А говорят, Кювье

Зернышко у меня было. Даже целое зерно. Две главы будущей диссертации. Два с половиной печатных листа. Правда, все это было введение, обзор общего положения дел. Так сказать, постановка задачи, подступы к ней. Дальше у меня дело что-то застопорилось. А не засунуть ли в Реставратор первые главы? Если уж он такой умный, может, он и выдаст на-гора всю диссертацию, "реставрирует" еще не бывшее?

Я сомневался только в одном пункте: Лаврентьев все время говорил только о художественной литературе, а тут все же научная. Справится ли Реставратор? Приспособлен ли он для этого?

С этим я и подступил на следующее утро к Вите Лаврентьеву. То есть я повернул дело так, что меня интересует диапазон Реставратора, его, так сказать, творческие способности. "Не можем же мы предлагать руководству института кота в мешке", - со значительной интонацией говорил я Лаврентьеву, упирая на слово "мы". Но он меня сразу успокоил и сказал, что по идее работа Реставратора не зависит от характера текста. Просто в одном случае больше будут работать блоки эмоций, характеров, ситуаций, а в другом - логические и фактические блоки.

Тогда я ему сказал, что "по идее" - это одно дело, а экспериментальная проверка - совсем другое. Витя не возражал и против эксперимента. Тогда я распорядился, чтобы дневное машинное время отдела (два часа) целиком отдали Лаврентьеву, а сам пошел в телетайпную и отдал написанную часть диссертации перфораторщицам, чтобы они набили ее на перфоленту.

Лаврентьев засомневался, нужен ли такой длинный контрольный пример, ведь это, мол, всего лишь эксперимент. Но я приглушил его сомнения коротким афоризмом: "Так надежнее!"

Теперь волновались двое: Лаврентьев - за Реставратор, я - за диссертацию. Он - на машине, я - у себя, наверху. Сижу и мыслю: чем черт не шутит, вдруг я уже остепенившийся? А может, у меня такое введение закручено, что Реставратор на всю докторскую размахнется? А? Конечно, без кандидатской сразу докторскую защищать - трудности возникнут. Бюрократизм проклятый мы еще не изжили. Ну, конечно, у меня в институтском ученом совете своих достаточно. Что-нибудь придумаем.

Только я стал обдумывать все это детальнее, смотрю - Лаврентьев ко мне идет. Но рулона бумаги, на котором моя диссертация должна быть отпечатана, никакого с ним нет. "Растяпа, - думаю, - без ножа режет, чебурек этакий. Оставил распечатки на машине, а там мало ли куда задевают. Уборщица как ненужную бумагу вынесет, и все тут".

А он говорит:

- Трофим Фомич, Реставратор ничего не выдал. Я его часа полтора вхолостую гонял - ни одной строчки не отпечатал. Чей это вы такой текст откопали? Если уж Реставратор совсем ничего не смог придумать в продолжение, значит, в первоначальном тексте никакой логики, никакой последовательности, никаких идей. Ему просто не за что было уцепиться. Как говорится, ни складу, ни ладу.

- Да ты что, ты что? - метнул я в него административно-гневно. - Как это - ни складу, ни ладу? Это, наверное, твой Реставратор ни к черту не годится.

- Нет, Трофим Фомич. Программа работает. Я специально на оставшиеся полчаса фразу из "Маши и трех медведей" ввел. И вот полюбуйтесь - всю сказку отбарабанило, от начала до конца.

- Какая Маша? Какие еще три медведя? Ты на что машинное время гробишь?..

Словом, как я и думал, блефом все это оказалось. Что это за программа, которая сказочки печатает? Кому это надо? А как серьезную работу, как полноценный научный труд отпечатать - так и забуксовала сразу.

Ерунда, словом, одна. Что еще от Лаврентьева и ожидать-то можно было? Сам он, конечно, приставал ко мне непрерывно. Несколько дней ходил хвостом. Машинного времени просил для сказочек своих. Но я ему резонно отвечал, что электронно-вычислительная техника должна использоваться не для баек да прибауток, а для народнохозяйственных задач.

И так он возражал и упорствовал, что через неделю дал я ему еще час поработать на машине с Реставратором. Только уж, ясное дело, не присказки разные щелкать. Дай, думаю, последний раз проверю на серьезном деле.

Предложил я Лаврентьеву в качестве примера ввести в машину служебную записку о работе отдела, которую я составил (зам составил, а я подписал) для директора института.

В записке говорилось об итогах, с которыми отдел подходит к концу квартала. Со свойственной мне щепетильностью я помянул даже и Реставратор Лаврентьева, правда, одной строкой: "Блок синтеза. Работает неровно. Применение ограниченное. Дальнейшая разработка нецелесообразна".

Интересно, думаю, что Реставратор допишет к этому документу. Что к нему можно дописать, если документ-то исчерпывающий?

- Ну что, - спрашиваю Лаврентьева, - что там твое чудовище из деловой бумаги сделало? Опять каких-нибудь медведей-крокодилов?

А у Лаврентьева вид смущенный - ясное дело, опростоволосился со своими затеями.

- Я, - говорит, - не ожидал даже, Трофим Фомич. Тут что-то не то получилось.

Не ожидал он. Зато я ожидал.

- Ну ладно, - говорю, - давай посмотрим, может, что дельное.

- Да и смотреть нечего, - говорит Лаврентьев. - Какая-то ерунда. Если не забудете, годика через три я вам это покажу.

Ну, ничего так ничего. Ерунда так ерунда. На том мы тогда и порешили.

Долго ли трем годах на спокойной работе проскочить? И вот мы снова сидим с Лаврентьевым друг против друга. Напомнил он мне о своем обещании и протянул толстенную папку. Открыл я ее и первой увидел ту самую мою рабочую записку, которую я Лаврентьеву в Реставратор давал вводить. А дальше - замелькали докладные, стенограммы, приказы - словом, вся моя деловая переписка за последующие годы. И не только моя. Но и института с министерствам, и между министерством и Академией наук. И фамилия Лаврентьева мелькает в них все чаще. Знакомые, знакомые все бумаги. И все ближе, все ближе даты. И вот... вот и тот самый приказ по институту. Месячной давности. Все, точка в точку. Прав был тогда Витя Лаврентьев, что не дал мне эту продукцию Реставратора. Засмеял бы я его. Да и не я один. Кто бы мог поверить, что через три года Витя Лаврентьев, старший инженер моего отдела...

- М-да, - хмыкнул я.

- Вот видите, Трофим Фомич, - сказал директор института Виктор Александрович Лаврентьев и поднялся, протягивая мне руку через зеленое сукно стола. Я понял, что директору некогда.