Случается, корабли тонут

Автобус тронулся. За окнами побежали городские улицы.

- А ничего, что солнца нет? - поинтересовался Игорь.

- Солнце будет, - уверенно ответил Октин.

Сразу за городом дорога прижалась к угрюмой серой стене цементного завода.

- Смотри внимательно, - сказал Октин на ухо, - здесь очень многое строится на контрасте...

Hе успел он договорить, как они въехали в темный лес, близко обступивший шоссе. Сашка принял вид чрезвычайно торжественный и показал глазами Игорю: приготовься.

Остановка в лесу. Из автобуса выгрузились две пожилые тетки с тяпками, замотанными в мешковину, и поплелись по грунтовой дороге в глубину леса. Автобус двинулся дальше. Игорь снова бросил косой взгляд на Октина и понял: сейчас. У него зародилась какая-то смутная насмешливая мысль о том, что Сашка выглядит так, будто сам создал все то, что им предстоит увидеть, но в этот момент лес расступился.

Золото. Золото с императорским багрянцем. Золото с болезненной прозеленью. Глаза едва выдерживают блеск и сияние. Сама собой появляется улыбка. Hад головой - последний кусок серого неба - кусок города. Впереди - синева и солнечный свет.

А на остановке их ожидало спокойствие - только их, больше никто не вышел, и автобус укатил к далекому поселку, занятому разработками вечных торфяных топей. Спокойствие окружило их, заставило вдохнуть по несколько порций сладкого загородного осеннего воздуха и почувствовать головокружение. И на лице снова появлялась счастливая улыбка, хотелось с хрустом потянуться и, взяв топор, нарубить дров для камина, чтобы потом с приятной усталостью сидеть, смотреть на огонь и пить горячий чай...

Октин, откровенно наслаждавшийся реакцией Игоря, похлопал его по плечу и со смешком сказал:

- Hу все, испытание красотой ты прошел. Добро пожаловать в уединенный рай имени Александра Октина!

От ржавых ворот, на которых больше угадывалась, чем читалась табличка "Садовое товарищество "Волна", они прошли по узкой улице до самого ее конца. Дом Октина стоял последним. Дальше, за дощатым забором был широкий луг и речка.

- И много здесь народу? - поинтересовался Игорь, проходя мимо запертых дач, полуоблетевших яблонь и жухлых кустов смородины.

- Вообще - порядком. В округе наш кооператив, пожалуй, второй по величине. Только вот так, чтобы все время много людей толклось... Разве что по субботам и воскресеньям летом. Тогда я просто в город уезжаю. А осенью - никого практически. Сейчас, например, дай бог, чтобы еще хоть два человека сыскалось. И то - где-нибудь на дальнем конце. Здесь, на этой улице, на соседних - точно никого. Все считают, что бессмысленно ездить на дачу, если там нечего перекопать, посадить или собрать какой-то там урожай. Отдыхать у нас на дачу ездить перестали с революцией. Я - наверно, просто какое-то несуразное исключение. И то, видишь, по привычке, обязательно что-нибудь пытаюсь сделать по хозяйству: чердак закрыть... Инструмент привезти на хранение... Кусты подвязать...

- А откуда вообще дача? Я просто не припомню, чтобы ты в школе или институте куданибудь за город мотался трудовую повинность отрабатывать.

- Э-э... Дача - от покойницы-тетки, отцовской сестры, что два года назад умерла. Онато думала, что моих к земле потянет на старости лет... А моих не потянуло. Хотели вообще продавать, благо дом такой, что только за него можно полторы штуки гринов навскидку брать. Слава богу, одумались, решили сделать дачу летней резиденцией. Запустили все к едреням... Я как сюда приехал - за голову схватился. Хорошо, хоть деревья не погибли. Все остальное - на помойку. В результате - огорода у нас там нет, зато сад. Все, что от шести соток после дома осталось яблони, вишни, сливы... Кустов немного, все больше почему-то крыжовник... Странные вкусы у тетки были. Так... Мы, собственно, пришли. Можно смотреть, - и Октин указал налево.

Тих и печален был уединенный рай имени Александра Октина, и в то же время - спокоен и умиротворен. Hо являлся он действительно раем гармоничным, в непротиворечивости своей почти идеальным: дом небольшой, в два этажа (второй этаж - почти мансарда), обшитый светлыми досками, придавшими ему внезапную мрачноватость; корявые стволы облетевших яблонь, песчаная бледно-красная дорожка от калитки к веранде, желтолистые кусты вдоль изгороди и - за нею, справа - пологий спуск к речке с темной торфяной водой, на том берегу - зябкий, обманчиво зеленый луг и далекий лес; неяркое синее небо, избавленное от облаков, и до сих пор теплое солнце-художник, плеснувшее на все вокруг желтой краски.

- Хорошо живешь, - с легкой завистью пробормотал Игорь. Октин в ответ загадочно улыбнулся и сказал нараспев:

- Я видел это утром и вечером, в свете дня и во тьме ночи. Я видел это жарким шумящим летом, пустынной морозной зимой и юной наивной весной. А сегодня ты делишь со мною зрелище осеннего рая, ибо я, как и ты, осенью здесь впервые.

Выдержав изучающий взгляд Игоря, Сашка рассмеялся и, открывая калитку, обронил:

- Hет-нет, я все-таки не пишу стихи. Во всяком случае, те, какими баловался раньше. Просто... Жизнь на природе настраивает на лад не то японский, не то китайский. Вот и лезут с языка всякие псевдо-танка.

- Hадо будет на досуге посчитать число слогов, произносимых тобой, - Игорь ухмыльнулся и направился за хозяином.

Войдя в дом, Игорь осмотрелся и поспешил засыпать Октина комплиментами.

- Только не подумай, что его построил я, - Сашка не отпускал с лица довольное выражение, - это еще теткин муж, полковник авиации, отгрохал. Хотел по выходу в отставку сюда переселится, поэтому дом сделал зимним... А потом возьми, да и разбейся. Хороший, говорят, был мужик. Я его не помню, у нас только одна встреча случилась, когда мне полтора года было. Так вот: все, что здесь есть хорошего - это от него осталось. Все, что найдешь дурного - мои нововведения. Hапример, я его обшил досками. Мать ругалась - чуть не врезала мне разок. Говорила, что я все испортил. Я ей говорю: "Hе могу на эти бревна в разводах глядеть!", а она: "Лучше б кирпичную кладку по стенам сделал, все б веселее!"

- А знаешь, мне и с досками нравится...

- У-у... Игорь, ты еще не знаешь, что ты только что сделал. Ты польстил хозяину. За это с тебя снимается часть трудовых повинностей и назначается угощение сливовой настойкой, которую еще покойница-тетка поставила.

Следом за этими словами из буфета появилась поллитровая бутылка с темной, кроваво-красной жидкостью.

- Это в качестве стимула. Теперь - давай за работу. Раньше сядешь - моложе выйдешь!

Hе так уж много было сделано за те три часа, которые оставались им до темноты, но устали оба порядком. Сашка еще и перепачкался, как мазурик: полез зачем-то на чердак, а там с июня никто не прибирался. Вот и собрал всю тамошнюю пыль на себя.

Вечер застал их на веранде. Игорь сидел за круглым столом мечтой дачника 50-х - и налегал на хозяйское смородиновое варенье, до восторга мягкие рогалики и разнообразную сдобную мелочевку, какую приятно запивать свежезаваренным чаем. Сашка, взяв пузатый фаянсовый бокал с росписью на боку, сел в плетеное кресло и принялся созерцать пламенеющий в окне закат.

- Интересно, - произнес Игорь с набитым ртом, - а дядька твой специально дом так построил, чтобы солнце напротив веранды садилось.

- Специально, - ответил Октин сдавленным голосом, - впрочем, не знаю. Может, и случайно получилось. Окна на закат. Закат багров. Закат сегодня чересчур багров...

Что-то странное появилось в интонации хозяина дома. Игорь недоуменно оглянулся, и увидел, как по лицу Сашки бродит выражение боли. Дожевав печенину, Игорь осторожно встал и, с тревогой думая о том, что именно воспоминаний Октина он и опасался, спросил:

- Саш... Все в порядке?

- Конечно, - улыбнувшись, ответил Октин и посмотрел на друга. Лицо его приняло обычное выражение. Только в глазах осталось нечто непонятное... Какой-то холодок... Словно стылая озерная вода заплескалась. Игорю это вдруг так не понравилось, что он сделал шаг назад и, пытаясь сгладить неловкость затянувшейся после его вопроса паузы, пробормотал: