Ежедневник

На работе - сплошные заморочки. Чувствую, не могу больше сидеть за компьютером, кому-то названивать, что-то высчитывать, носить этот чертов костюм. И отпуск - только в середине августа! Завтра приду в контору в джинсах и майке, пусть думают, что хотят.

Электрический чайник сломался. Залез на антресоли, нашел старый обычный - весь закопченный. Кипячу воду на газовой плите. Смотрю на синеватое пламя и не могу оторваться. Господи, сколько лет этому чайнику?! Кажется, я еще маленьким был, когда мать его купила. Или похожий? Вот розочка на боку. С зелененьким листиком. Едва видна под слоем сажи. Надо будет помыть и рассмотреть повнимательнее.

А закат сегодня совершенно другой. Ярко-вишневый. Помню вишни у бабушки в саду на Украине. Местами небо - точь-в-точь такое же. Хочется подобраться к облакам и лизнуть языком. Наверное, они на вкус кисло-сладкие. Чуть терпкие.

Как не хочется включать яркий свет. Завтра обязательно куплю настольную лампу.

14 июля

Взять отпуск за свой счет!!!

18 июля

Приходила Людмилка. Сказала, что я становлюсь каким-то не таким. Что ей нравятся сильные и властные мужчины, а я раскис в последнее время - вот-вот стихи начну сочинять или картины писать. Смешно, но когда она стояла перед зеркалом, а солнечные лучи из окна падали прямо на нее, я в самом деле жалел, что я не художник и не могу запечатлеть это чудо на холсте. Ручки тоненькие, как у двенадцатилетней девочки, ноготки розовые, продолговатые (хорошо, что она их не красит), платиновые вьющиеся волосы (хорошо, что она их красит). Тонкие солнечные лучики играют с тонкими женскими волосами и, запутавшись в них, не находя выхода, свивают себе гнездышки среди крупных, спиральками, завитков. Волшебная девочка.

Кажется, ушла недовольная.

Валяюсь на диване, курю прямо в комнате, пепел стряхиваю в пустую мятую пачку.

Как, оказывается, здорово - ничегошеньки не делать! Совсем ничего! Лежать и смотреть в окно, за которым только молочно-голубое небо без единого облачка. В детстве - на каникулах - я проводил так долгие-долгие часы. Одна только разница: тогда получалось ни о чем не думать. Просто смотреть. И слушать равномерное тиканье часов. А сейчас мысли лезут сами собой. Пусть даже не о работе. Все равно. Хоть какие-то мысли да есть. О том же небе, о том же тиканье, о той же Людмилке перед зеркалом...

Тогда мама на кухне варила варенье, чтобы на зиму закатать его в большие трехлитровые банки, и по всей квартире разносился сладкий ягодно-сахарный запах. Когда я, вспотевший, набегавшийся, возвращался с прогулки домой, этот запах встречал уже в подъезде - на третьем этаже. А жили тогда на пятом. И бежишь по лестнице со всех ног, представляя себе вкусные малинные пенки в глубокой тарелке с голубым ободком, которые можно будет съесть прямо сейчас, запивая сладким горячим чаем или ледяным молоком из бело-сине-красного треугольного пакета.

А ведь до сих пор иногда заходишь в подъезд и ощущаешь тот же самый запах. Неудивительно. Варенье варят и сейчас. И компоты. И закатывают их на зиму в трехлитровые банки, которые, наверное, уже не покажутся такими большими. Просто я давно их не видел. И давно не ел варенья. Только немецкий апельсиновый джем из маленьких 200-граммовых баночек с яркими этикетками.

И запиваю я тосты с джемом молоком из "тетрапаков".

Пачка уже полна окурков.

Нет, я не буду вставать.

Я пока что сделаю пепельницу из чайного блюдечка.

А потом его вымою.

19 июля

Сегодня нашел на улице слепого щенка. Иду мимо стройки и слышу: где-то что-то пищит. Присмотрелся - лежит, бедняжка, завернутый в грязную тряпку, и тыкается носиком в разные стороны. Пришлось взять с собой. Сейчас лежит в прихожей на старой меховой куртке и пищит не менее жалобно - жрать просит. Пробовал в блюдце носом тыкать, но куда ему! Ничего еще не соображает, чудик. Завтра соску куплю. А сегодня, видимо, придется из старого шприца кормить. Иголку сниму, молочка наберу и прямо в ротик буду брызгать. Надо будет узнать, можно ли их обыкновенным коровьим молоком кормить. Пока что больше ничего не остается.

Старик переместился к овощному магазину. Ну конечно, я же сейчас на работу не хожу, маршрут другой, у обувной мастерской меня больше не поймаешь. Так же стоит на углу и так же смотрит без всякого выражения. Сегодня хотел его в шутку домой пригласить - чайку попить с домашним вареньем. Утром выпросил у соседки с шестого этажа. По запаху учуял. Тетя Клава соседку, оказывается, зовут, а я думал - тетей Клав уже и не осталось, только в детстве были. Варенье клубничное, свежее, прямо с пенкой, еще не снятой. Уже почти подошел к дедульке, а он вдруг так посмотрел, что волосы на затылке зашевелились. Нет, не для того он там стоит, чтоб я его в гости звал. Он там так просто стоит. И на меня смотрит. Смотрит, зараза, своими карими слезящимися глазами. Иголками протыкает. Из-за него я, что ли... Ерунда. Просто устал всерьез. На этой сумасшедшей работе.

А может, и я уже? Немножко - того? На этой работе?

Перечитал последние записи. По-моему, мой ежедневник уже превратился в дневник. Смешно до чертиков. Никогда дневников не вел, даже в пятнадцать лет. Девчоночье это дело. Да нет, не дневник. И слово- то мне это не нравится. Просто мысли в голову приходят, и хочется их записывать. И не старик здесь виноват. Сам я дошел. До критической точки. Устал на сумасшедшей работе.

Правда, смешно стало, когда перечитал. Оказывается, я и писать умею. Не в смысле орфографии и пунктуации (с этим-то проблем никогда не было), а в смысле стиля, что ли. Жаль, что, кроме меня, никто не прочитает. Забавно было бы, наверное.

А вот почерк у меня действительно испортился. С детства был материнский - каллиграфический, а стал отцовский - курица лапой. С чего бы это?

22 июля

Я все вспомнил! Боже, я все вспомнил! Я был совсем маленький. В школу еще не ходил. Он жил тогда рядом. А может, и не жил рядом. Просто сидел на скамеечке у нас во дворе. Под старыми тополями. Сколько я себя помню - всегда сидел. На одном и том же месте. И был такой же старый. Ведь старый же был? Старый, клянусь. Чуть ли не тридцать лет с того времени прошло. Ничуть не изменился. Мы в песочнице города строили, а потом в "хали-хало" играли, в "стрелки", в "казаки-разбойники". А девчонки рядом - в "колечко". Правда, в "стрелки" и они с нами играли. И в "хали-хало". И даже в "казаки-разбойники". А мы с ними... Не в "колечко", конечно. Но в "испорченный телефон" играли. И в "сантики-сантики" играли. Один раз даже в "свадьбу" (я папой невесты был, а Лешка Знаменцев - женихом). Вообще, все игры тогда были общими - не так, как в четвертом классе. В седьмом опять объединились. В "дурака" в подъездах - так, чтобы взрослые не увидели. Но тогда старика уже не было. А когда я недавно телефон чинил, и те разноцветные проволочки мне что-то напомнили... Что-то до боли... Конечно, из таких проволочек девчонки себе колечки сплетали. Как там у них? "Колечко-колечко, выйди на крылечко". Потом та, у которой колечко оказалось между ладонями, уходит с водящей в подъезд и загадывают разные виды одной и той же одежды (у одной платье синее в бабочках, а у второй - платье золотистое с кружевами и с оборками), а следующее "колечко" выбирает, какое ей больше нравится. И уходит в подъезд шептаться - с той, чье выбрала. Что-то новое загадывают - для следующей. А мальчишки... Мальчишки в песочнице города строили. И в "казаки-разбойники" играли. И тогда старик еще был.