыслить, как что-то подлетело ко мне; глядь я… вижу стая диких гусей; поднялись, видно, с Вырки или Оки; иначе как бы им узнать меня. Старый гусак, летевший впереди, вскричал: «Ты ли это, Максим Григорьевич?» — «Я, сударь. к услугам вашим», отвечал я. «Здорово, братец! Как поживаешь?» сказал гусак. «Все слава Богу, сударь, вашими святыми молитвами», отвечал я; «покорно вас благодарю за привет и любовь! Все ли вы в добром здоровье?» — «Уж не упал ли ты, Максимушка?» спросил гусак. «Да, сударь, как видите», отвечал я; «свалился прямо с луны». Тут разсказал я ему, как праздновал в Мишенском у старосты Ивана Ильина, как ходил в Собакино кроит кафтанчик; как выпил там лишнюю чарку водки; как, споткнувшись на кирпич, упал на сухом месте в воду, поплыл и очутился на необитаемом острову; как забрел в болото, как мошенник-орел, обещавши спасти меня, посадил на луну, и как оттуда столкнул меня лунный житель. «Максимушка», сказал гусь, «я спасу тебя. Протяни руку и постарайся поймать меня за лапу, я принесу тебя на землю.» Ох, ты ненаглядное мое сокровище! Отец ты мой родной! Кормилец мой! воскликнул я; хотя и думал, что на стараго гусака не должно полагаться, но не было другого средства к спасению. Я протянул руку, поймал гусака за лапу и полетел вместе со стаею гусей, чинно и плавно.