Гном. Трилогия (СИ)

  - Процесс не остался вполне симметричным. Мы еще несколько раз уходили от места взрыва, а потом возвращались, с интервалом примерно в пятнадцать-двадцать минут. Как вы можете видеть тут, на экране, левая туча скоро потеряла компактность, правильную форму, прекратила вращение и начала распадаться*. Правая, - довольно быстро превратилась в гигантский смерч, огненное торнадо. Нечто подобное нам приходилось видеть в Берлине, хотя и в заметно меньших масштабах. Собственно говоря, именно сильнейший ураган, начавшийся в районе взрыва, заставил нас держаться на достаточном расстоянии от города. Все закончилось необычайной силы ливнем, который, в значительной мере, и потушил пожары.

  *Опытов, понятно, никто не делал и делать не будет. Предположение исходит из того факта, что в северном полушарии любой вихрь, любой водоворот вращается по часовой стрелке. Следовательно тот, что будет закручен противоестественно, не может быть таким же стабильным и не просуществует долго.

  - Ваше Величество, - Хирохито пораженный сдавленным голосом принца, поднял голову. Выражения такого смятения и ужаса на лице взрослого, закаленного мужчины ему, пожалуй, видеть видеть еще не доводилось, - города больше не существует, Ваше Величество. Я видел склоны гор, покрытые пеплом до самого верха. Черный, мертвый камень без единой травинки. Дома, уничтоженные так, что не найти места, где они были. Я видел пирсы, разломанные на части и отброшенные на сотни метров в глубь гавани. Я видел гавань, дно которое устлано кораблями, и некоторые из них раздавлены, как птичьи яйца, а другие выгорели так, что палуба их напоминает кружево. В порту, на камнях причалов, я видел тени людей. Светлые тени людей на потемневшем камне, Ваше Величество. А потом, по словам офицера, одним из первых прибывшего в город после катастрофы, из грозовой тучи пролился черный дождь, горячий на ощупь и солоноватый на вкус.

  - Землетрясения, порой, наносят не меньший ущерб, принц. Любые разрушения можно восстановить. Нельзя вернуть людей, и поэтому я жду от вас рассказа о главном: какова судьба Наших подданных, населявших Кобе?

  - Об этом трудно судить. Милостью Богов и непостижимыми путями судьбы уцелело не более десяти тысяч человек. Более половины из них поражены страшными ожогами, изувечены или ослепли. Потрясение большей части из них так велико, что они не разговаривают, не хотят двигаться, не могут есть и утратили желание жить. У нас нет возможности оказать помощь в необходимых размерах, и, боюсь, большая часть выживших также обречены. Я считаю, что, после происшедшего, война не может быть продолжена.

  - Я дал указание, чтобы ты взял с собой ловкого репортера, который сумеет сделать надлежащие изображения места? Это выполнено?

  - Да, Ваше Величество. Только я осмелюсь нижайше просить вас отказаться от знакомства с ними. От этого слишком легко утратить волю к жизни, а вы, - Коноэ согнулся в поклоне, - есть истинная душа Японии, и не можете подвергаться риску.

  - Вы видели реальную картину и пережили. Мы переживем лицезрение ее бледных оттисков. И если испытанное при этом чувство будет недостаточно для того, чтобы принять правильное решение, Мы отправимся в Кобе за недостающим. Оставьте изображения. Мы позволяем вам удалиться.

  Когда обычный спор на заседании Высшего совета чуть приутих, император приподнял бледное, амимичное лицо, и они, после почти трехлетнего перерыва услыхали голос своего Тэн-но.

  - После случившегося в Кобе Мы больше не желаем слушать хвастливых слов о самопожертвовании и готовности умереть. Вы неспособны принять решение, задевающее вашу гордость, а значит вообще неспособны решать. Во многих головах утвердилось мнение, что роль Императора сводится к тому, чтобы служить драгоценным украшением истинной власти, но сейчас вы не можете принять решения, и это сделаю я. В последнем ультиматуме, полученном нами от союзников, Нам сообщают, что судьба Кобе постигнет еще три города Метрополии в ближайшие дни, если согласие на капитуляцию не будет получено. В дальнейшем у них есть возможность уничтожать по городу каждые десять дней, пока все города Страны Богов не превратятся в мертвый пепел. Что перед этим ваша гордость? Что перед этим - честь вашего Императора? После появления у врага такого оружия бесполезным становится все наше мужество, а значит мы, разумеется, не можем дальше продолжать войну.

  Повелеваем передать представителям вражеских держав, что мы готовы на безоговорочную капитуляцию. Тот, кто неспособен пережить это унижение, пусть не живет. Я намерен жить, дабы ответить перед победителями и за себя, и за вас. Включая тех, кто предпочтет бежать, уйдя в Пустоту. И весь ужас обращения к Нашим подданным с этой черной вестью Мы также берем на себя.

  Большой Антракт I: занавес

  - Гарри, - с мягкой укоризной проговорил Ф.Д. Рузвельт, - не надо торговаться с русскими по поводу места проведения церемонии. Пойдем им навстречу. Пусть получат хотя бы моральное удовлетворение, если уж ничего другого им, увы, не достанется. Ведь все и так все прекрасно понимают, - так что это никак не может унизить нашего достоинства...

  "Вчера, 19 ноября 1943 года в Южно-Сахалинске, еще месяц тому назад носившем чуждое имя Тасирадзима, представителями союзного командования с одной стороны, и представляющим особу императора премьер-министром Японской Империи был подписан Акт о безоговорочной капитуляции вооруженных сил Японской империи. Со стороны Советского Союза Акт подписал маршал авиации А.Е. Голованов, со стороны Соединенных Штатов - адмирал Ч.Ч. Нимиц, со стороны Британской империи - адмирал Д.Р. Паунд, со стороны Японской Империи премьер министр Тодзе Х. ..."

  Какая бы судьба ни свела вместе мало-мальски обширную людскую общность, пусть даже любая беда, но проходит совсем немного времени и они непременно начинают делиться на сорта и образуют иерархии. С социальной точки зрения, нет человека более бесправного, чем военнопленный, мыкающий горе в стране, которая никаких международных конвенций по правам военнопленных не подписывала.

  Однако же, когда рабскую армию Шпеера срочно перебросили на Сахалин, люди, бывшие и еще ниже сортом, немедленно появились. Дело в том, что войска, относившиеся к так называемому "17-му фронту" после начала боевых действий угодили в плен практически целиком. Исключение составили те, кто, сгоряча, на первых порах пробовал сопротивляться, и те, кто, сдуру, покончили с собой. В общем, в обеих категориях оказалось не так уж и много. А попавших в плен, - очень солидное количество. Дело в том, что в самом начале большую часть реактивных машин и примерно половину "пикировщиков" перебросили именно на аэродромы Камчатки и Северного Сахалина. Поэтому, - когда началось, - всякое сообщение Сахалина с Японией оборвалось мгновенно.

  После незабываемого, небывалого, первого как минимум за последнюю тысячу лет "Обращения к Нации" Сёва Тенно, где и было, по сути, сообщено о капитуляции и прекращении сопротивления, с японцами хлопот оказалось еще меньше, чем с немцами. Некоторые, правда, умирали по непонятной причине, без всякого самоубийства. Их подчинили Шпееру просто в соответствии с известным Правилом Аналогии. Он, - справился. Дело в том, что на этот раз им поручили дело не менее трудное, чем прежде, но совершенно особенное. Отчасти, этой задачей была задета профессиональная гордость самого Шпеера, в девичестве - архитектора. Известно, что если и есть на Руси статья доходов, на которую не жалеют денег НИКОГДА, так это показуха. Кому-то в Москве показалась, что будет шибко символично, если капитуляцию подпишут в городе, возвращенном под власть России, и все бурно одобрили. Никому и в голову не пришло, во что может обойтись попытка красиво принять несколько иностранных делегаций со свитами и полнокровный батальон прессы со всего мира на Сахалине через недельку после войны. Брались за голову и драли на себе волосы в девяти часовых поясах от Москвы. Казалось, за отведенные сроки сделать что-либо попросту невозможно, но срочно присланный на усиление Воробьев только пожал плечами: