Знай свое место

Я громко ойкнула. Шура, услышав эту новость, дернулся и порвал на гитаре струну. Мне хотелось закричать - "Вот видишь! Вот видишь!", но не стала. Шура не глуп. Больше мы темы бытия московских вампиров не касались.

Еще в теленовостях упорно продолжали показывать мою фотографию ("Хорошее фото", - сдержанно заметил как-то Шура), значит, для меня все выходы из города все еще были перекрыты. Федя был мне необходим. Имея в наличии собственное, тщательно законспирированное государство, он многое мог для меня сделать. Хватит изображать из себя мышку, прячущуюся от кошки. Пора начинать действовать.

15.

Не так давно я начала вечерами выходить на улицу. По квартире в парике я ходила целыми днями - мало ли кто мог прийти к Шуре. Но грим накладывала только перед выходом из дома. Я и сама не узнавала себя в зеркале, а уж ищейки и подавно ничего не заподозрят. Я бродила между многоэтажных домов по соседству, останавливаясь перед каждым подъездом и пристально всматриваясь в темноту подвалов. Но заходить туда не решалась. Недалеко был замечательный сквер - с великолепными кустами сирени, которые в мае будут привлекать влюбленных божественным ароматом, и целехонькими лавочками, не искалеченными руками юных варваров. Меня манили его ранне-весенняя безлюдность и редкая для города свежесть. Обычно в сквере вечерами всегда было много милиции, и я не рисковала гулять по аллеям.

Но сегодня, намотав по дворам несколько часов и километров, я почувствовала неимоверную усталость. И разозлилась. В конце концов, не хочет показываться - не надо. Пусть его совесть замучит, если меня узнают. Еще не совсем стемнело, но сумерки сгущались быстро. Плюнув на опасение быть узнанной (первейший признак частичного помешательства), я решила выкурить на лавочке под сенью сирени пару сигарет.

Выбрав скамейку почище и место потише, я села и закурила. Когда мимо прошел первый патруль, я взмокла, несмотря вечернюю прохладу. Но они лишь скользнули по мне равнодушными пустыми глазами и проследовали своим путем. Я почувствовала себя уверенней. Значит, будь у меня документы на другое имя, я смогла бы ускользнуть из города, решив все проблемы разом. Но новые документы еще надо достать. Я начала перебирать в уме знакомых, кто мог бы помочь в столь щекотливом деле. Вспомнив всех и каждого раз на десять, я убедилась, что приобретение документов пока невозможно - только один заслуживал доверия до такой степени и имеет такую возможность. Но он был вне пределов досягаемости.

За размышлениями я и не заметила, как кто-то присел на мою скамейку. С самого края. Разглядев, наконец, мужскую фигуру, я ухватилась за сумочку. Она успокоила меня своей тяжестью: там лежал небольшой дамский пистолет, приобретенный по случаю. Винтовку я тщательно спрятала еще до перехода на нелегальное положение, а пистолет всегда держала при себе - я слишком хорошо знала этот Мир. Без оружия я была совершенно беспомощна. Меня мог бы одолеть подросток. Но, зная, что оружие рядом, я чувствовала себя более уверенно.

Я снова подобралась, почуяв угрозу. У агрессивности есть свой запах мысли, я физически ощущаю его на улице, проходя мимо чеченцев с их вечно масляными и одновременно жестокими глазами. Впрочем, не только для них присущ этот запах дикого зверя. Насколько я могла видеть, сидящий рядом не был славным вечно небритым сыном гор. Он источал весьма осязаемо нечто другое - непредсказуемое и агрессивное амбре психически больного человека. Оставаться здесь стало небезопасно. Я поднялась, одернула юбку и двинулась к выходу. И уже почти миновала незнакомца, когда он быстрым движением схватил меня за руку и хищно дернул к себе. От неожиданности я не устояла на ногах.

Увы, достать пистолет я не успела. Сумка сорвалась с плеча и отлетела на несколько шагов. А злодей не собирался предоставлять мне свободу действий. И барахтаться бы мне бессильно под мощным и вонючим телом насильника, если бы он не совершил глупейшей ошибки. Чтобы совершенно подчинить слабую женщину, самец свободной рукой вцепился мне в волосы. Вернее, в парик. И ослабил хватку на моем запястье. Это был шанс. Я резко присела, вырывая руку и освобождая голову от парика. Тех нескольких секунд, пока мужик оторопело смотрел на снятый скальп, мне хватило, чтобы подхватить и открыть сумку. И когда подонок сообразил, в чем дело, я привычно смотрела на него поверх ствола.

- Руки за голову, - металлически скомандовала я.

Наверное, прозвучало убедительно, потому что незнакомец послушно вздернул обе руки и сложил на затылке, глядя на меня глазами змеи, увидевшей, как безобидный с виду кролик пожирает ее собрата. Я приблизилась, подняла с земли парик, выпавший из рук мерзавца, и медленно попятилась, осторожно озираясь по сторонам, выглядывая, чем бы на время нейтрализовать мерзавца. Бить его тяжелым по голове в целях общего наркоза - значит, вновь приблизиться к нему, что небезопасно. В то, что я его смогу связать одной рукой, в другой держа пистолет, верилось слабо. Мелькнула совсем уж идиотская идея - если бы у маньяка были огромные уши-лопухи или голова тыквой, я могла попросить его засунуть голову между прутьев металлической ограды сквера - вдруг застрянет. К сожалению, уши и голова у него были в пределах нормы. Так ничего и не придумав, я попыталась придать своему голосу максимально уверенную интонацию:

- Посиди тут немного так, пока я не уйду. Поверь, это в твоих интересах. Дернешься - пожалеешь.

Он поспешно закивал, как китайский болванчик. Пройдя еще несколько шагов спиной, я сочла возможным повернуться и идти, как все нормальные люди. Возвращаться к дому я не спешила. В квартале от ставших родными пенат я прислонилась к толстому тополю и прислушалась. Вроде бы никто не шел за мной. Но это уже ничего не меняло. Сейчас, конечно, мужик ничего не сообразит, только выскажет в мой адрес самые замысловатые старорусские выражения. Но меня он надолго запомнит. А завтра увидит мой портрет по телевизору или на улице среди серых ксерокопий фотороботов, и память услужливо подбросит ему сегодняшнее ночное поражение. Я ясно представила, как он мстительно ощерится и побежит к ближайшему телефону. Завтра к вечеру тут прошерстят всю округу, прощупают каждую квартиру. И вот она я - тепленькая. Пока еще. А Шура? За его доброту - такая награда. Куда же я его втянула?! Я заторопилась домой - давно надо было покинуть гостеприимного хозяина. Для его же безопасности.

- Успокоилась, забыла кто я, размечталась, раскатала губищу вдоль по Питерской, идиотка. Нет, придется все отношения рвать сразу, с корнями, пока не поздно. Как бы ни было это больно. Не видать мне в жизни дамского счастья. Дура, сама виновата, натворила дел - остаток жизни не расхлебать. - Кажется, аттестацию себе я выдавала вслух, вышагивая по улице, решительным маршем энтузиастов. Редкие прохожие шарахались от всклокоченной дамочки и оглядывались с более чем пристальным интересом.

- Федя, черт тебя побери, клоп подвальный! - громко прошипела я, оказавшись в родном дворе. - Где ты? Все равно я тебя найду, сволочь клыкастая.

- Э, голуба, куда загнула, этак ты до Дракула знает чего договориться можешь. Но я не обижаюсь, вы, женщины, все без царя в голове. Ну, здравствуй, милая. Опять проблемы?

В ТЕНИ ПОДВАЛА

1.

- Перестань изображать сантехника на пенсии, клоун.

В живописную обстановку подвала, куда я ее затащил, различив первые признаки надвигающейся истерики, Ирина вписалась замечательно: растрепанная, взъерошенная и злая - этакая королева сантехников, бомжей и бродячих котов. Она топала ногами и потрясала кулаками в воздухе. Но в этой дикой ярости она была прекрасна. Вместо того чтобы как-то реагировать на незаслуженные ругательства, я смотрел на нее и поражался: где глаза у этого музыканта? На каком месте? Я ждал, пока она выговорится, любовался ею, и в то же время ощущал некую гордость: девушка захлебывалась эмоциями, они бурлили в ней, они пробуждали ее к жизни. Тогда, на крыше, со мной был механический робот в женском обличии, запрограммированный убивать. Сейчас передо мной бесновалась женщина во всем своем великолепии, со всей гаммой чувств, свойственных прекрасному полу. В этом возвращении к жизни была и моя заслуга. Поздновато, правда. Теперь-то уже какая разница? Наконец поток слов иссяк, и она начала поливать слезами мой старенький пиджак. Сейчас образ сантехника был бы совершенно ни к чему.