Письмо из-за гроба

На следующий раз я явился с цветами и бутылкой вина - так перекинулся еще один мостик, невинно пробились и завелись-завились вьюнками, согретые теплом наших взглядов ниточки-пряди невидимых, но крепких и тонко ощущаемых связей - мы уже не были прежними просто знакомыми, сладкая тайна связывала нас, тайна личная и такая ясная нам двоим: а Вы мне нравитесь, Владимир Максимович, и Вы мне, Дарья Сергеевна... Только я решительно не знал, что с этим, то ли интересным и желанным подарком, то ли с нелегкой обузой делать дальше, насколько я мог и имел ли право перейти границу дозволенного, тут намешивалось, перепутывалось и стягивалось в узелок многое: моя не в меру затянувшаяся холостяцкая трицатидевятилетняя жизнь подсказывала мне - хватит с тебя, пора и образумится, разве еще не нагулялся вдоволь, присмотрись к милой женщине, а не твоя ли это суженая, сам понимаешь, что что-то непохоже случившееся на яркое приключение, с другой стороны, себя не переделаешь - я всегда поступал так, как мне нравится, а мне нравится Дарья Сергеевна, Ваша улыбка - мне, Ваш взгляд - мне, Ваше внимание - мне... А также боялся я уронить, опрокинуть хрупкий мир сотворенного нами чуда в пропасть неприязни. Экий у меня словесный пассаж вылез из-под пера! На самом-то деле, конечно, было просто сомнение - а не игра ли это моего воображения - а вдруг получу в ответ удивленное с чего Вы это все взяли, любезный Владимир Максимович, а? Была еще одна мысль, опять придуманная мною и замораживающая дальнейшее наше сближение - с большой долей вероятности я мог получить и такое: ой, да не придумывайте Вы, Владимир Максимович, не та, к сожалению, у меня ситуация, чтобы я - женщина известная не только в Москве, вдова безвременно ушедшего поэта, борца за мир, чью память чтить - мне самой судьбой завещано, а тут, если хотите не то, чтобы интрижка, но принят в дом и бывает запросто "милый друг" моей студентки, к тому же подружки моей дочери.

Время шло, я ходил к тебе в гости, каждый раз попадая за стол, где рядом соседствовали артист, врач, адвокат, космонавт, чиновник министерства культуры... Я был представлен, как журналист, но по твоей просьбе уходил последним, проводив гостей с хозяйкой и все понимали , что такое мог позволить себе только близкий друг дома. Я звонил ежедневно, выполнял твои мелкие просьбы, помогал в каких-то делах - сходить на почту за бандеролью, написать ответ на письмо очередного почитателя таланта твоего покойного... даже просто вынести ведро с мусором. Однажды, возвращаясь из гостей, мы доехали на твоих темносиних "Жигулях" с красными сиденьями до подъезда моего дома, ты повернула ключ зажигания и в салоне машины стало тихо и интимно. Огоньки приборного щитка мягко подсвечивали твое лицо, рука покоилась на рукоятке переключателя скоростей рядом с моим коленом и пауза должна была бы разрешиться естественным поцелуем... Я не сделал этого, сказал, что позвоню и вышел из машины. Свет фар ослепил меня, пригвоздил к белой стене дома - ты, словно слившись воедино с машиной, мигнула мне сразу двумя глазами, круто развернулась и укатила в ночь. Я понял, что надо было не только отважиться на поцелуй, но и пригласить тебя в мою холостяцкую берлогу на чашечку кофе, да было поздно. Помогли письма - я уехал в командировку и писал, писал, писал тебе ежедневно, а когда и дважды в день... Получи-ка мои письма опять, те, прежние, ты вернула, прощаясь, выметая меня из дома, из жизни, из памяти... Каждое письмо - день недели, пять писем-дней с понедельника по пятницу...

Письмо "Понедельник". День добрый, Дарья Сергеевна, хотя и не ведаю, стоите ли Вы у окна, читая эти строчки в свете дня, или вечером сидите за столом под зеленым абажуром. Пускай немного сумбурно, простите, волнуюсь, но попробую рассказать Вам, а может быть, и сам попытаюсь разобраться в том, что же явилось душе моей независимо от желания ее и настроения... Чувство это - еще ребенок, имя ей - Любочка, маленькая девочка, которая смеется и радуется, когда мы видимся, и скучает и дуется в разлуке. Мне просто с Вами и легко - дышится, говорится, существуется, когда рядом, и неуютно врозь. Потребность видеть Вас вполне объяснима - при Вас я уверен в себе, как никогда прежде, при Вас я - лучший сам для себя, понятно ли это Вам? При Вас во мне оживает все хорошее во мне - юмор, талант, вера в людей, появился смысл в жизни, казавшейся такой скучной и неинтересной прежде... до встречи с Вами. Перед отъездом был у родителей. Мама напекла пирогов на дорожку, пожарила курицу и сварила яичек. Поужинали, выпили с отцом водочки - и я похвастался Вами. Отец деликатно промолчал, а мама вздохнула. Потом заехал домой. Ходил по квартире - как всегда словно пес у ног хозяина молчаливо ожидающей моих приборок, перестановок, но все было по местам, делать было совсем нечего - бывает такая пауза, а все паузы только для Вас - вот я и присел в тишине и улыбался... Как дурачок. Может, так оно и есть? В купе вагона соседями оказались милиционеры - ехали в дом отдыха. Помните, в записных книжках Ильфа про дом отдыха милиционеров: по вечерам они все вместе чистят сапоги и с перепугу от тишины бешено стреляют в воздух. Они рассказали, что объявлена амнистия - всем, у кого срок до пяти лет и преступление не тяжкое - свобода. Повезло кому-то, а вот я в плену и на свободу почему-то не рвусь.

Письмо "Вторник". Здравствуйте, Дарья Сергеевна, то бишь здоровеньки булы на радость окружающих, в числе которых временно отсутствую и я. Вчера попал в дом историков и архитекторов города Киева, ой, я Вам про него ничего еще не сказал - утром солнце сквозь легкий туман, мостовые в опавших листьях и треснувшей скорлупе от коричневокожих каштанов... Хозяева завалили меня старыми книгами. На вопрос как куда-то добраться, такой ответ: "Идите до метро, встаньте на Крещатике, а дальше до площади Ленинского Комсомола, бывшая площадь Сталина, бывшая Думская площадь..." Исконно русский Киев по-украински самобытен - здесь решения очередного съезда не "претворяются", а "перетворяются", двери в вагонах метро не "закрываются", а "зачиняются", а кино "Лихорадка на белой полосе" называется "Лихоманка на белой полосе", а "Опасная погоня" есть "Небеспечная..." Не беспечен ли и я в своей погоне за Вами? Есть еще одно опасение - так скоро привыкаешь к местному говору, что боюсь по возвращении буду "гакать" и "гыкать" - понравиться ли Вам такое? Потому и взял билет на пятницу на самолет - так оно быстрее будет. Прилечу и позвоню, знаю будете Вы, как всегда без сил после уроков мастерства, что традиционно у Вас почему-то по пятницам. Все равно позвоню, ладно?

Письмо "Среда". Не прошло еще дня и ночи, а мы снова вместе. Добрый вечер, Дарья Сергеевна! А с утра был дождь и на душе предчувствия, мрачные, как ненастные тучи - а вдруг погода несамолетная? Днем, ежась под кепкой от мокроты, добрался до Лавры, а там толпы инотуристов штурмуют кассы, пришлось достать палочкувыручалочку, журналисткий билет, но потом все как-то рассосалось и в Алмазном фонде я осознал, что кочевники скифы были-таки цари. Далее Лавра опещерилась мощами нетленными и чудесами Богом явленными, только, Дарья Сергеевна, Вы этим поповским сказочкам не верьте - я сам слышал от экскурсовода, что все это - опиум, что мощи не тлеют из-за песчаника, что затворников, замуровавших себя в кельях, было всего четверо, да и то из них трое попросились наружу, а последний оставшийся спятил. Были еще мироточивые главы, это есть черепа монашьи, их пропитывали оливковым маслом и клали в стеклянный сосуд - вот они и слезились. Это же ясно, как Божий день. А день после Лавры слегка распогодился, дождь приустал, я после пещер потоптался около усыпальницы Юрия Долгорукого, что в церкви на Брестове - в нее не пускают в дождь. Добрался до Владимирской горки, тезки моего, и окинул взором Днепр с высоты птичьего полета. По Десятинной улице дошел до Андреевской церкви. Трели Растрелли. Белые колонны на бирюзовом фоне - с оттенком синевы, как у Вас в гостиной. Вниз по Андреевскому спуску до дома двадцать, где жили Турбины Булгакова. Провинциальное, надо сказать, местечко. В обратную сторону спуск обернулся в подъем и дотянулся до Софийского собора - самое древнее каменное строение на Руси. Одиннадцатый век. Только собору больше, чем Москве. Дальше - еще не вечер - собор Владимирский. Действующий. Ждал, коченея, в церковном сквере, когда откроют. А вокруг жили каждый своею судьбой те, что попали в тот же день и в тот же час в это святое место. Подошел в телогрейке, "из мест заключения", попросил денег, я ему отказал - пьян. Нищие передрались за место у входа в храм. Подошла дама, ухоженная, в норковой шапке и дорогих сапогах, с портфелем райкомовского работника, раздала нищим подаяние, перекрестилась на собор, а потом отстояла всю службу. Я вошел в храм со всеми и поставил свечку Христу нашему спасителю - так подсказали мне прихожане и до конца мессы стоял под сенью куполов и икон. О чем просил?.. Как Вы там? К-а-к В-ы т-а-м?