Год белой кометы

— Вот и будет повод помириться, — улыбнулся Кирилов, — а пока посмотри мои бумаги…

…Тяжелый дневной сон медленно уходил вместе с солнцем, которое по-зимнему быстро скатывалось за гребень горы. Кирилов встал со скрипучей гостиничной кровати, машинально посмотрел на часы. «Всего три, — подумал он, — успею заглянуть в канцелярию».

Когда он вошел, секретарша протянула ему небольшой, свернувшийся в трубочку листок бумаги и улыбнулась:

— Вам почта… Кажется, можно поздравить?

Максим Петрович развернул письмо и прочитал:

«Указанный объект в каталогах не значится. Судя по положению, это может быть неизвестная комета.»

Ниже была приписка Гребкова:

«Максим, сделай еще пару снимков и отнесись к этому серьезно. Мы просчитаем орбиту и, если это новый объект, сообщим тебе. Вадим.»

Кирилов поднял глаза на секретаршу.

— Спасибо, — ответил он с улыбкой, — но поздравлять еще рановато.

Он вышел на воздух и с наслаждением вдохнул в себя свежий и легкий мороз. Через несколько минут подошла дежурная машина, Кирилов протолкнул в кабину увесистый, видавший виды портфель, потом сел сам. И снова, так же как и вчера, и позавчера заскрипел снег под колесами, мелькнули за стеклами огни поселка, и началось неспешное и уже привычное восхождение туда, на гребень Родникового хребта, где на самой границе Земли и Космоса серебрилась и как будто парила над сугробами башня телескопа. Прошло уже почти двадцать лет с того майского солнечного утра, когда Кирилов в первый раз поднялся сюда, но до сих пор ясно и ярко сохранился в памяти этот день…

Дорога серым и, казалось, бесконечным штопором ввинчивалась в гору, в зеленый буковый лес, петляя среди одуванчиков и незабудок, потом выпрямилась, и автобус вырвался на синий простор неба и альпийского луга, который был покрыт густым ковром темно-голубых колокольчиков, и от этого, казалось, сливался с небом где-то у высокого и близкого горизонта. Купол астробашни блеснул из-за холма неожиданно, как выпавший из-за облаков солнечный луч, и сразу возникло пришедшее откуда-то из далекого детства ощущение праздника. Теперь, спустя очень много лет, это ощущение возвращалось каждый раз, когда Кирилов поднимался сюда. Оно стало частью его души, чем-то очень важным и необходимым, без чего его работа и вся жизнь потеряли бы всякий смысл.

Короткий декабрьский закат растворял алую кромку вечера в лиловых сумерках, обозначились яркие звезды, когда Максим Петрович вошел в аппаратную, коротко поздоровался с дежурным оператором и включил компьютер. До восхода вчерашнего странного объекта было еще, по крайней мере, два часа, но и после этого нужно было подождать некоторое время, пока он поднимется достаточно высоко для того, чтобы с уверенностью сделать качественный снимок. А пока можно было спокойно заниматься «своими» звездами. Задача, которую он решал, была не из легких, требовала статистического анализа, а значит длительных, монотонных наблюдений, очень хорошей погоды, стабильной работы светоприемника. И хотя терпения Кирилову было не занимать, во всем остальном проблем было предостаточно. Ясных ночей не хватало, телескоп все чаще и чаще давал сбои, случались и поломки светоприемного устройства. Все вместе это приводило к тому, что решение интереснейшей астрофизической задачи растягивалось на годы, а это всерьез тревожило и тяготило и Кирилова, и его коллег, и руководство института. Наблюдения каких-то новых, неожиданных объектов никак не входили в его расчеты, разрывали то планомерное и непрерывное движение к цели, которое Максиму Петровичу удалось организовать в последние месяцы. Дежурный оператор Володя Гармаш сел рядом с Кириловым.

— Будем работать? — спросил он, привычным движением включая пульт управления.

— Непременно, — ответил Кириллов. — И даже делать открытия.

— Вы серьезно?

— Как повезет. Вводи координаты.

Дрогнули и побежали цифры на экранах, загудели моторы, в темно-фиолетовом проеме купола поплыли звезды — как будто корабль двинулся в путь куда-то в далекие дали неба, к самому краю Вселенной.

2

Володя Гармаш впервые познакомился с астрономией еще в школьные годы. В сентябре 1956-го его семья жила в глухом маленьком гарнизоне на дальневосточной границе, где служил Володин отец — майор артиллерии. Володя пошел во второй класс, но школа была малокомплектная, и в одной комнате за левым рядом парт сидели второклассники, а за правым — ребята постарше — четвертый класс. Учительница Анна Сергеевна добросовестно пыталась вести два урока одновременно, но поскольку учебная программа для младших была попроще, а для старших посложнее, она обычно давала второклассникам самостоятельную работу. Тем же, кто учился в четвертом классе, она объясняла урок. Володя тогда самостоятельно работать еще не умел, зато очень любил слушать, поэтому по программе второго класса он не знал почти ничего, зато за четвертый класс мог бы, пожалуй, без запинки ответить что угодно. Вскоре перед его фамилией в классном журнале появилась унылая вереница двоек по всем предметам. Когда выяснилась истинная причина этого странного явления, Анна Сергеевна развела руками и растерянно сказала: «Ну прямо не знаю, что с ним делать — или оставлять на второй год, или переводить сразу из второго в четвертый!» Все, однако, разрешилось само собой: в очередной раз перевели на новое место службы Володиного отца. Там была большая настоящая школа, а по ночам вместо керосиновых ламп загорались электрические. Но Володя все-таки тосковал и по прежней маленькой школе, и по урокам естествознания, где Анна Сергеевна рассказывала о далеких звездах, о том, что вокруг этих звезд вращаются планеты, может быть, такие же, как Земля, и, может быть, там живут такие же мальчишки и девчонки, как Володя и его сверстники. По вечерам он выходил на крыльцо и, когда на военный городок опускалась густая чернильная темнота южной ночи, подолгу вглядывался в мерцающие россыпи созвездий, пытаясь разглядеть что-нибудь из того, о чем слышал в школе.

В гарнизоне была вполне приличная библиотека, которой пользовались не только офицеры, но и их семьи, включая детей, и семья Гармаша не была исключением. Скорее она принадлежала к наиболее читающей части городка, а Володя порой пропадал в библиотеке часами. Очень скоро не осталось почти ни одной популярной книги по астрономии, которую он не прочитал. Настал черед фантастики. После жюльверновской пушки, забросившей людей на Луну, внимание любознательного мальчишки привлек большой и красивый фолиант, на обложке которого золотыми буквами было начертано «АРТИЛЛЕРИЯ». Скорее всего, этот капитальный труд был энциклопедией, предназначенной для военных академий, и, разумеется, большей части написанного наследник артиллериста не понимал. Но в книге была масса замечательных картинок с подписями, которые можно было рассматривать бесконечно, неспеша перелистывая страницы. Орудия старинные — корабельные, полевые, зенитные — все это приводило в трепет и уводило из мира простых и обыденных предметов и понятий в неведомый, завораживающий мир могущества техники и человеческого разума, смыкавшийся где-то с бесконечным Космосом, где таинственные силы Вселенной вращали планетами, звездами и галактиками…

Тогда в воинских частях еще существовал обычай отмечать праздники за одним столом, где собирались все семьи вместе. Нередко такие застолья проводились и в доме майора Гармаша.

Однажды, когда во время очередного празднества офицеры заговорили о своих профессиональных проблемах, в споре неожиданно зазвучал неокрепший голос Володи:

— Дядя Костя, вы говорите неправильно!

Дядя Костя, он же подполковник Шафаренко, командир артиллерийского полка, едва не поперхнулся от неожиданности и замолчал. Все затихли.

— Почему ты так думаешь, Вовик? — спросил дядя Костя, подняв его с пола и посадив к себе на колени.

— Потому что настильным огнем стреляет только морская артиллерия, а у вас морских пушек нет, вы можете только навесным, хотя точность стрельбы будет ниже…