Странник

Остальные планеты находились по другую сторону от Солнца — далеко, словно люди, спрятавшиеся на другом конце огромного дома.

Звезды сверкали в темноте, словно холодные бездонные глаза, или окна, светящиеся на другом берегу океана.

Земля и Луна были похожи сейчас на одинокую пару, греющуюся у солнечного костра среди леса, темного, простирающегося на тридцать два биллиона километров. Ужасающее одиночество! — особенно если учесть, что нечто неведомое движется по лесу, все ближе и ближе подкрадываясь к костру; раздвигает черные ветви космического пространства, заставляя тревожно мерцать звезды.

Далеко в Северной Атлантике, капли морской воды упали на лицо Вольфа Лонера, вырвав его из плена кошмарных снов. И высоко на западе через последний рваный просвет в черных тучах он увидел медный щит Луны. Луна была как бы прикрыта пеленой дыма, и он знал, что это затмение, но сквозь еще неразвеявшийся сон ему показалось, будто кто-то взывает о помощи из горящего дома — Диана в опасности? Но через мгновение черные волны и сильный ветер, надувший паруса, размыли и стерли из его сознания эту беспокойную картину.

— Психическое равновесие — это ритм, — сам себе сказал Лонер.

В радиусе слышимости его голоса не было ни единой живой души и, собственно, в радиусе трехсот двадцати километров тоже; по его расчетам именно такое расстояние отделяло его от Бостона, в этом одиноком плавании с востока на запад, начатого в Бристоле.

Он проверил трос, укрепленный на руле так, чтобы семиметровая яхта не сбивалась с нужного курса, а затем спиной протиснулся в узкую — не шире, чем гроб — кабину, чтобы в ее тепле еще немножко подремать.

В пяти тысячах километрах к югу от яхты роскошный трансатлантический лайнер с атомным двигателем «Принц Чарльз», словно плавучий скальный массив, следовал сквозь невидимый туман накладывающихся друг на друга радиоволн к Джорджтауну и дальше к Антильским островам. Под климатизированным, погруженным в темноту куполом несколько пожилых людей, позевывающих по причине позднего времени, наблюдали начавшееся затмение. Из центрального зала доносились приглушенные раскаты неоджазового произведения по мотивам Вагнера. В это время капитан Ситвайз с тревогой подсчитывал по списку пассажиров количество присутствующих на корабле известных бразильских фашистов, — из этих новоявленных непредсказуемых, — отмечая про себя, что наверняка где-то опять ожидается революция.

На островке Кони, в густой тени под новым помостом, стояла худенькая Сэлли Хэррис. Закинув руки за голову, она придерживала вечно наэлектризованные волосы, и улыбаясь, терпеливо ожидала, когда наконец попытки Джейка Лешера расстегнуть бюстгальтер под черной шелковистой тканью ее элегантного суперплатья принесут какие-нибудь результаты.

— Веселого развлечения, — сказала она, — но помни, что мы должны успеть в парк, чтобы увидеть затмение с десятивершинной горки. Со всех десяти вершин.

— У-у, кому надо пялиться на Луну? Это скучно, нудно, грустно, — заявил Джейк, возбужденно посапывая. — Сэл, где, к черту, эти застежки и крючки?

— На дне сундука твоей бабушки, — проинформировала его девушка. Она подцепила декольте своими серебристыми ноготками и рванула вниз. — Магнитное устройство находится на носу, а не на корме, сухопутная ты крыса, — засмеялась Сэлли и умело повела плечами. — Вот так! Теперь понятно, почему этот бюстгальтер называют исчезающим?

— Боже! — вскричал Джейк. — Совсем как свежие горячие булочки! Ох, Сэл…

— Поиграйся, — ноздри девушки слегка расширились, — но опять же, помни, что ты обещал взять меня на горную железную дорогу. И будь добр, обходись с румянами поосторожней.

Пытаясь сквозь толщу черных туч, укутавших Никарагуа, увидеть отблескивающую металлом поверхность озера Манагуа, дон Гильермо Уолкер, сидя в самолете, пришел к заключению, что идея бомбардировки цитадели «Эль президенте» во время затмения — чисто театральная отчаянная импровизация, абсурдная, как идея режиссера «Алжирского решения»в третьем акте выпустить главную героиню Джейн на сцену обнаженной, что, однако, не спасло спектакль от полного провала.

Как оказалось, предполагаемого полного мрака во время затмения не наступило, и истребителям, высланным из «Эль президенте», не составит особого труда за считанные секунды превратить в решето эту старую колымагу, высокопарно именуемую боевым самолетом, положив тем самым конец Революции Наилучших, или, по крайней мере, прервав участие в этом предприятии дона Гильермо Уолкера, потомка и продолжателя традиций Вильяма Уолкера, известного в Никарагуа корсара середины девятнадцатого века.

Даже если ему удастся выпрыгнуть из подбитого самолета с парашютом, его все равно схватят. Вряд ли он сможет стоически выдержать обработку электрической дубинкой, предназначенной для того, чтобы подгонять скот. Да он будет вопить, как трехлетний ребенок!

Слишком светло, слишкомсветло!

— Ты жалкая актриска! — крикнул дон Гильермо упрямо светящейся Луне. — Все никак не сойдешь со сцены!

В трех тысячах километрах от Вольфа Лонера и окружавших его черных туч, неподалеку от темного силуэта экспериментальной электростанции в Северне, использующей энергию приливов, валлийский поэт Дэй Дэвис, вдребезги пьяный, махнул рукой закопченной Луне, желая ей спокойной ночи. Первые проблески рассвета гасили звезды на небе.

— Приятных снов, Золушка! — закричал Дэй. — Умой лицо и иди спать, но завтра ты обязательно должна вернуться!

Совершенно трезвый Ричард Хиллэри, болезненный английский прозаик, не отказался от удовольствия съязвить по этому поводу:

— Ты так это говоришь, Дэй, словно боишься, что она уже не вернется.

— Все может случиться, мой Рикки, — зловещим тоном ответил Дэй. — Мы очень мало знаем о Луне.

— Ты слишком много о ней думаешь, — отрезал Ричард. — Постоянно читаешь научно-фантастические романы, от которых блевать хочется.

— Да, научно-фантастическая литература для меня… как выпить и закусить, ну, по крайне мере, закусить. Блевать хочется? Наверное, ты вспомнил дракона Эррора из «Королевы пророчиц»и представил, как сначала он оплевывает книги, ненавидимые Спенсером, а за ними собрания сочинений Г.Дж.Уэллса, Артура Кларка и Эдгара Райса Берроуза.

— Научная фантастика ничего не стоит, как и все формы искусства, которые занимаются скорее явлениями чем людьми, — заявил Ричард. — И уж ты, Дэй, должен это знать. Валлийцы ведь добродетельны и сердечны.

— Нет. Они бесчувственны, как деревья, — с гордостью произнес поэт. — Они бесчувственны, как Луна, которая влияет на нашу планету гораздо сильнее, чем вы когда-нибудь будете в состоянии понять, вы, сентиментальные еретики, потомки саксов и норманнов, пьяницы, похрапывающие в забегаловках, дегенеративные маньяки гуманитарщины! — и он указал на электростанцию. — Энергия Лоны!

— Э, Дэвид, — возразил прозаик, — ты прекрасно знаешь, что это чудо построено только с одной целью — заткнуть рот таким, как я, выступающим — из-за страха перед Бомбой — против всякого применения атомной энергии. И я прошу тебя — не называй Луну Лоной, это народная этимология. Лона — это валлийский остров, вариант названия Энглен, а никак не валлийская Луна!

Дэй пожал плечами и, не отрывая взгляда от бледной, заходящей Луны, философски заметил:

— Лона — хорошее имя. Это самое главное. А цивилизация — всего лишь соска, которой затыкают рот младенцу по имени человечество. А кроме того, — добавил он, усмехнувшись, — на Луне ведь есть люди.

— Да, — холодно согласился Хиллэри, — четверо американцев и черт знает сколько русских. Прежде чем выбрасывать миллиарды на космические путешествия, нужно ликвидировать нищету и страдания на Земле-старушке.

— И тем не менее, на Лоне есть люди, стремящиеся к звездам.

— Да, четверо американцев. Ну и что? По-моему, так этот Вольф Лонер из Новой Англии, вышедший в прошлом месяце из Бристоля на своей лодчонке, вызывает куда больше уважения, чем эти звездные мальчики — все вместе взятые. Он хоть не утверждает, что от успеха его экспедиции зависят судьбы мира.