Грань неизбежного (СИ)

Что-то не так. Он смотрит, а в глазах его...

Рука моя против воли подымается к воротничку, расстёгивая пуговицу и тут же бессильно падает, будто весит с десяток пудов. Что со мной?

- Нет, не боюсь я. - голос его слышен сквозь вату. Пытаюсь снова поднять руку, но та беспомощно падает - внезапный паралич прижимает её обратно, к столу. Гипноз? Ах, ты...

- И не ты здесь хозяин, Николай, и даже не тот, что тебя поставил. - долетает до меня сквозь грохот следующего выстрела.

Каждое слово впечатывается в мозг, будто гвоздь под гигантским молотом. Очередной выстрел отдаётся жутким хохотом в ушах, и в хохоте этом я слышу... Нет, не может быть!!!..

Всё же, из последних сил, едва разжав губы, я выдавливаю, хрипя:

- Кто?.. Х-хозяин?

Тело скованно леденящим ужасом, и я не понимаю уже, то ли меня гипнотизирует этот колдун, то ли я от страха не могу шевельнуть ни единой конечностью! Единственный вопрос мучает остатки разума, один-единственный, и главный: 'Кто же тут хозяин?!..'

Он не отвечает, но вместо Глеба у стены я отчётливо вижу себя. Такого же голого, как и те, что уже мертвы. Трясущегося, избитого и жалкого, мечтающего о предсмертном коньяке и так его и не получившего напоследок, а передовик Блохин, отложив журнал с очками, тащит меня за шкирку за собой, улыбаясь...

А с последним выстрелом мне мерещится уже не дьявольский хохот, эхом разлетающийся по застенку, а спокойный, размеренный голос. От которого хочется бежать сломя голову, только вот сил на это, совсем уж, нет...

- И проклянут тебя навеки, Николай. И даже хозяин твой брезгливо отвернётся, поморщившись. Ибо Создатель у всего один-единственный, и ты, Николай, отлично знаешь, кто Он. Помни же это и жди теперь. Осталось недолго!

Наваждение спадает.

Гробовая тишина вокруг - даже свита застыла в изумлении. На меня спокойно смотрит священник Тихонов. И Блохин с вытянувшимся лицом глядит куда-то выше, надо мной.

- Делай своё дело, палач... - спокойно подходит к стене отец Алексей. - Прими меня, Господи, грешного раба твоего.

Попытавшись подняться, я беспомощно валюсь на пол - ватные ноги совсем не держат, и в себя меня приводит только острая боль в руке. Падая, локоть сильно ударяется о твёрдое, окончательно проясняя разум. Я чувствую тёплое в штанах - похоже, обоссался.

- На... Верх! - хриплю я бережно подхватившим рукам.

И уже на лестнице, в пролёте, меня догоняет грохочущее снизу эхо.

- Па-ап, ну па-а-а-а-ап! - теребит меня детская рука. Устав просить, голосок приказывает, наконец, серьёзно: - Пап! Очнись!!!

Тело подскакивает, едва не падая с дивана.

А? Что? Где я?!..

- Пап! Мы в школу опаздываем! - укоризненный голосок Наташки окончательно возвращает меня в реальность.

За окном давно рассвело, напротив мерцает оставленный с вечера телек. А сверху на меня укоризненно глядят голубые глаза дочки. Причёсанной и уже одетой. Проспал!

- Сколько в-время? - мозг выдаёт лучшее из возможного.

- Мама сильно ругалась бы - половина восьмого. Десять минут тебе, пап! Машину я завела, греется! Брелок в кармане пальто, а я на улице! - косички шустро исчезают в дверях. Рука почему-то проверяет внизу. Сухо! Я что, идиот?!.. С чего бы?

Пока я чищу зубы, глядя на опухшую морду, мне становится по-настоящему стыдно.

Вот же, шустрая - вся в мать... Уезжая в командировку, Светка долго и нудно наказывала мне, что дочкины вещи сложены в отдельном шкафу, что борща наварено на три дня, а потом следует сварить новый - я умею, она знает.

- Жень, да что мы, маленькие? - пытался отшутиться я. - Её вон пацаны до дома провожают уже!

- Костиков! - сделала та страшные глаза. - Наташа, несмотря на одиннадцать, уже нет. А ты в свои тридцать пять... Коля, всё: я никуда не еду!!!

Конечно же, та, всхлипнув, немедленно хлопнула о пол собираемым чемоданом. Ну, а я, принося клятвенные заверения, целый вечер её успокаивал. Хотя, конечно, успокоил вряд ли.

- Зима пришёл! - таджик Аминджон, обняв метлу, зябко пританцовывает у двери в подъезд. - Здравствуй, дорогой! Дочка ждёт давно, опаздываешь, наверное? - подмигивает он.

- Привет! - сухо киваю я, пролетая мимо.

Какое ему дело, действительно, опозываю я, или, нет? Каждый должен заниматься своим делом, а не совать нос в чужие. К тому же, если они - не очень...

- А я сердце натопала, пока ждала! - прыгнув в салон, сообщила Наташа. - Из окна видно, наверное!

- Как это, натопала? - глядя в замёрзшие зеркала, я почти наощупь пытаюсь выехать с переполненной парковки.

- Пап, ну ты совсем тундра... Ходила по свежему снегу и вытоптала! Ногами!

- Правда?

- Правда.

- А кому сердце? - механически интересуюсь я.

- Не ска... Ой!

Ощутимый толчок и вой сигналки дают понять, что случилось то, что и должно было: обезьяна с гранатой добралась-таки до чеки. А точнее, понадеявшийся на авось папа-олень, везущий в школу Бэмби и не очистивший изморозь, впендюрился в... Вот, есть же у 'Лексуса' и подогрев зеркал, и все примочки, чего стоило подождать!!!

- В белую 'Калину', пап! Это Голещихиной, я знаю... - и совсем тихо добавляет: - Плохо дело.

Да, уж! Вот же, попал... Вспомнив мегеру-управдомшу, и по совместительству председательницу ТСЖ, я окончательно понимаю, что невезучесть дошла, наконец, до своей квинтэссенции.

Рассматривая треснутый бампер и произнося внутри себя слова, способные забросить Голещихину с её ведром болтов хоть на Юпитер, пусть в названии его и не три буквы, я всё же нахожу силы пробормотать:

- Дочка, э-э-э...

- Да ладно, пап, я на автобусе. Успею, думаю!

И, чмокнув небритую щёку, синий пуховик исчезает в рядах машин. Проводив его взглядом, я со вздохом достаю телефон. Нет, точка крайности ещё не наступила... Потому что вот она, родимая! Йо-хоу!

Выскользнув из руки, новенький 'Айфон' совершает 'па' в воздухе, приземляясь в единственную незамёрзшую лужу у правого колеса. Единственную, мать его, остальнгые замёрзли!!! Выхватив беглеца из воды, я отчаянно тыкаю кнопки, надеясь на чудо. Которого не происходит: Экран, моргнув синим, прощально скукоживается в маленький кружок, исчезая насовсем. Потому как олень с гранатой - это навсегда. Понедельник, твою налево!

- Николай Иванович, Николай Иванович!!! - секретарша несётся по коридору, пытаясь подстроиться под мой шаг.

- ?..

- Николай Иванович, инвестор второй час ждёт, очень недоволен! Я вам звонила, вы не доступны...

- Авария, Лизочка.

- Толстяк этот, из агрохолдинга 'Мясо и птица' три раза грозился уйти, я не представляете, какими силами его удержала!!!.. - раскрасневшееся лицо секретарши кажется, вот-вот зальётся слезами.

Вспомнив о хамоватом жирдяе из 'Мяса и птицы', я убыстряю шаг - ключевой партнёр, его никак нельзя терять! Учитывая, что выйти на них стоило огромных усилий. Но, хоть убейте, к их холдингу у меня два вопроса, которые я так и не задал. Первый и самый главный относится к названию: из чего, интересно, сделаны их замороженные курицы, которыми так наводнены все московские супермаркеты? Если противопоставляются они, собственно, 'мясу'?!..

Второй вопрос волнует меньше, хоть он и основной. Но тут, я думаю, как-нибудь выкручусь, не привыкать. Ибо как совместить рекламу кур и шматков свинины с запуском очередной микрокредитной компании, читай, разводилове лохов, о старте которой и пойдут предстоящие переговоры, ума не приложу. Хоть и должен был подумать об этом за выходные. А спонсоры серьёзные, мда... Финита!

- Николай Иванович, я подготовила переговорную - минералку, слайды... - стремясь не отстать окончательно, Лизочка последним усилием хватает мой локоть.

- Ай!.. - от тупой боли я останавливаюсь, как вкопанный. На глазах изумлённой девушки задираю рукав, едва не вырвав пуговицу. На локте, почти у самого сгиба зияет огромный, переливающимся фиолетовым, синячина. Которого вчера вечером в ванной, клясться головой готов, не было в помине.